И дважды пройти врата ада

Днепр горел. Горел наяву. Горела Великая русская река за все дни и ночи непрерывного героического форсирования её советскими войсками,  рвавшимися туда-туда, на крутой правый берег Днепра, названный гитлеровцами неприступным «Восточным валом». Красная Армия неудержимо рвалась вперёд, отвоевывая  с яростью обречённых и заливая кровью истерзанных крупповской сталью солдатских тел – но а как ещё иначе ?! – крохотные плацдармы   на правом берегу реки. - Вперёд, только вперёд! Даёшь Днепр, даёшь Киев! 

     И день стал ночью. И лишь изредка за эти дни непрерывного грохота конанады и надрывающего душу рёва немецких стервятников, бомбивших  переправы и захваченные плацдармы, сквозь сплошной дым пожарищ мелькал раскалённый до красна диск солнца. День на исходе или час рассветный наступил?…  Да и кто же тогда считал часы в том кромешном аду?  И дням счёт был потерян  в той кровавой круговерти.                                                                     До того ли ?

     А было лишь одно…  Одолеть  горящий Днепр, доплыть, не сгинув в водной пучине, до правого берега и …  И, не  раздумывая, без передыха захватить плацдарм, под шумок ворвавшись  в траншеи переднего края фашистов, порубив их лопатками, покрошив как капусту, потому как патроны ещё пригодятся и беречь их надо для главного. И держать,  держать этот клочок земли любой ценой  – Любой!  – до подхода главных сил. А иного им было не дано. Ни на секунду и ни на две. Лишь смерть распроклятая была рядом. И руку не надо протягивать – вот она тут, костлявая, в обнимку с ними.  Но не до неё сейчас им было. Не до неё…  А, сжав зубы и  собрав в кулак   всю свою волю и остаток сил, драться с наседавшим отовсюду матёрым врагом. Драться!  А всё остальное сейчас побоку. И всё остальное сейчас в прошлом, всё…  А был лишь миг, другой, между жизнью и смертью.  И за эти мгновения  сумей убить врага и живи сам, чтобы идти дальше и дальше на запад, освобождая пяди и крохи нашей родной земли.

                          И разверзлись пред ними врата ада…

     Настоящий ад для них был в Сталинграде, где  в течении полугода грандиозного сражения горел камень мостовых и зданий. Горело небо и земля. И горела Волга. Ад был и под Прохоровкой, где горели русские поля и в дыму задыхалась наша пехота и их героический артиллерийский дивизион, которому судьба уготовила в составе противотанковой бригады пройти ещё и через сущий ад Днепровской мясорубки …

     Мои современники, а знаете ли вы, что  Верховный Главнокомандующий Иосиф Сталин отдал негласный приказ своим маршалам – За Днепр наград не жалеть!...  Вы только вдумайтесь – каждый третий Герой Советского Союза во время Великой Отечественной войны получил  его за Днепр!  А сколько из них были представлены к званию Героя посмертно?

                          «Ой Днипро, Днипро ты, широк, могуч…»

     …Но вот  он – наконец-то! – и долгожданный правый берег. Встречай, гвардейцев, твердь земная!  Но неласковой была эта земля. И горстке  бойцов, уцелевших после форсирования реки холодной октябрьской ночью, придётся ещё не раз доказывать, сходясь в рукопашных схватках с немецкими автоматчиками, и сжигая огнём своих нескольких чудом уцелевших пушек, ползущие на них десятки немецких танков,- доказывать, что звания гвардии рядовых они носят по великому ратному праву.  По Доблести своей, Отваге и Чести.

     И держаться, держаться, держаться,  вцепившись зубами  за каждую пядь, за каждый клочок  отвоёванной правобережной земли, обильно политой  кровью, своей собственной и кровью павших боевых друзей ! Держаться и не дать врагу сбросить себя   обратно в холодную пучину Днепра.  И сегодня для них, как и вчера, и позавчера, как и год назад, ещё там, в Сталинграде, только одно – единственное святое право, одно на всех – Ни  шагу назад ! Стоять насмерть !

                  И ад земной вновь разверзнул пред ними  свои врата…

     Форсировать Днепр и взять Киев любой ценой в кратчайшие сроки была сверхполитическая задача для Сталина. Ведь это было прямое условие несговорчивых союзников по антигитлеровской коалиции, открыть в ближайшие сроки второй фронт. Но были и другие союзники, как   будущий глава государства Израиль   Моше Даян,  бравый вояка британской армии, который в составе дипмиссии был в это самое время на 1-ом Украинском фронте в качестве журналиста  Его Величества, короля  Георга. Был и не преминул, не побоялся,  побывать вместе с русскими пехотинцами в окопах переднего края и на крошечном  пятачке плацдарма  на правом берегу Днепра. А там … Фашисты наседали со всех сторон, атакуя непрерывно, и уже он, английский военкор, лично прикрывал  из пулемёта оставшихся в живых бойцов, покалеченных, израненных за эти дни  кровавой мясорубки и уже не способных держать оружие в руках. Моше Даян чудом остался жив, не получив ни одной царапины, и разительным огнём своего пулемёта так и не дал фашистам ворваться в захваченные стрелковой ротой траншеи. Чего уж греха таить – героическим воякой оказался Моше Даян. Когда об этом доложили Жукову Г.К. и показали Представление  о присвоении Моше Даяну звания Героя, он сказал:      «Жирно будет, а вот орденом наградить можно». До смертного часа своего Он гордился орденом Красного Знамени (высшая боевая награда страны Советов, заслуженная и очень ценимая фронтовиками), как и дружбой, спаянной кровью, с простыми русскими солдатами на правом берегу великой русской реки. А им, простым русским мужикам, пропахавшим, по-пластунски, пол Европы  и вкусившим воду  во время других страшных форсирований ещё ни одной из рек и водных  переправ на пути в Берлин, солёный от крови вкус Днепра запомнится  навсегда.  На всю оставшуюся жизнь. Да и как такое забыть ?! …

     И будет сниться долго-долго, целую вечность, тем, кто выжил в том кромешном аду Днепровской мясорубки,  горящий  простор  русской реки, бурлящий  от разрывов снарядов и авиабомб, и будут сниться, словно наяву, разорванные осколками на куски тела их боевых друзей. И  снова, и снова, в кошмарных снах своих, они будут плыть  и плыть к тому берегу,   чтобы, или умереть с честью, или одолеть лютого супостата всем смертям назло!

     А иного …   А иного в октябре  сорок третьего года им было не дано.

«А на войне, как на войне,

Патроны, водка, махорка в цене.

А на войне – нелёгкий труд,

Сам стреляй, а то убьют…»

 

     …И когда внезапно смолкли  все пушки, и наступила небывалая, от берега до берега, тишина, такая, что было слышно, как падает, кружась в своем багряном полёте, последний осенний лист, - вот тогда-то промелькнула на ясном голубом небе  журавлиная стая. А из набежавшей хмурой тучи заморосил косой октябрьский  дождик.

     И глядя из-под ладони  вслед журавлиному клину, скрывшемуся за кромкой горизонта, наверное,  каждый,  из оставшихся в живых,  подумал в тот миг,  что это было не курлыканье прощальное гордых красивых птиц, а последнее «прости» и  последнее «прощай» их боевых друзей. Последний предсмертный крик их душ  уже оттуда, из синего поднебесья, из-за плывущих по нему неспешно белых облаков, отражающихся и плывущих также неспешно и вальяжно в уже  спокойных   и ничем незамутненных водах Днепра.

                          «Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч!»…

     И лилась, струилась оттуда, из небес, как гимн  всем павшим и живым, неземная божественная музыка – адажио  Томазо Альбинони.  Звучала для них, дважды прошедших врата ада.

                                    Живы будем – не помрём !

                                              Будем жить !!! …

 

 

Любушкин Юрий Павлович, пенсионер МВД РФ, поэт, прозаик

г.Николаевск-на-Амуре, Восточное Поморье

Октябрь 2011 года