Прекрасная жизнь в глубинке

Захар Прилепин: «Гламур — это благодать нового времени»

Как же не понять этих тонких, глазастых девушек, разглядывающих иллюстрированные, с ароматной бумагой, журналы.

Это следующий мир, после сказочного, куда им хочется переместиться.

Ещё позавчера, а то и вчера, они листали книжки с картинками про принцесс и чудовищ, любовались на белые платья и короны. Кот в сапогах, гуси-лебеди, мушкетёры, кудрявый принц на коне с заплетённой гривой — и тут же происходит перемещение в мир почти такой же, только, кажется, уже настоящий.

Не покидает ощущение, что до него один шаг.

Шаг этот можно будет со дня на день совершить, осталось только примериться.

Итак, в какие интерьеры я переселюсь.

Или кто будет молить меня о снисхождении, а я ещё подумаю, снизойти ли.

Или какую из этих актрис я выберу себе в подруги.

Может быть, всё, конечно, не настолько банально, хотя отчего бы и не быть банальным. Прелесть гламурного мира как раз в том, что он банален — но таковым не кажется ни минуты. Тем более что на него работают лучшие из лучших.

В былые времена гламур и глянец возможен был только при царском дворе.

Монарх и его любезная королева, а так же разнообразные фавориты и фаворитки были в состоянии заказать себе гениального художника, гениального архитектора, гениального портного, гениального парфюмера, гениального музыканта, гениального артиста, гениального поэта — и все эти люди обустраивали их притязательный быт.

Жизнь культуры начиналась в царских покоях — недаром творческих людей генетически тянет опять под крыло властей предержащих: под этим крылом тепло, там можно рисовать свою картину и ни о чём не беспокоиться.

Остальной мир мог только наблюдать за передвижением кортежа монарха или его принцесс, — и даже не надеяться прокатиться на облучке.

Новое время, возможности типографий и полиграфии позволяют всякому жить с ощущением, что вот-вот и я окажусь в той же карете. И меня так же сначала принарядят, потом надушат, потом накормят, потом развеселят, потом прокатят, а потом спать уложат.

Тем более, что кто-то действительно перемещается в этот мир. Иногда в разделе «Наши вечеринки» со смазанным не очень трезвым лицом и красными вампирскими глазами, на фоне танцующих стриптизёрш — бронзовых и вполне себе безупречных.

А иногда в каком-то другом разделе: пресловутая вертикальная мобильность сегодня работает, и дорасти до модельера, или модели, колумниста, фотографа или редактора «глянца» — не столь уж немыслимый труд.

Тем более, что глянцевых журналов много — оттого, что и спрос на них огромный. Все дети верят в сказку. Все взрослые хотят попасть в стерильный мир.

Стерильный мир, где у женщины всегда отличное настроение, и недостаток у неё один, но постоянный: она слишком хорошо выглядит. И если её бурно обнять, то можно что-то такое испортить в причёске, без чего вся эта красота перестанет работать. И в снежки с такой не поиграешь, и, скажем, в лапту тоже.

Но смотреть на неё можно.

Стерильный мир, где дети не болеют и не капризничают, не падают на пол в магазине с истошным криком и требованием купить звёздный мотороллер за полцены настоящего.

Где мужчины не имеют ничего лишнего, кроме щетины, и они мужественны, но добры — это, к несчастью, такая редкость, обычно либо первое, либо второе. А эти — всё сразу, пусть они и сдержанны, зато в снежки с ними можно поиграть, и он будет так белозубо смеяться, и его шарф будет так красиво развиваться, и его свитер будет немного в снегу — а вы подойдёте и отряхнёте.

От этих мужчин пахнет счастьем, вашим достатком, вашей защищённостью, вашим удовольствием.

Гламур — это благодать нового времени.

Выяснилось, что вовсе не обязательно морить себя постами и стоять службы, соблюдать заповеди и гнать порочные мысли, если желаешь угодить в хорошее место вроде рая. О, нет — рай он уже здесь, и чтобы туда попасть, надо заниматься чем-то почти противоположным.

О человеке, попавшем в мир гламура, можно уверенно говорить: и на него сошла благодать.

В гламуре есть свои таинства, свои исповеди, своё причащение, свои, не поверите, молитвы.

Это, безусловно, — новая религия, у неё свои пророки, и всякий новый номер гламурного журнала — это очередной свиток бесконечной священной книги. Можно раскрыть эту книгу на любой странице и гадать по любой строке: каким (или какой) будешь ты через год, через три года — когда кончится вся эта суета, вся эта работа, весь этот насморк, вся эта мигрень, все эти офисные склоки — и останется только курорт, коктейль, коньяк; и ещё, может быть, я сделаю тату на пояснице. И пирсинг на пупке.

Мне нравится гламурный мир, меня туда пустили с задней двери, я ходил и озирался: надо же, мальчика из рязанской деревни, выросшего между кур и коз, позвали в сияющий мир.

Ксения всерьёз говорила со мной и пожимала плечом.

С Тиной мы столкнулись в лифте, у меня была на шесть пуговиц расстёгнута рубаха, «Привет», — сказала Тина. Мы не были знакомы.

Несравненный Иван шутил со мной, а я шутил над ним.

Андрей обращался ко мне на ты, как к равному.

Я наблюдал своё лицо, рассматривая его как чужое, на обложках половины ведущих гламурных изданий. Я завидовал сам себе.

Гламурный мир хорош тем, что он — таинственный.

Куда спешат эти двое мужчин — брюнеты, на руках часы, которые стоят, как несколько деревень в Нечерноземье вместе с жителями и домашней скотиной, включая мышей.

Быть может, они разведчики. Да, они очевидно шпионы. Они идут на свою шпионскую встречу, и никто не поймёт, что они шпионы. Вот только они наденут чёрные очки и тогда их не узнает никто.

А куда спешит эта девушка — в этой своей, Боже мой, юбке, на этих своих, пресветлый Серафим, шпильках, разрезающая мир, улицу, твою душу — как раскалённый нож разрезает масло.

Она не идёт в Собес, она не торопится в ЗАГС, чтобы подать заявление о разводе, ей не нужен детский сад, кого она там забыла.

Если она не разведчица, то определённо она глава художественного салона, и спешит отсмотреть картины молодого, ещё никем не признанного гения: она его признает и разглядит, и, может быть, даже приласкает немного. И он будет новый Никас. Только ему нужно придумать другое имя. Вегас, к примеру. Едва ли его могут звать Фёдор или Сидор. Вегас или Сигал.

Я обязательно читаю все попадающие в руки гламурные журналы, потому что это идеальный мир. Тем более я люблю не глупые гламурные журналы — где неглупый человек (верней, четыре очень неглупых человека), совсем чуть-чуть оглупляя себя, говорят о четырёх новых фильмах, четырёх новых книгах, четырёх новых играх, четырёх новых музыкальных альбомах. Это создаёт приятное ощущение, что мир состоит не только из макияжа и лимфодренажа.

Где две светские львицы обсуждают личную жизнь светского тигра, и тигр порыкивает на них иногда, а они всё равно не боятся, у них есть не только ногти, но и интеллект, они могут упомянуть в разговоре двух или даже трёх философов (пять уже будет много — гламур очень сдержан, у него есть правило: никогда не надоедать) — и они их действительно знают, этих философов, они читают книги, они знают значения таких слов как, к примеру, дионисийство или дадаизм, или, скажем, манихейство.

Девочки, девушки и женщины всей страны уверены, что если они так же накрасят ногти, как Ксения, и будут так же независимо и уверенно держаться — они станут как она или даже лучше. Ксения ведь не рассказывала им и никогда не расскажет, даже на страницах своего личного журнала, что она стала тем, кем стала, оттого что отличает Блока от Блейка, а Мандельштама от Мариенгофа. Это лишняя информация, считает Ксения.

Глянец в целом вообще не оперирует серьезной информацией, живой плотью, жизнью, кровью.

К примеру, Че Гевара — вполне себе гламурный персонаж, потому что его убили.

В течение прошлого года человек по фамилии, допустим, Стрелков или человек по прозвищу, к примеру, Моторола, или, тем более, непосредственный и очаровательный Гиви, могли бы украсить обложки российского глянца — но в ближайшее время не украсят, конечно.

Они слишком живые, от них неизвестно что ждать.

Гламур естественным образом не приемлет не только войну, но даже политику. Из политики в дело может пойти только, к примеру, Кеннеди — во-первых, его тоже убили, а во-вторых, он такой душка (был), такие галстуки у него были, такие любовницы.

На всё это не стоит сердиться — если гламур это церковь, то святых при жизни не может быть.

Могут быть только пророки — такие как Ксения, — или ангелы: вроде моделей, чьих имён мы, как правило, не знаем и никогда не узнаем, чьи биографии нам не известны, да и что там может быть в этих биографиях, достаточно одной Наталии Водяновой. Если Золушек будут поставлять в промышленных масштабах, сказка перестанет работать. Золушка должна быть одна. Ну, две, если очень попросят.

В этом смысле — если говорить о мире том насущном, где бушуют страсти и сменяют власть — гламур удивительным образом живёт в прошлом, а не в будущем. Открывая гламурный журнал, все уверены, что это — перспектива, а это — ретроспектива.

Там нет, ну, навскидку, Шойгу — зато там есть Мерлин Монро и ей подобающие и подражающие.

Это касается вовсе не только России — здесь просто приняли всеобщие законы. В американском гламуре тоже нет места сержантам, воюющим в Ираке, а во французском глянце не найдёшь бойцов Французского легиона. Или местных министров экономики, кроме разве того случая, когда попадаются сразу два министра особой ориентации, только что сыгравших роскошную свадьбу, на которую к ним приехал Роберт де Ниро.

Гламур делает вид, что он актуален, сверхактуален, суперактуален.

На по самому главному счёту — мир гламура находится вообще вне реального контекста. Нет, ну, понятно: шляпки этого сезона, перчатки этого сезона, сандалии этого сезона, шорты этого сезона, очки опять же — это тоже реальность.

Но самое главное — то, что в конечном итоге определит нашу жизнь — происходит где-то в другом мире, не в глянце. В другом мире происходят чудовищные валютные спекуляции, распадаются евросоюзы, идут с молотка целые страны, там партизаны собирают партизанский отряд, там семь банкиров ставят на власть одного президента, там пишут ностальгический полонез или «Девятую симфонию».

Всем кажется, что гламур — это поверхность, а это — глубь. Наверху бушует буря, тонут корабли, ломают лёд ледоколы, пикируют самолёты.

А внизу — невиданные изящные рыбы в разноцветных нарядах поводят безупречными боками, смежают длинные ресницы, чего-то весело пугаются, изящной стайкой передвигаются с места на место, поводят необыкновенными усами, элегантно машут хвостом — туда-сюда, туда- сюда.

…вдруг откуда-то с огромной высоты, сминая толщу вод, стремительно опускается огромное железное туловище. Вздымая пыль и распугивая чету ракообразных, оно обрушивается на дно.

На несколько минут элегантные рыбы отплывают в сторону. Пережидают, пока оседает пыль.

Потом возвращаются. Читают надпись на борту, удивляется: смотри-ка, «Титаник», вроде о нём писали в прошлом сезоне.

И вскоре всё идёт как прежде.

Захар Прилепин, писатель, филолог, журналист. В настоящее время – шеф-редактор «Свободной Прессы»

СвободнаяПресса®