ДОЖДАТЬСЯ ЗВЕЗДНОГО ЧАСА
 |
Ежели по существу, то чекистский стаж мой исчислять надлежит со студенческих лет. Был активным бригадмильцем. «Что это такое?» - спросят. Отвечу: то же самое, что и ДНД. С одной только разницей: в бригаде содействия милиции состояли, в основном, молодые люди. Студенты, комсомольцы, рабочие, ну и иная подобного рода публика. Иркутск той поры слыл городом, снискавшим славу и Одессы, и Ростова. Если Одесса - это Мама, то Ростов – Папа. А Иркутск подвизался, как их Сыночек родненький. Поясняю нынешнему поколению: города сии славились широким размахом преступности. Поскольку домов с теплыми туалетами и ваннами пока ещё не наблюдалось, шастать по нужде приходилось во дворы. А в ночное время, выйдя за дверь, можно было назад и не вернуться. Такое стояло времечко. «Се ля ви», - говорят французы. Бригадмил имеет немалые заслуги в борьбе с преступным элементом. Поприжали громил, хулиганов, карманников. От последних, к слову, проходу не было и днём. Меня лично не однажды обшаривали вчистую. Но что возьмёшь с бедного студента? Многие бригадмильцы удостоены были настоящих боевых наград. И шагнули по жизненной стезе в ряды профессиональных борцов с преступниками. Лично я сподобился только одной ратной награды, самой почётной, как сказал бы Наполеон. До сих пор ношу шишку чуть повыше правого виска. Ударили кастетом. Промахнулись на каких-нибудь пять сантиметров. Убивали. Не убили… Как-то так получилось – пригласили на службу в милицейскую областную газету «На революционном посту». Потом, в хрущевскую «оттепель», сняли офицерские погоны. Затем, «в сплошной лихорадке буден», раздался однажды звонок. Оказалось, из элегантного здания. Областное УКГБ! Любезный, мужественный голос: «Пожалуйста, забегите к нам на короткое время!» Обдало холодком. Мурашки по спине побежали. А мужественный вежливый собеседник на том конце провода уже диктовал номер кабинета, куда надлежит заглянуть, и далее, дескать, закажем пропуск на ваше имя, мол, назовите число, когда вам удобнее будет. «Да хоть завтра», - отвечаю, унимая дрожь в коленках. «Допрыгался, добрый молодец! Поменьше бы языком молол велегласно!» В те годы работал в редакции областной газеты «Советская молодежь» и успел приобрести не очень-то комфортабельный ярлычок «Король иркутского фельетона». Хотелось писать так, чтобы читатели лопались от смеха. Либо, на худой конец, зеленели от злости. Откровенно говоря, лопнувших не встречал. А вот зелёные – попадались. И даже, бывало, косяком валили… «Вот и дождался «звёздного часа»! Так тебе и надо! Дурачина плюс простофиля! Чего доброго - объявят психом! В «дурнушку» спровадят!» Такие вот расхожие байки витали тогда среди нашего брата-интеллигента. Хотя диссидентом никогда себя не мнил… Скорее, наоборот, был более католиком, чем сам папа римский.
Но что ждало в доме, где заказали для меня пропуск, - подать можно было под известным чеховским восклицанием: «Вот уж поистине – благодарю, не ожидал!». Пригласили не к «оперу», а в отдел кадров. Любезный полковник, имя рек его теперь уже не помню, навел ясность. Есть, мол, решение. Как, дескать, смотрите, если из запаса армии перейдёте в запас госбезопасности. У меня разве что челюсть не отвалилась. Как посмотрю? Спасибо за доверие! Согласен! Но настоящий звёздный час всё-таки меня уже ждал. Буквально – за ближайшим поворотом. В одном из номеров молодежной газеты «отполосился» большим – крикливым материалом под заголовком «Мы не безродные Иваны». Ленинские слова, между прочим. Но не про Герцена вкупе с Радищевым вспомнил я, а про Муравьева-Амурского вкупе с Невельским. Которые именно из Иркутска начинали свой звездный путь, воссоединяя Дальний Восток с Матушкой – Россией. Про Курбата Иванова, сибирского казака, заложившего Иркутский острог на Ангаре при впадении в неё реки Иркут. И тогда же Тишайшим царем Алексеем Михайловичем новому городку был пожалован герб: «Бабр, прыгающий с Восхода на Заход, держащий соболя во рту. Следует, наверное, сказать для ясности: бабр - это отнюдь не бобр, а сибирский ныне вымерший зверь из семейства кошачьих. Виверровый Соболь без проблем сам бы придушил Грызуна Бобра, попадись последний первому на зуб… Иркутский Герб был воспроизведён на моей полосе в газете. И это была первая его публикация в советское время. Вспомнил я и про Александровский централ в «Стране Иркутской», где отбывали наказание особо опасные преступники: фальшивомонетчики, воры, грабители, убийцы, клятвопреступники. Разумеется, при царе-батюшке. Почему-то не осенило меня помянуть про Железного Феликса Эдмундовича, угодившего сюда в начавшуюся смутную пору ума брожений на Святой Руси. В моё время этот самый Централ славился отменным качеством соленых огурцов, сохраняющихся в бочках на незамерзающих ключах неподалеку от посёлка… Градоначальником в Иркутске тогда царствовал некий выходец из Латвии Салацкий, чуть ли не отпрыск пресловутых революционных латышских стрелков. Обуреваемый благим вроде бы порывом - облагородить облик вверенного города. Под шумок «облагораживания» сего уничтожались сохранившиеся до той поры памятные объекты старины. Снесли так называемый «Горбатый Дом», стоявший чуть ли не со времён Курбата Иванова. Старинные кладбища спешным образом приспосабливались под парки культуры и отдыха трудящихся. Переименовались улицы. Улица Пятой Армии, например, названная в честь освободителей города от чехов и белогвардейцев, стала называться улицей Сухе Батора. Вузовская набережная, до курьёза дошло! – превратилась в проспект Валентины Терешковой. (Набережная, ну никоим образом, нельзя переделать в проспект!). Памятники перекрашивались под бронзу (поверх благородной зеленоватой патины!) Сносились старинные решётки - ограждения. Заливались асфальтом дорожки в парках и городских садах. Сводились на нет кое – где сохранившиеся участки улиц, мощеные торцевым способом срезами сибирской лиственницы. Планировалось снести ряд старинных деревянных домов голландской архитектуры, сохранившихся на центральной площади имени Кирова. Знаменитый Белый Дом – резиденция Муравьева – Амурского обезобразили нелепым памятником – новостроем ( в честь защитников Дворца во время эссэровского восстания в городе в гражданскую смуту) Уничтожалась уникальная барочная и ампирная резьба на ставнях старинных особняков – знаки былой патрицианской славы иркутских купцов, финансирующих амурские сплавы Муравьева. Вспомнил я и про Хабарова, хлебопашествующего во времена оно на севере нынешней Иркутской области. И про байкальские туннели вспомнил от станции Байкал через Слюдянку до станции Мысовая (Ныне Бабушкина - в честь расстрелянного здесь революционера, пойманного с транспортом оружия.) Полосочка моя наделала шороху огромного в городе. Выпуск газеты рвали из рук в руки. Тираж разошелся мгновенно. И даже международный резонанс прозвучал ненароком. Проездом в Японию на Байкале в Лиственничном остановился Иосип Броз Тито. Когда последнего спросили о впечатлениях, оставленных Восточно-Сибирской Столицей, президент ответил: хорошие, мол, не возьму греха на душу. Только вот молодежная газета выступила несколько в ином плане… О последствиях, ударивших по автору полосы «Мы не безродные Иваны», умолчу. Но, сдаётся всё же, по зрелому резону, о чем тогда мне думалось и писалось, - это ведь тоже лежит в русле борьбы за госбезопасность России.
Корякин Евгений Федорович, майор погранвойск в отставке, лауреат премии имени Ю.М. Лермонтова, член СВГБ по ДВ региону |
