Дельфин

На речной косе рядом с тяжело груженой лодкой у прогоревшего, но еще дымящегося костра пили круто заваренный чай рыболовы. Старший из них по имени Иван тянул обжигающий напиток из видавшей виды металлической кружки и в паузах го­ворил:

—     Пейте, парни, и двинемся дальше. К ночи, до дождя нужно добраться до поселка Охотничьего. Заночуем у Дельфина, переждем непогоду да спросим у хозяина разрешения на рыбалку в его угодьях на речке Зеве.

Высокий и стройный Александр, отвалившийся на разогретые камни, лениво протянул:

—     Навряд ли мы найдем его дома. Наверняка он сей­час на этой самой Зеве ремонтом зимовья занимается. Так что, не теряя времени, нужно подниматься туда.

—     В дождь не пойдем, — резко бросил Иван. И чуть мягче добавил: — Воды в Бикине мало, считай, все вин­ты разбили на перекатах, а по той речке ее совсем нет. Дождь пройдет, пополнятся реки, по большой воде куда угодно можно подняться.

Его молодой собеседник сказал успокаивающе:

—     Ладно, дядя Ваня, чуть отдохнем и поедем. Спину ломит, руки-ноги одеревенели. Почитай все последние перекаты на шестах идем.

Третьим в этой маленькой компании ехал художник Сергей Глухов. Был он самым молодым и случайным попутчиком. Узнал, что мужики собираются на рыбалку в верховья реки на лодке, это три-четыре дня подниматься: сколько этюдов, зарисовок, встреч с жителями бассейна горной реки можно сделать, и взмолился:

—       Ребята, возьмите с собой. Пахать буду, как раб Божий. Да и про Дельфина вашего, то бишь про Валентина Ивановича, понаслышан. Портрет его нарисую.

Дельфиничев Валентин Иванович, по прозвищу Дельфин, у всех рыбаков и охотников района личностью был авторитетной. В любом споре на тему реки или тайги сто­ило спорщику сослаться на мнение Дельфина — и дебаты прекращались.

Сергей это слышал и хотел, очень хотел познакомить­ся с легендарным таежником.

Не думал он, что путешествие по знакомой с детства реке окажется мучительно трудным. Чем выше они поднимались, тем больше приходилось работать руками. Воды мало. На перекатах она неслась с сумасшедшей скоростью, внезапно обнажая валуны, коряги, заиленные топляки. Не успеешь среагировать — винт вдребезги. Хватай тогда шест и к берегу. Иначе не избежать ледяной купели.

В заломах совсем беда. Перед каждым приходилось причаливать к берегу. Дядя Ваня долго изучал его, потом принимал решение — делать дыру-пропил, или обходить коварную плотину проточкой.

Пропил — дело рискованное: в руках топор или пила, под ногами нагромождение стволов, сучков, деревянных обломков. Какой из них выбрать опорой, чтоб не ожил он преждевременно и не свалил тебя в ревущую воду? Туда ухнешь — не выберешься. Балансируя, прорубаешь или пропиливаешь для лодки дыру, в которую едва ее проталкиваешь — труд адский. Здесь без силы и сноровки не обойтись.

По протоке тоже не мед. Она мелкая, извилистая, как траектория движения очень пьяного мужика, длинная лодка в повороты не вписывается, и опять топор, а то и бечева. С непривычки намаешься будь здоров. На ладо­нях мозоли, схватываются судорогами мышцы, трясутся ноги, не гнется поясница. Тяжко. На одной из речных кос он своим спутникам задал вопрос:

— Затраты большие: бензин, моторное масло, продукты, экипировка, снасти, рабский труд — и все это ради нескольких деликатесных рыб?

Рыбаки переглянулись, усмехнулись, ничего не ответили.

Им смешно, а тут плакать хочется. Так размышляя, он

сел, налил кипятка и, смакуя каждый глоток, тянул время, давая разбитому телу лишнюю минуту отдыха.

После нескольких часов пути, в кромешной тьме, под занудным моросящим дождем, уже не на шестах, а волоком, как на известной картине Репина, прибурлачили лодку к высокому берегу, где стоял старый, но добротно сделанный дом. Хозяина не было.

Перетаскали под навес груз. Иван Никитович разыс­кал ключ, и вот они, закопченные и немытые хоромы та­ежного холостяка. Главное — печка: кирпичная, огром­ная, в треть хаты, с прожорливым зевом для дров. Глядя на нее, в голове возникает мелодия и всплывают слова известной песни: «...Сказал кочегар кочегару».

В одном углу стол, заваленный беспорядочно чистой посудой, в другом кровать и деревянные нары для гостей на три-четыре человека. Просто, но без тепла неуютно.

Растопили печь. Дымила она через множество щелей, не давая дышать, выдавливая слезы.

—   Дымоход заложило, как человеку в ненастье нос, — ворчал Иван, — нужно потерпеть. Прогреется, загудит как паровоз, успевай дрова подбрасывать. Хату быстро просушит. Без хозяина-то сыростью и затхлостью все пропи­талось. Похоже, давно его дома нет.

Александр шубуршал под навесом, что-то разыски­вая. Зашел с охапкой сухих дубовых поленьев. Деловито присел у шипящего дымогенератора:

—   Хорошие дрова для очага, что грелка для больного. Горят они ярко и жарко, без дыма и копоти.

И в самом деле, скоро печь ровно загудела, наполняя дом теплом, расслабляя напряжение тяжелого дня. Рыбаки готовились к отдыху. Ближе к полуночи громыхнуло, да так, будто не только подпрыгнул дом, а и весь лесной мир на берегах реки. Наверно, от сотрясения открылись задвижки небесного водохранилища, и в образовавший­ся проран на землю обрушился водопад дождя.

Какой тут сон?! Художник сидел у открытой двери с листом бумаги, при непрерывных вспышках молний что-то рисовал. В какой-то степени был он расстроен — отодвигалась встреча с главным героем. Увидев, что никто в доме не спит, он отложил свое занятие и спросил:

  —Александр, вы давно знаете Валентина Ивановича?

—     Да как сказать, лет эдак около двадцати. А что?

—     Не могли бы вы дать характеристику его типажа?

—     Чего-чего?

—     Ну, знаете, это своеобразный портрет в совокупности внешнего вида и его внутреннего содержания, то есть характера, миропонимания, психики, поведения.

—     Это другое дело. Попробую. В первый свой отпуск двинулись мы, как и теперь, в верховья. Давно это было. Пошли осенью, в октябре, когда в нижнем течении все золотом брызжет, в горах — без малого зима. От напарников: Василия Зенина, Валерия Смирнова, Михаи­ла Кукченко — удэгейца, знатока рыбных мест по этой реке, только и слышал: «Идем к Дельфину!» Поначалу ду­мал — странная фамилия у человека. Рыбных мест, мимо которых неслись, как на пожар, было предостаточно, но никто из нашей компании на них не обращал внимания. Летели сломя голову к Дельфину. Остановимся на ночевку, наловим за пять-десять минут ведро рыбы на уху, а утром снова вперед. Для меня было загадкой — едем на рыбалку мимо рыбы к какому-то мужику. И интрига тоже была: это каким нужно быть человеком, чтобы к тебе серьезные люди, как на тепло комары, летели? Вот тогда я о нем впервые услышал.

      Потом увидел — коренастый, среднего роста, не старый еще мужичок: правильные черты лица, глаза с прищуром — умные, острые. Белая борода лопатой ак­куратно подстрижена. По характеру человек спокойный, уравновешенный. Много знает о тайге, реке и их обитателях. Умный собеседник, с ним можно было проговорить до утра, не замечая времени. Тонкий психолог, наблюда­тельный, внимательный и интересный человек.

Встретил он нас на берегу со словами:

       —    Как услышал мотор, сразу поставил чай и шурпу. Умаялись, небось, на порогах, замерзли? Ничего, сейчас отогреетесь.

Между слов быстро и ловко привязал нашу лодку и пригласил в зимовье.

Утром, после тщательного осмотра, он мои снасти забраковал:

      —     Поймать не поймаешь, а рыбу калечить будешь. Ни к чему это.

      Взамен вручил отполированное временем и рука­ми, сработанное из цельного лиственничного деревца, крепкое и гибкое удилище, выдал из своих запасов кованые тройники, пару самодельных блесен величиной со среднего хариуса. На берегу сказал:

—   Двигайся осторожно, дно каменистое, скользкое. Не ровен час, ногу подвернешь. Рыбы в реке множество, не жадничай, вам для пропитания много не нужно. Лови в радость, любуйся и отпускай.

Помолчал секунду-другую, добавил:

—   Отдыхай в удовольствие.

—   Получается, что человек он умный, образованный, цельный. Мог бы работать преподавателем в школе, институте, да мало ли где еще с большей пользой для дела. Какого же лешего он в тайге свои таланты зарывает? — в удивлении поднял брови Сергей.

Александр задумчиво протянул:

—   Вопрос, конечно, интересный. Его я лично ему задавал, но вразумительного ответа не получил. В ответ он тог­да хмыкнул и сказал как-то нехотя, дескать, из тайги его кровь предков не отпускает... Вопрос остался. Много раз я пытался получить на него хотя бы косвенный ответ. Он та­кие разговоры сворачивал, замыкался в себе, а то и в лес уходил на несколько дней. Люди, его знающие, выдвигали свои версии — байки. Если есть желание, слушай.

В тридцатых годах прошлого века эти места были духовным центром последних на Руси христиан-старообрядцев, по-другому их называют староверами. Трис­та лет официальная церковь и власти преследовали их. По своим канонам были они людьми мирными, оружие в руки не брали. Протестовали самосожжениями и массовым исходом в места, где власти их достать не могли.

В конце девятнадцатого века, по распоряжению царя, правительство стало заселять дальневосточные земли переселенцами. Им давали большие льготы. Старообрядцы, наверно, рассуждали следующим образом: земли много, людей мало. Дорог, кроме морских и речных, нет, до власти далеко. И стали расселяться тут семьями. На последнем для них клочке русской земли. Был этот народ неприхотлив, трудолюбив, честен и жил по старинным об­щинным законам. В этих местах они построили деревни,хутора, заимки, скиты. Занимались земледелием, охотой, пчелами. Жили зажиточно, можно сказать богато.

Революционные преобразования в России во время коллективизации крестьянских хозяйств коснулись их только в тридцатых годах двадцатого века. Уходить дальше было некуда, и они, впервые за всю историю своих го­нений, решили защищаться с оружием в руках. Конечно, для органов ГПУ это был повод раз и навсегда расправиться с непокорной прослойкой своего народа.

Бунт подавили. Староверов убивали, многих осудили на большие сроки. Из лагерей вернулись единицы. Женщин, детей расселили по убогим местам Алтая, Бурятии, Сибири. Говорят, что из трех тысяч уцелело их не больше сотни человек, и якобы Дельфин один из тех уцелевших ребятишек. Замечу — о староверах написано много исследований, посему глубоко вдаваться в историю этого вопроса нет смысла.

Другие версии, которые выдвигают люди о нем, дескать, случилась с человеком неразделенная любовь — ушла жена с детьми, и он в отместку остался на всю жизнь в тайге. Или после института влип в уголовную историю и потому сбежал в тайгу, подальше от суровых законов. И так далее. В эти байки я не верю. Попробуй сам его расспросить, вдруг он тебе откроется.

Александр Петрович сладко потянулся, зевнул и закончил разговор словами:

— Ладно, давайте спать, пока поутих небесный шаман и больше не бьет в свои бубны.

Иван, дважды выбегавший под дождь проверить уровень воды в реке, закрепить надежнее лодку и определиться с прогнозом погоды на день, давно уже сладко похрапывал.

Саша, немного повозившись, затих. Сергей, прежде чем последовать их примеру, подумал: «Да, по типажу — мужик что надо. Узнать бы о нем поподробнее». И с этой мыслью уснул.

2

На третий день, переждав непогоду, рыбаки зашли в устье Зевы. Дойдя до первых порогов, Иван Никитович причалил к берегу. Прошел до валунов, разбросанных как попало по руслу реки, внимательно осмотрел стре­мительные гривы разбойных струй, усами расходящихся от огромных камней, и, вернувшись, сказал:

—   Пройти можно, если действовать осторожно.

Он повел лодку на малых оборотах мотора вдоль низкого берега, дескать, в случае чего можно без проблем за сушу зацепиться. Выскочив из последнего перед избушкой кривуна, перекрывая рев двигателя, улыбаясь, прокричал:

      —     Дома хозяин, дымом от зимовья тянет. Причалили к берегу у тропы, ведущей к жилищу. Пока закрепляли лодку, Саша ворчал:

—   Стареет Дельфин, он гостей всегда у воды приветс­твует. Что-то тут не так — дым есть, голоса не слышно. Странно.

Хозяйничали в зимовье знакомые рыбакам по прежним встречам удэгейцы, братья Валерий и Петр Кялунзига. После взаимных приветствий и расспросов о дороге, здоровье полюбопытствовали о хозяине. Петр помрачнел:

—   В краевой больнице он. Случайные туристы, спус­кавшиеся на плотах, увидев зимовье, зашли, а он уж сам подняться не может. Вызвали по мобильным телефонам вертолет и отправили лечиться. Совсем плохой стал: сла­бый, тощий, ничего не ест. Запиской попросил ремонт крыши закончить.

3

Неделю у зимовья курился костер. Починили крышу, переложили камни под печкой, подремонтировали окна, дверь. Общительные братья были практичны. Носили ти­пичную для последнего времени одежду — камуфляжные костюмы, высокие резиновые сапоги, вязаные шапочки. Вечерами у костра вели разговоры о космосе и космо­навтах, политике и политиках, дороговизне на товары ширпотреба, проблемах лесной приречной жизни. Боль­ше всего толковали о жителях таежной реки и своем ку­мире Дельфине.

Однажды Сергей, у которого в голове, как шипы эле­утерококка в мягком месте, сидели вопросы о подробностях бытия почитаемого хозяина здешних мест, не очень тактично задал вопрос:

—   Не понимаю. Чего же он живет без семьи в одино­честве, прямо как леший в бору? Ради чего всю жизнь в тайге пропадает? Случись беда — ни за грош, ни за ко­пейку пропадет.

Петро посмотрел на художника неприязненно. Помол­чал, подумал и начал выкладывать свои аргументы:

—     Что тут непонятного? Вспомним историю изучения и освоения этого края. Умные люди своего време­ни — Невельской, Арсеньев, первые землепроходцы, ос­тавили семейный уют, уходя по своим маршрутам. Года­ми скитались по тайге, рекам, морям. Даже таких вот из­бушек тогда не было. Результат их труда — все, кто здесь живет и считает эту землю своей. Наши современники, такие как Валентин Иванович, жизнью своею доказыва­ют, других-то способов нет, что землю эту богатую нужно осваивать по-умному, с пользой для дела, приумножая богатства людей и сохраняя природу. Иначе придут на нее южные соседи и всем нам будет каюк.

—     Наверно, Петр прав. Может, не совсем, но в основ­ном прав, — вступил в разговор Иван Никитович, — Де­льфин — человек, какие редко встречаются. Сорок лет назад приехал он в наши края. Было ему лет под трид­цать. Молодой, симпатичный, спортивного вида, обходи­тельный и принципиальный человек. Высшее образова­ние, назначен был охотоведом. Любил свою работу, что природе и людям на пользу шла. Тут начальство решило вырубить и без того редкие в этих краях кедровые деля­ны. С мнением охотоведа не посчитались, в знак протес­та он ушел работать просто охотником. По тем време­нам — поступок. За такие протесты могли и к ответствен­ности привлечь.

Без тайги он дня прожить не мог. Не теряя времени, начал вести наблюдения за погодой. Составлял календа­ри и графики миграций копытных животных, анализиро­вал численность популяций в зависимости от кормовой базы. В снежные зимы организовывал искусственную подкормку изюбрей, косуль, кабанов, которым грозила голодная смерть. Его подход к делу показывал не только нам, но и власть предержащим: при бережном отношении к природе будет она кормить, поить и радовать не одно поколение потомков.

Не только тайгу, он историю заселения края серьез­но изучил. Пешком обошел и нашел очаги жизни первых поселенцев: удэгейцев, староверов, вынужденных пере­селенцев, колхозников. Не раз ходил на морское побе­режье в одиночку. Очень немного людей могут так ориен­тироваться в лесах, горах и горных плато. Этому посвятил себя без остатка. Нет, не зря он живет на этой земле. В прошлом году услышал по радио законопроект о сдаче земли и лесов в аренду толстосумам, возмущался:

—    Как, мол, так — оставить тайгу без хозяина? Это все равно, что в избу добровольно запустить грабителя и спокойно смотреть на разбой.

Люди к нему тянутся, чувствуя скрытую силу, уважение к себе. К нему с бедой входящий знает — поможет! Секреты бедолаги по ветру, для трезвона, не пустит. В него верят.

О его личной жизни ходит множество баек. Он в душу свою никого не пускает, наверно, правильно делает. Люди-то разные. Один посочувствует, другой промолчит, а третий, при случае, своим грязным языком такого на­мелет, что в страшном сне не привидится.

—    Правда, что он создал какой-то свой язык в обще­нии с дикими животными? Слышал от людей, будто он с тигром разговаривал, — прервал вопросом серьезный разговор художник.

Дядя Ваня с иронией хмыкнул:

—    С тигром и Дерсу разговаривал, при случае и ты можешь поговорить. По версии Степана Ивняка, который оказался свидетелем таежной встречи с тигром, был та­кой разговор у Дельфина с полосатым зверем. Однажды они заночевали на косе. Пока Степан разжигал костер, на берег вышел тигр, и он будто «шепотом» что-то рыкнул Дельфину, тот в ответ тоже ворчал. Любопытному Степа­ну, который со страху чуть не обмочился, охотник сказал и перевел на человеческий язык речь царя зверей. Дескать, горевал зверюга об одинокой старости — зубы болят и шатаются, есть тяжело, да и добыча на обед все трудней достается. Вода в речке холодная, попьешь — иней на шерсти блестит, и таежный народ разбегается... Шутка, конечно, но напарник все за чистую монету принял.

Скорее было так. Валентин хорошо изучил повадки зверей и при неожиданной встрече знает, как себя вести. Здесь важно все: запах, голос, поза, движения, флюиды страха и множество других факторов, могущих повлиять на поведение животного. Человек, знающий это и хорошо владеющий собой, может повести себя так, что не будет зверем воспринят как объект добычи. И зверь уйдет. Что и произошло в том случае. Дилетант, при сем присутс­твующий, сам того не сознавая, родил байку, высказав свое представление и понимание.

4

Над рекою летел вертолет, пилот, заметив дым костра и людей, сделал в воздухе круг и приземлился. Погудел, поднимая лопастями винта тучи брызг, замолк.

—У-фф, прилетел наш Иванович, — выдохнул молча­ливый Валерий.

Из вертушки вышел Алексей Михайлович Панков, быв­ший в далеком прошлом напарником по охоте у Валентина Ивановича, ныне доктор наук. Присутствующие его знали и уважали. Много потрудился этот человек, воссоздавая историю прошлого в таежном крае. Поздоровавшись со всеми за руку, присел к костру:

—    В гости приехали? Отдохнуть, пообщаться? Случа­ем Череду Александра Федоровича, инспектора рыбоох­раны, на реке не встречали? Обещал подъехать со свои­ми ребятами.

—    Утром слышали мотор, — ответил Александр, — по­том все затихло, вода в реке снова упала, может, на шес­тах или волоком пробиваются.

—    Если появятся, передайте, что дело мы сделали. Ждать больше не можем. Дорого стоит вертушка. Уходим домой.

Петр не выдержал:

—    Алексей Михайлович, вы случаем Дельфина, изви­няюсь, Валентина Ивановича не видели?

—    Не знаю, как и сказать, ребята. Не готов я к трудно­му разговору с вами, не ожидал встречи. А впрочем, рано или поздно все сами узнаете, так лучше уж от меня.

Безнадежно опустив руки, с хрипотцой, запинаясь и покашливая, продолжил:

—   Нет его больше с нами. Умер девять дней назад. Рак. Кремировали. Перед смертью просил развеять прах там, где прожил жизнь. Сейчас мы исполнили волю по­койного.

Вынул бутылку водки. Разлил по кружкам.

—   Помянем его светлую душу. Теперь он повсюду в этих местах: в лесу, воздухе, воде. Приняла тайга-матуш­ка одного из лучших своих защитников.

Давно улетел вертолет. Печальное известие оглуши­ло людей. Потрясенные и подавленные, сидели они у по­гасшего костра. Только весело бормотал перекат. Вроде, что-то подсказывал людям, а те не могли понять.

В голове Сергея бились мысли, пока неясные, но, ка­залось ему — очень нужные, важные. Они бились, проси­лись на волю. Озарило. Облекая их в слова, говорил:

—   Большую жизнь прожил человек. Было в нем что-то мистическое, может, действительно от предков своих, ста­рообрядцев, но скорее от Бога. Он не ушел. Он просто рас­творился в этих вот людях, которых знал и любил, сделав их продолжателями дела, ради которого жил. Теперь они будут хранителями и защитниками этих таежных мест...

Подумал и добавил:

—   Нет, не ради охоты или рыбацкой удачи едут наши ребята в тайгу, в дальние дали ее! И едут не зря.

Владимир Макарович Малащенко