Новые стихи Александры Ирбе

О присоединении Крыма

 

У Крыма распахнуты крылья

и перья ласкает волна.

Он снова в объятьях России,

как сын после долгого сна.

 

Поедем в любимую Ялту!

Теперь не украинский - наш

под щебеты птичьего гвалта

нас встретит и берег, и пляж.

 

Мы к добрым заглянем знакомцам

(объятья чудны и тесны),

российского дома питомцам -

уже нам не чуждой страны.

 

А с ними до Нового Света,

домчимся, чтоб вспомнить рассвет

российского южного лета

на целые тысячи лет.

 

У Крыма разомкнуты крылья

и время повернуто вспять.

Где Крым, там сегодня Россия,

там верное братство опять.

 

Услышь же, князь милый, Потемкин:

«Ничто не ушло - не прошло!»

Над крымского берега кромкой

российское солнце взошло!   

 

               В трамвае

 

Мой сын просил проехаться трамвае.

Трамвай скользил среди больничных стен,

перил, оград, скрывался за холмами

сокольничих лесов,

                                 а я взамен

по парку предлагала прогуляться,

я возглашала: - «Вот еще беда!..» - ,

Мой сын просил в трамвае покататься

- «Куда тебе?» - «Так просто! Вникуда…»

 

Я утверждала: - «Мы еще проедем!

Нас ждут теперь великие дела!..

Еще пирог рождественский не съеден!...

Там, дома, кот... И я бы поспала…»

 

Трамвай промчался, грозный и упрямый,

но мне сомненья были невдомек.

Я наслаждалась ролью взрослой мамы,

а рядом брел заплаканный сынок.

 

Банально… Но в Сокольниках по парку

опять бредем, а я почти пою:

- «Трамвай... Давай прокатимся … Мне жарко…».

Мне сын в ответ: - «Трамваев не люблю!»

 

И я смотрю с тоской на те трамваи,

как свои вчерашние мечты,

которые случайно былью стали.

Но вот беда: теперь они пусты.

 

       У дома Марины

 

Смеешься надо мной, Марина,

из высоты, из синевы?..

Какие вычурные спины

у новой, выцветшей Москвы!

 

Среди бетонных скул Арбата

бреду в твой тихий уголок.

Марина. я не виновата,

что так никчемно и не в срок

 

другим твои читаю строки

и о поэзии твержу…

Но знали б вы, как ломит ноги

все то, чем нынче дорожу!..

 

Мне холодно с тобой, Марина!

Давай забудем обо всем!

Какую светлую картину

являет твой родимый дом!

 

Какое доброе начало.

как будто старое кино.

Прости, Марина, я устала:

мне стало страшно и темно.

 

Давай забудем все, что было

в семнадцатом... и дальше там,

а вспомним то, как ты любила

бродить по крышам и ветрам,

 

по старым улочкам московским,

по тонкой ниточке-судьбе,

и как в ночи весенней звезды

тянулись лапками к тебе.

 

Прости, прости меня, Марина!..

Я больше думать не хочу,

как тяжело, неотвратимо

все к той же пропасти лечу.

 

Давай забудемся беспечно!

Пусть будет твой любимый дом

тем неотъемлемым, тем вечным,

что «счастьем» в мире прозовем.

 

Пусть будет жизнь в ее начале

(не в середине, не в конце),

когда нет ниточек печали

и капель боли на лице.

 

Когда все радостно и мило.

Тревоги, вздоры, как вода.

Марина, слышишь?.. Я забыла…

Не знаю, было ли когда?

 

       Жители Домбая

 

Они живут, не замечая рая.

все ждут, когда наступит этот рай,

а я хожу, почти что неживая,

вблизи горы под именем Домбай.

 

Волшебным арфам - горным звукам внемлю,

соцветьеи горных запахов дышу.

В такой красе я обожаю землю,

и каждым часом жизни дорожку.

 

Домбай, Домбай!.. Как сложно разлучиться!

В тебе - простор вселенской чистоты!

Я предпочла бы заново родиться

в том месте, где потом родишься ты.

 

Как ласковы твои бывают склоны,

как Теберды прощальны берега!

Я целый день брожу в тебя влюблённой,

в твои цветы и травы, и снега.

 

То задыхаюсь, то смеюсь от счастья,

то вспоминаю Визбора и тот

Домбайский вальс, что был исполнен страстью

твоих ложбин, сияний и высот.

 

Ах люди, люди, приостановитесь!

Пускай дела и вздоры подождут.

Вы в свой Домбай нечаянно влюбитесь,

как будто никогда не жили тут.

 

Подумайте немножко о Домбае,

вдышитесь в воздух, вслушайтесь в снега.

И хворь тогда, и ненависть любая

Уйдёт, как дым, в чужие берега.

 

            Консьержке

 

Я и не вспомню теперь, как жила

в розовом доме, в подъезде последнем,

но, пробираясь по смутной передней,

слышала часто : «Ну что, как дела?»

 

То баба Сима глядела в зрачок

каменной будки и так говорила:

«Ты посидела б со мной хоть чуток.

Я и с людьми, как общаться, забыла.

 

Знаешь, устала... Болит голова».

Ей отвечала: «Вам надо почаще

дома бывать» .

- «Да я там не жива.

Много ли там от меня настоящей?..

 

Дома Алиска… Лишь кончится срок,

как она будет на небо глазами

к богу смотреть?..

И услышит ли бог просьбу мою?..

А услышит - слезами

землю и море, и жизнь обоймет.

 

Что я могу для священной Алиски?

С детства не видит, да так и живёт:

больно, темно, а не звука,.. не писка…»

 

Долго консьержка листала тетрадь,

долго твердила про верного мужа.

«Нет, ни к другой его смели забрать,

к тем, кому в небе он больше был нужен.

 

Лето… КамАЗ… На песчаной косе

бросило Митьку и заворотило…

Не было даже намека в лице

смерти-злодейки, когда хоронила.

 

Тихо без мужа на свете жила…

Лиска росла… Наша жизнь что потёмки.

Только судьба милосердна была:

в дом наш призвала второго ребёнка.

 

Маленький мальчик… Как умер сосед…

Тоже слепой - за ослепшего сына

раньше просил: «Лиске счастья ведь нет,

ты б их потом уж взяла,.. поженила…»

 

Вот и сложилась большая семья.

И появились от радости внуки.

Долго от счастья Лизунька моя

им целовала и глазки, и руки».

 

Было консьержке совсем тяжело:

- «Я им и шила, внучкам, и вязала.

Нынче уж выросли. Время прошло.

Им не нужна и немыслима стала.

 

Старший?.. Он учится... «Аэрофлот» -

важная все-таки, нужная штука.

Скоро детишек себе заведет:

внучку – Алиске, Сереженьке - внука».

 

Долго консьержка смотрела вперёд,

долго томилась и долго вздыхала.

«Младшему, Митьке, ему не везёт…

Лыжником был, только сердце устало…»

 

«Сердце у младшего что ли болит?»

- «Сильно болит. Никого он не слышит.

Ночью с собою самим говорит.

В прошлом году он ведь «мастером» вышел.

 

Долго консьержка, горюя, в окно

смотрит, как прочие, взрослые дети

ездят на роликах, ходят в кино,

ночью танцуют, мечтая о лете.

 

Мне ли консьержку мою не понять?!

Все помогают ей, все помогали!

Страшно консьержке моей помирать!

Вечер и ночь она бродит в печали

 

и, вспоминая Алиску свою,

все говорит: «Вы б Алиску видали!..

Я тебе, мамочка, чаю налью,

мамины ручки и ножки устали!».

 

Гладит она, обнимает меня...

Только куда от объятий мне деться?!

Грузом на сердце мне стала родня.

Кажется мне, что не выдержит сердце».

 

-----------

 

Вот и сейчас, проходя этот дом,

бабушку Симу ищу в нем устало.

Будка безмолвным сияет окном.

Страшно сказать:

значит время настало.

 

Александра Ирбе, московская поэтесса, член МГО Союз писателей России.    

Полная подборка стихов на сайте: 

http://www.litsovet.ru/index.php/author.page?author_id=7126