Бабушка в трудовых лагерях Германии

Написано со слов бабушки студенткой первого курса философского факультета МГУ. Рассказ со слов бабушки написан, когда Лиза училась в седьмом классе

Яркое солнце светило над лесом, освещая маленькие домики и сарайчики небольшой деревни. Ничто не предвещало беды. По дороге шла худенькая тринадцатилетняя девочка с белыми волосами, собранными в косу. (Ей было столько же, сколько и мне сейчас).

В руках у неё был небольшой кнутик, которым она подгоняла корову, шедшую впереди. Девочку звали Геней. Она жила в Белоруссии в простой крестьянской семье. Их было пятеро детей: Иван – девятнадцати лет, Женя – пятнадцати, Геня – тринадцати, Галя – десяти и Костя – восьми. Они жили с мамой, – отец их умер, когда Гене было пять-шесть лет, и она его помнила очень смутно. Мать их звали Параскевой, это была красивая женщина, примерно пятидесяти трёх лет.

Итак, Геня возвращалась с поля, на котором пасла корову. Девочка приблизилась к дому, она завела Бурёнку в хлев и пошла в избу. Дома никого не было, все ушли работать в поле. Вдруг девочка услышала какой-то лязг и скрежет, постепенно шум нарастал. Она вышла на улицу, чтобы узнать, что случилось. В небе летали самолеты, были слышны взрывы за лесом. Девочка побежала к кому-то спросить, что случилось, что произошло. Ей ответили, что пришли немцы, началась война.

Уже несколько недель идёт война, немцы оккупировали Беларусь. В шестнадцати километрах от деревни, где жила Геня, находилось поселение евреев. Немцы сгоняли их в сарай и сжигали заживо. Некоторые евреи скрывались у знакомых, – в доме Гени пряталась учительница местной школы. Из некоторых семей выбирали по человеку, который и отправлялся в немецкий трудовой лагерь. В Гениной – выбор пал на Женю, она была здоровой, сильной девочкой. У Гени же после удара с детства не разгибалась рука. И Параскева решила отправить к немцам Геню с документами Жени, в надежде, что из-за больной руки её не возьмут в лагерь, а оставят дома. И вот ранним утром Геня с Параскевой отправились в еврейское поселение, где обосновались немцы. Параскева очень волновалась: она надеялась, что Геню не должны взять из-за больной руки, но смутное предчувствие чего-то плохого душило её.

И предчувствие не обмануло. Увидев, что руки девочки в мозолях, а значит, она много трудится, немцы решили забрать её. Всех, кто должен был уехать в лагерь, перед этим несколько дней держали в здании старой школы. Когда туда привели Геню, она сразу подошла к окну, туда же подбежала и Параскева. Мама и дочка плакали и обнимались, но появился надзиратель и разогнал их плёткой. Параскева только и успела протянуть дочке горсть сухарей. Геня взяла их дрожащей рукой, взглянула в тёмные заплаканные глаза матери и, не в силах больше видеть это, отошла от окна.

Ах, какими долгими казались Гене три недели, которые она провела в поезде! Пленников не кормили, не выпускали на свежий воздух, заставляли целыми днями сидеть в закрытом товарном вагоне. Геня спасалась от голода мамиными сухарями. Но и голод она почти не ощущала по сравнению с чувством отчаяния, одиночества и тоски, крепнувшим день ото дня. Глаза её не просыхали, а на сердце скребли кошки, но у неё хватило мужества не выдать старшую сестру.

Вагон был переполнен молодыми девушками. Все, как и Геня, очень страдали и тосковали. Кто-то стал напевать сквозь слёзы, а кто-то подхватил, – так сложилась песня-плач:

Ночь начинается, вагон качается,
А мне мерещится жестокий сон…
Страна любимая всё удаляется,
Летит в Германию наш эшелон. 

Прощайте, улицы родного города.
Прощайте, девушки, отец и мать.
Везут в Германию на муки голода.
Везут в Германию нас погибать.

Но знайте, сволочи – «освободители»,
Тогда придёт ваш смертельный час,
Когда в Берлин войдут герои-летчики,
И отомстят за всех за нас.

Ночь начинается, вагон качается,
А мне мерещится чудесный сон.
Страна любимая всё приближается.
Летит на Родину наш эшелон.

Здравствуйте, улицы родного города,
Здравствуйте, девушки, отец и мать.
Везут с Германии из муки голода,
Везут на Родину – домой опять.

А поезд всё ехал и ехал, всё ближе и ближе к чужбине, всё дальше и дальше от родины. Но вот толчок, и поезд остановился. Открылась дверь. В вагоне появились какие-то люди. Они вывели пленников из поезда. Дождь хлестал Геню по щекам, но ей было всё равно. Она шла, куда говорили, садилась, куда указывали, она делала всё, как будто во сне, не осознавая ничего из происходящего. Пленных ещё долго перевозили из одного здания в другое. Геня помнила всё очень смутно. Очнулась она только, когда их подвезли к длинным серым баракам, окружённым колючей проволокой, где пленных разделили на два отряда.

В одном были постарше, в другом – более младшие. Геня попросилась к старшим, где был её дальний родственник. Пленных ввели в барак. Она увидела множество трехъярусных нар и без сил рухнула на твёрдые доски, но сон ещё долго не приходил. Вспомнилось, как хорошо жилось ей в деревне с мамой, сестрами, братьями, как после второго класса она пошла работать – пасти коров. Но пришла советская власть, СССР захватил Западную Беларусию, принадлежавшую Польше, и всем запретили батрачить. Семья её ещё больше обеднела, жить стало тяжелее. Хотя в последний мирный год выдался такой большой урожай, что не могли закрыть ворота клети, в которой хранилось зерно… И вот пришла война… Гене вспомнилось, как сжигали евреев, как немцы забирали юношей к себе на работу и уничтожали семьи тех людей, которые ушли в партизаны. А партизаны, наоборот, – убивали того, кто ушёл служить к немцам. И вдруг у Гени перед глазами встал образ мамы, какой она видела её в последний раз, её глаза, полные любви, тоски и отчаянья. Девочка зарыдала. Что происходило дальше, она не помнила – забылась в болезненном сне.

«Подъём, подъём», – орал надсмотрщик. Так обычно начинался день в немецком лагере. С того времени, как Геню привезли в лагерь, прошло уже несколько недель. Кормили их баландой. Каждый день пленников возили на работу, где они разбирали завалы после бомбежек, трудились на стройке или на заводе. За любые нарушения (ставили туфли не в линию, шептались ночью) всех заключенных будили и выгоняли на улицу, обливали холодной водой из шланга, смеясь над ними. А то заставляли пробегать перед надзирателем, который старался успеть ударить плеткой. Так фашисты развлекались. Спали пленники на мешковине, укрывались двумя тоненькими одеяльцами. Кто-то клал их на себя, кто-то – под себя, но от холода они не спасали. Во время бомбежки пленников загоняли в разрушенный костёл, там они стояли по колено в воде, – иногда по два часа. Геня всё это время молилась, и даже неверующие просили её читать молитвы вслух.

Однажды утром на стройке к Гене подошли две женщины-немки и позвали к себе. Они отвели её в свой дом, одели, обули и даже угостили её печеньем. Потом они подвели Геню к маленькому ребёнку и сказали, что отец его воюет на русском фронте. На прощание они показали девочке звоночек на двери, в который она может звонить и заходить к ним в гости в любое время. Но Геня больше не отважилась уходить из лагеря, а этих женщин она запомнила на всю жизнь.

А жизнь в лагере шла своим чередом, один день не отличался от другого. Геня очень тосковала по дому и ждала окончания войны. Однажды, разбирая завалы, девочка нашла куски шерсти, из которых связала себе кофточку, потом она сшила себе юбку и жилетик из подобранных там же тряпок и ниток.

Однажды грузовик с пленными приостановился на дороге, Геня свесила руку из машины, а пробегающая мимо женщина сунула ей в кулак какую-то бумажку. Геня развернула листок. Он был красного цвета с какими-то немецкими надписями. Девочка подумала, что над ней издеваются, и выбросила бумажку. Только потом Геня узнала, что это был талон на хлеб.

Прошло уже два года с того момента, как Геня попала в лагерь в пятнадцать лет. Однажды в барак привезли девочку из деревни, которая находилась недалеко от дома Гени. Землячки очень обрадовались встрече, и вечером легли на одни нары. Геня много расспрашивала о родине, а подруга всё рассказывала, они не могли наговориться. Но вдруг рядом появилась надзирательница: «Почему вы на одной кровати?». «Нам холодно», – отвечали девочки. «Ах, вам холодно», – и надзирательница ударила Геню плеткой. «А теперь? А теперь?», – она снова ударила девочку по спине. «Теперь тепло», – ответила Геня.

26 августа 1944 года (Гене к тому времени исполнилось семнадцать лет) в лагере внезапно исчезла охрана. Заключённые были в полном недоумении и после нескольких голодных дней решились выйти из лагеря, чтобы достать еды. В городе они встретили две колонны американских солдат, идущих по разным сторонам улицы. Здесь Геня впервые увидала негров, которые шли в первых рядах. Заключённые поняли, что пришли их освободители. И что конец войны совсем близок…

Потом русских пленных отправили в американский лагерь, там их кормили вдоволь и одевали. Им предлагали остаться на Западе, но Геня не могла жить без Родины, – только бы одним глазком увидеть любимую мамочку. Поэтому её отправили в советский лагерь, где заключённых готовили к боевым действиям, ожидая войны с Америкой. Потом были допросы в НКВД. И только после этого заключённых отправили домой. Геня со своей подругой села на поезд без денег, билетов и документов. После первой же проверки их высадили с поезда среди ночи. И оставшиеся тридцать километров они добирались пешком.

Геня постучала в дверь своего дома, ей открыли, и навстречу кинулись родные со счастливыми улыбками, со слезами на глазах. Параскева (постаревшая за это время) целовала и душила в объятиях Геню, говоря ей: «Доченька, ты воскресла!».

Только не увидела Геня среди родных лицо Жени. Дело в том, что, когда Иван ушёл в партизаны, немцы хотели сжечь его семью, и они были вынуждены скрываться в топких лесах, нередко сидя по горло в болотной жиже. Там Галя и Женя заболели тифом, вскоре Женя умерла от пневмонии… Через некоторое время умерла и Галя.

Так, вернувшись из плена, Геня оказалась опорой маме. Она пахала и сеяла, поддерживая семью. На всю жизнь запомнились ей эти четыре года, которые у неё отняла война. Гене пришлось скрывать своё пребывание в гитлеровских трудовых лагерях. В СССР это считалось предательством и могло помешать устроиться, – даже на должность дворника, на которой Геня проработала большую часть жизни. И только совсем недавно, уже в XXI веке Германия выплатила какие-то деньги узникам фашистских трудовых лагерей.

Сейчас у моей бабушки Гени (её полное имя Женевьева или по-русски Геновефа) много внуков и правнук, мы очень любим её и гордимся ею. Она молится за всех нас. Она прекрасно поёт и пишет стихи. Может быть, если бы не её трудная судьба, она могла бы учиться и стать знаменитой певицей.

Лиза Аксючиц

© 2009-2016 Информационное агентство REX

На фотографии: Оккупированный Киев. Угон жителей в Германию.