Победители
    |
Отрывок из повести "Красная планета" Части 252-й стрелковой дивизии сходу форсировали Мораву. Чехия, утро 5-го мая 1945-го года. Впереди – Прага, позади – освобожденный Брно. Дорога ведет к возвышенности, поросшей лесом. По дороге растянулась колонна нашей пехоты, похожая на поток беженцев: кто на велосипеде, кто на телеге, кто на машине, большинство – пешком. Голоса, урчание моторов, шумно, звонко. В колонне, привычно отмеряя фронтовые километры, оставив за плечами донские степи, Курскую дугу, Украину, Молдавию, Румынию, Венгрию и Словакию, шёл в запыленных сапогах от Западного фронта и Сталинграда недоучившийся студент-художник Алексей, советский офицер, лейтенант, родом из крестьян Рязанской губернии, сын русского солдата, год призыва 1922-й. Тот самый, из которого до Победы посчастливилось дойти всего лишь двум-трем парням из каждой сотни. У подошвы возвышенности колонну встретил немецкий танковый заслон. Четыре "Пантеры" выкатили из леса, начали стрелять. Немцам нужно было хотя бы на чуть-чуть приостановить русских, чтобы основные силы могли оторваться и уйти к американцам. Пехота устремилась с дороги в поле. Алексею всё было ясно: танки задачу выполнили, сейчас развернутся и уйдут – обычная тактика преследуемого врага. Он спрыгнул в кювет, прилёг, утрамбовал на скате теплую землю и начал что-то вычерчивать. Танки стреляли через дорогу по пехоте, бегущей по полю, один снаряд попал в ствол дерева у обочины и разорвался. Стена горячего воздуха жестко ударила сзади, вдавила в землю, осколок пробил околыш фуражки, вонзился в левый висок. Алексей потерял сознание. Это был его последний бой… * * * До войны Вера училась в Педагогическом институте в Аккермане, что стоит на берегу Днестровского лимана напротив старинной крепости. Вере было восемнадцать, когда она с подругами примчалась в военкомат и записалась добровольцем в Красную Армию, и это через какие-то считанные часы после начала войны! А медлить было нельзя – граница рядом. Направили девчонок в зенитную часть. И выпало на их долю участвовать в обороне Одессы, отступать на Крымский фронт, защищать небо Севастополя, затем – трагическая эвакуация в Геленджик, ранение Веры, госпиталь. Окончание войны она встретила старшиной медслужбы 141-го хирургического подвижного полевого госпиталя в Чехословакии, в поселке Насвад. Так дописано к коротким посланиям на сохранившихся фотографиях. Соотечественники, приняв название на слух, могли его исказить. Скорее, то был Нави-Сади: находится он в середине отрезка Будапешт-Брно, на траверзе – Братислава. * * * В День Победы, когда вокруг все грохотало и пело, из палаты одного героя вышел слегка захмелевшим свободный медперсонал госпиталя. В проходе появились носилки с новым раненым, Вера их задела, они упали. На носилках был Алексей. Вера, чувствуя вину, пришла к нему в палату раз, другой. Он долго оставался на поле боя без оказания медицинской помощи, и подобрали его санитары другой дивизии. Вера дала ему свою кровь, стала выхаживать. Весна, войне – конец, и в их сердцах проснулась. В январе 46-го в советской Дипломатической Миссии в Будапеште они зарегистрировали свой брак и прожили в этом городе до середины 47-го. Первое время Алексей был комендантом парома, курсировавшего через Дунай, Вера – где-то медсестрой. Жили неплохо. На спички, соль, мыло, сахар в мало пострадавшей и обеспеченной продуктами Венгрии можно было выменять всё, что угодно. Яичница из тридцати яиц на завтрак, жирный жареный гусь на обед – такое стало привычным. Жили в квартире бежавшего венгерского аристократа вместе с лохматым пёсиком по кличке Шандор. Он обожал бегать по клавишам пианино и подвывать. Наши офицеры научили его ползать по-пластунски, поэтому пупок у него был всегда голый. Победители радовались жизни, и часто по вечерам молодые пары собирались вместе. Вера к шумному обществу относилась настороженно. Алексей же на вечеринках любил подурачиться, поплясать, размахивая над головой пистолетом, обожал всякие переодевания и страшилки. * * * Летом 47-го Алексею предложили новое место службы в Союзе – Сахалин. Поехали через всю страну поездом, далее пароходом. Прибыли – место занято. Предложили послужить на Камчатке. Прибыли – опять занято! Есть нечего – продовольственный аттестат просрочен. Молодые люди остаются на судне, стоящем на рейде в Авачинской бухте. Алексей сплёл из каната лесочку, из жести сделал блесну и ловил с борта рыбу, улов относил на камбуз, там им жарили – капитан разрешил. Вскоре вызвали на берег, предложили должность начальника приёмо-передающего радиоцентра на Чукотке. Находится она в Западном полушарии, недалеко Берингово море, за ним США: остров Святого Лаврентия, Аляска. Алексей и Вера улыбнулись друг другу и согласились, поняв, что на этом их мытарства закончатся: дальше-то некуда. Прибыли в поселок Провидение на западном берегу бухты с таким же названием. Через акваторию напротив – поселок Урелики, а рядом с ним на горе Беклемеш, над входом в бухту – радиоцентр, который обеспечивал самую дальнюю связь с Москвой. Всё хозяйство – взвод солдат, в основном, бывших фронтовиков, и ряд раскалённых радиоламп в рост человека. Жилище – вначале войлочная палатка, в ней буржуйка, позже – маленький дощатый домик с одним окошком. Утепление – запрессованный между досками мох. В непогоду в тонкие щели пурга наметала вовнутрь сугробы снежной пыли, в голове намерзал лёд. Нередко утром по телефону надо было вызывать солдат, что бы те откопали вход из-под метровых заносов. Когда появились детишки, спать их укладывали между ног. С открытием навигации в бухту приходили пароходы. Дрова, брёвна сбрасывали в море. Они прибивались к берегу либо их отбуксировали на вельботах. Дерево было на вес золота. Освобождающаяся деревянная тара выдавалась по списку, т.к. с её помощью можно было благоустроить жильё. Лошади, коровы, свиньи, птица дохли, не выживали. Танки, что присылали для усиления гарнизона, проваливались в мерзлоту или срывались в ущелья. Рядом, между поселком и горой Беклемеш пряталось озеро Истихед. Сюда ходили в свободное время на рыбалку за гольцом. Ловили на блёсенку из пульки, из которой выплавляли свинец. Ставился маленький импровизированный шатер, расчищался снег, делалась лунка. Если лечь, прижаться ко льду, ладоням глаза от света закрыть – видно дно, гальку, рыбу. С первой кожицу долой и – на лёд. Как только рыбка замерзнет, можно сделать нарезку, строганину, посолить, достать и налить, наконец, спиртику... вспомнить... Зимой из тундры приезжал на нартах, запряженных собачками, знакомый чукча Амуму. Сразу спрашивал: – Калишики, водки дай! Выпивал разбавленный спирт, хмелел, выходил на снег, втыкал длинный шест, набрасывал на голову капюшон кухлянки, укутывался, ложился рядом, собачки сразу же, как по команде, пристраивались вокруг него, и до утра под сполохами северного сияния все спали. К утру над ними наметало большой сугроб, виден один шест. Вдруг из-под сугроба выскакивал Амуму, гикал... и только облако снежной пыли некоторое время кружило на месте ночёвки. В 48-м у них родился первенец, мой старший брат Валентин, в 50-м – я, Виктор, а в августе на американском фрегате по штормовому морю мы отправились на Большую Землю, во Владивосток. Приехала три года назад молодая супружеская пара, вернулась с двумя сыновьями. Не хватало мелочи: была на маме та же шинель, те же сапоги, не было габардиновой синей военной юбки, из которой сшили писцовую шубку для старшего братика. Впереди их ждали военная служба в горно-артиллерийском полку и жизнь в бараке в ауле Дзауджикау под Владикавказом, где вкопанная до башни "тридцатьчетверка", кем-то забытая, продолжала держать оборону. А на десерт, как приз – чистая, аккуратная Германия со следами войны, но без следов разорения, и служба в пяти советских гарнизонах 2-й Гвардейской Танковой армии. Наконец, в 1960-м их встретила ещё не оправившаяся от войны Россия со своими постаревшими, покалеченными и нищими сыновьями в пригородных "трудовых" поездах и на асфальте перронов. * * * Мамы нет рядом вот уже более сорока лет, но не дает покоя её судьба. Занялся сбором документов для награждения мамы медалями "За оборону Одессы", "За оборону Севастополя", "За оборону Кавказа", "За Победу над Германией", за пролитую кровь. Три года переписки, поисков. Молчание и отказы чередовались с архивными справками, одна, другая, третья… Одесский Областной военкомат сообщил, что архивы Аккерманского РВК с началом войны были уничтожены. В свою очередь, Центральный Архив МО уведомил, что документы 638-го зенап 15-й бригады ПВО за 41-й год не сохранились. Но от офицера того полка, Ерохина Ивана Васильевича, успел узнать, что за Джанкоем танковыми клиньями Манштейна полк был рассечен. Два дивизиона отступили по выжженной крымской степи в Севастополь, три, а с ними и тот офицер – на Керченский полуостров. Тогда-то и были утрачены полковые документы, и к какой части в Севастополе и на Кавказе был прикреплён мамин дивизион, установить не удалось. На фотографиях приложена архивная справка из Санкт-Петербургского Военно-медицинского музея. Все эти годы во всех документах, в наших анкетах местом рождения было указано село Жуковцы в Винницкой области. Но никогда мама не рассказывала об Украине, вспоминала только Забайкалье. И родных не смогла найти… и не участник… Был риск подвергнуть преследованиям за оставление воинской части себя и свою будущую семью, он-то и заставил маму внести изменения в личные данные при получении нового паспорта, и на какое-то время в начале, а позже навсегда, прервалась связь с семьей. Стали до боли понятны чувства за строками, написанными её рукой на обороте небольшой фотографии перед казавшимся неизбежным расставанием: "Лёнечка! Помни меня.17/VI-45... В январе 2013-го меня пригласили в военкомат и вручили удостоверение к медали "За Победу над Германией", которой от имени Верховного Совета СССР награждена Вознюк Вера Даниловна спустя 67 лет после войны. Не смог подтвердить её участие в боевых действиях потерянных дивизионов с 22 июня 41-го по 23 августа 43-го.
Виктор Калинкин, полковник в отставке, кандидат технических наук город Тверь
|
