Незабываемый матч

    На утренней линейке нам объявили, что через неделю, то есть накануне окончания смены, в лагерь приедет иностранная футбольная команда. После матча будет праздничный обед, после обеда тихого часа не будет, а гости пойдут по отрядным корпусам смотреть – как мы живём. Потом будет полдник с пирогами, а после полдника – концерт. Сначала будем выступать мы со своими отрядными песнями, а потом гости будут петь свои национальные песни.

    В связи со всем этим мы должны лагерь вылизать, сами чтоб были – как огурцы: наглаженные, причёсанные, чтоб нигде ни пятнышка, песни должны знать назубок. А с лагерной футбольной командой будет разговор особый. Готовиться начинать прямо сейчас.

    Всю неделю лагерь стоял на ушах. Футболисты не вылезали с поля и вытоптали почти всю траву. Вожатые репетировали со своими отрядами отрядные песни, а баянист – со всем лагерем –  общелагерные. Над столовой и над клубом повесили большие красные полотнища с белой надписью: «Миру – мир». Из динамика возле столовой неслись разные обращения старшей пионервожатой, начальника лагеря, художественного руководителя и физрука, призывающие нас к достойной встрече. Наш младший отряд вырез;л бумажные салфетки и гирлянды, мастерил из ниток разноцветные помпончики и понавесил везде рисунки про дружбу народов. Накануне матча мы насобирали полевых цветов для своего отряда и для всех остальных. Цветами украсили и столовую, и клуб, и раздевалку на стадионе, и ворота при въезде в лагерь, и все корпуса.

    Как-то раз Люся дала мне записку с объявлением и велела отнести в радиорубку. Я понеслась. Пока радист читал записку, я прокралась к микрофону и сказала: «Бе-е-е-е-е!». Радист, разумеется, отвесил мне подзатыльник и выгнал из рубки, но я была счастлива. Правда, как оказалось, моего выступления никто из нашего отряда не слышал. То ли микрофон был выключен, то ли отряд был далеко. В нашем корпусе я рассказала про своё выступление ребятам, продемонстрировав его и реакцию радиста тоже. Все смеялись. Я была горда.

    В день матча, сразу после завтрака, нас начистили до блеска и мы стройными рядами пошли рассаживаться на стадионные скамейки. Плохо только, что наших любимых вожатых Люсю и   Рубена заменили две тётки:  одна  из  столовой,  другая  вроде  бы   кассир,   выдававшая зарплату, но я точно не знаю. Нам сказали, что все вожатые поехали встречать иностранцев, в других отрядах вожатых тоже не было, остались только пожилые тётки да дядьки: методисты, педагоги, начальник лагеря, всякие заместители и баянист. Решили, что когда приедут иностранцы, баянист сыграет несколько аккордов, мы все встанем и споём первый куплет и припев песни «Дети разных народов, мы мечтою о мире живём». Мы сидели, как мышки, и ждали.

    Наконец показался лагерный грузовик-фургон. Наши футболисты аж вспотели от волнения. Они стояли навытяжку, хотя им такой команды никто не давал. Физрук протёр платком потную лысину и тоже вытянулся.

    Грузовик почему-то выехал на середину поля. Баянист изготовился играть аккорды. Вдруг брезентовый полог сзади фургона приоткрылся и, не дожидаясь, когда откинется бортик, прямо через него перемахнул полуголый смуглый человек с вытаращенными глазами. Он приземлился, упруго спружинив, вскинул вверх растопыренные руки и истошно заорал: «И-и-и-е-э-э-э-э!!!». Бортик фургона резко откинулся и на поле высыпало множество таких же странных людей в неописуемых одеждах. Тот, первый, был одет в розовую балетную пачку с ярко красным поясом, тянущимся за ним по земле. Бутсы были настоящими, футбольными. Поперёк лба – чёрная  повязка, волосы торчали дыбом, лицо и торс были разрисованы. Вокруг него проворно забегал фотокорреспондент в берете, тельняшке, узких коротких бриджах и тоже в бутсах. Последним вылез большой толстый человек в ватнике, трениках, закатанных до колен, тоже в берете и бутсах. В одной руке он держал огромный картонный зам;к, а в другой – огромную белую подушку. Бутсы были у всех, но на этом и заканчивалась их командная форма. Всю остальную одежду объединяла только пестрота и яркость. У одного, по всему тренировочному костюму было нашито множество мелких разноцветных обрывков лёгкой ткани, которые трепыхались на ветру, а на голове красовалась треуголка из газеты, тоже вся обвешанная такими же обрывками.

    Баянист сделал попытку сыграть свои аккорды, а мы все встали, как и договаривались. Но тут иностранцы угрожающе сжали кулаки, агрессивно заорали, стали боксировать и пинать ногами  воздух. Вдруг они разглядели наших обалдевших футболистов. На секунду затихли, хищно ощерились и сгруппировались. А потом, слегка приседая, выставив вперёд кулаки, дружно припевая: «И-хо-хо-о! И-хо-хо-о!», двинулись на нашу команду. Ошалевший физрук выступил вперёд, в надежде защитить своих подопечных. Но лучше бы он этого не делал. Иностранцы заорали и набросились на него со всех сторон, образовав кучу-малу. Из-под этой кучи-малы физрук вылез на четвереньках в одних трусах и бутсах. Наша команда ретировалась к раздевалке вместе с физруком, баянист спрятался за бортик, отделяющий футбольное поле от зрительских скамеек, а иностранцы продолжали возиться и орать.   

    Из кабины грузовика неспешно вылез человек в тёмных очках, берете, бутсах и балахоне канареечного цвета. Грузовик с поля уехал. Пронзительно засвистел свисток. Куча-мала тут же рассыпалась и перепуганные иностранцы построились в кривую шеренгу. Канареечный человек, держащий в руках мегафон, важно прошёлся вдоль шеренги, поднёс его к губам и проорал: «Задаравасуте, задаравасуте!». Наши временные вожатые зашипели, чтоб мы ответили. По стадиону пронеслось нестройное «Здравствуйте!». С сильным иностранным акцентом канареечный человек объявил, что он есть судья международной категории, он будет судить этот матч и не позволит нарушать никаких правил. При этом он пригрозил кулаком иностранной команде, а те съёжились и задрожали.

    Наш физрук, напялив на себя чужие штаны и майку, на много размеров меньше, чем ему было бы нужно, вывел на поле свою команду и построил её перед иностранцами.

    К этому времени до всех дошло, что это никакие не иностранцы. Футболист в огромной чалме и огромных шароварах оказался нашей вожатой Люсей. Самый дикий и самый шумный в розовой пачке – наш вожатый Рубен, ну и во всех остальных иностранцах ребята узнали своих вожатых. Этот факт почему-то не всех так развеселил, как наш младший отряд. Некоторые мальчики из старшего отряда даже попытались уйти. Им, конечно, не разрешили. Некоторые наши футболисты, особенно те, кто был постарше, злобно выговаривали физруку – зачем он заставлял их тренироваться до седьмого пота, если никакого матча не будет.

    Но судья международной категории, услыхавший возмущённые реплики наших футболистов, заявил, что матч непременно состоится и ещё неизвестно победят ли аборигены. Кого он имел ввиду под названием «аборигены», мы не поняли, но матч начался.

    Наши футболисты, озлобленные такой подлянкой, забили сразу три мяча в ворота противника. Но тут иностранный вратарь достал спортивную сетку, прикрепил её спереди своих ворот, прислонил к сетке свой огромный зам;к, подложил под голову свою огромную подушку и лёг спать вдоль линии ворот.

    Наши  футболисты были  настоящими спортсменами.  Они упорно отбивали мяч у противника и всерьёз защищали свои ворота. Один особенно выдающийся футболист нашей команды, яростно пнул бутсой иностранного футболиста, который тут же упал, дёрнулся и затих. К нему подбежали медсёстры с носилками, уложили на них и понесли с поля в раздевалку. Хитрый иностранец с носилок наблюдал одним глазом за происходящем и, улучив удобный момент, в миг с них соскочил, подбежал к своему обидчику, отвесил ему пенделя, тут же опять лёг на носилки и притворился бездыханным.

    Травмированного футболиста надо было кем-то заменить. Иностранцы подбежали к вратарю и принялись его расталкивать. Он долго не хотел просыпаться, но тут на помощь пришли медики. Они сделали вратарю укол огромным картонным шприцом. Мгновенно вратарь вскочил и завертелся волчком, не зная – куда бежать. Ему объяснили, что надо вступить в игру на замене. Тогда он пригрозил кулаком своему замку и своей подушке и понёсся в центр поля.

    Иностранцам удалось отбить мяч у наших футболистов, они передали его Люсе, а она засунула его в свои огромные шаровары и делала вид, что не знает – где он. Люся приседала, раскланивалась и показывала руками на небо – мол, туда он улетел. Мы ужасно хохотали, потому что Люся была похожа на какого-нибудь визиря из восточной сказки. Судья пытался отнять у Люси мяч, она повалилась на траву и тут судья стянул с неё шаровары вместе с мячом. Под этими шароварами у Люси оказались другие. Судья сделал попытку удалить Люсю с поля, но она, встав на колени и сложив руки лодочкой, молила о пощаде. Судья был непреклонен. Тогда Люся достала большую картонную иголку с верёвкой и сделала вид, что пришивает шаровары к широкому поясу, которым была замотана. Судья смиловался и Люся вприпрыжку побежала к своей команде.

    Наконец, некоторые наши футболисты догадались, что можно было бы подыграть иностранной команде. Игра пошла веселей.

    Мы страшно гордились тем, что наши Рубен и Люся оказались главными фигурантами этого  матча. Они больше всех носились, кувыркались, падали, и устраивали потасовки. Люся делала всё молча, а Рубен орал громче всех какие-то непонятные слова на неизвестном языке.

    Канареечный судья объявил, что матч закончен со счётом три – ноль в пользу аборигенов и предложил капитанам пожать друг другу руки.

    Капитан иностранной команды был в галстуке на голое тело, коротенькой юбочке, гольфах разных цветов: один – красный, другой – чёрный, и в соломенной шляпе с пёстрой ленточкой. Такие шляпы носили дядьки на Украине. И Хрущёв с такой шляпой на потной голове иногда мелькал в кинохрониках. Тогда я этого не понимала, но теперь припоминаю, что скорее всего капитан именно хрущёвское рукопожатие и изображал: шёл пузом вперёд и неестественно щерился. Иностранная команда при этом хохотала.

    Намеченный распорядок этого дня строго соблюдался. После матча действительно был очень вкусный обед с фруктами на десерт. Действительно не было тихого часа, а иностранная команда ходила по корпусам и чего-то всё острила. На полдник был чай с вкуснейшими пирогами. А потом в клубе мы пели отрядные песни. Наш младший отряд пел «Глобус». Рубен и Люся подпевали нам на «ломаном» русском языке. После нашего выступления, начался концерт иностранной команды. Рубен пел «Я – кукарача, я – кукарача, чёрный маленький жучок», Люся – «О, голубка моя! Будь со мною, молю». Какие ещё исполнялись песни, я не помню. Баянист вякнул было, что надо всё-таки спеть «Дети разных народов», но на него зашикали. Так мы этих «Детей» и не спели. Концерт был таким замечательным,  что  мы  себе  ладони  отхлопали.   А  под  конец,  всем  лагерем  ещё раз спели «Глобус»:

           Потому, что мы народ бродячий,
           Потому, что нам нельзя иначе,
           Потому, что нам нельзя без песен,
           Потому, что мир без песен тесен.

    Когда мы потом сидели на террасе нашего корпуса, поджидая автобус, который должен был отвести нас в Москву, кто-то из ребят спросил у Люси и Рубена:

    – Вы на следующий год приедете сюда вожатыми?

    – Вряд ли. У нас в следующем году должна быть практика на предприятии.

    – Как жалко. А то, может быть, мы бы опять в такой футбол сыграли.

    – Дважды в одну реку не вступишь. – сказал Рубен серьёзно. И матч такой уже не повторишь. И вообще, ничего не повторяется.

    – Жалко, – сказала я.

    – Не жалей. Если будешь жалеть о прошлом, не будет ни настоящего, ни будущего. Радуйся настоящему и надейся на будущее, тогда всё будет хорошо.

    Я запомнила. И всегда стараюсь следовать этому совету.

    Наш лагерный фотограф был маминым знакомым. Он подарил нам несколько фотографий этого незабываемого матча. И так-то это радостно – их теперь рассматривать.

© Copyright: Ангелина Калинкина, 2012