Профессия – Родине помогать
25 ноября 2019 года в возрасте 93 лет лет скончалась знаменитая разведчица Гоар Левоновна Вартанян. В России Гоар Левоновна и ее супруг, легендарный разведчик, Герой Советского Союза Геворк Андреевич Вартанян известны подвигами, совершенными в 1943 году в Тегеране. В 1943 году немецкая разведка пыталась уничтожить «Большую тройку» – Сталина, Рузвельта, Черчилля. Еще в конце августа 1941 года в Иран вошли с севера наши войска, с юга – английские. . . Реза-шах Пехлеви обещанного нейтралитета не соблюдал, вовсю помогал Гитлеру. – В то время в Иране находилось около двадцати тысяч немцев, – рассказывал Вартанян. – Военные инструкторы, разведчики под видом торговцев, бизнесменов, инженеров. Я сознательно и обдуманно в шестнадцать лет пошел работать в советскую разведку. Мне присвоили имя Амир. Под ним и работал в Иране до 1951-го. А началось все с 4 февраля 1940-го. Четвертого февраля 1940 года я впервые вышел на встречу с советским резидентом. Это потом я узнал, что Иван Иванович Агаянц – легендарный советский разведчик. Был он человеком строгим и в то же время добрым, теплым... Долго я с ним работал, до конца войны, пока не уехал он в 1945-м во Францию резидентом. И разведчика из меня сделал он. Занят был, но встречался со мной, натаскивал. А первое задание – создать группу единомышленников. И я быстро завербовал семерых ребят. Иранцев среди нас не было. Все мы, семеро, примерно моего возраста – армяне, лезгин, ассирийцы... Общались между собой на русском и на фарси, который учли в школе. Сплошной интернационал. И все – выходцы из СССР. Родителей почти всех этих ребят из Советского Союза или выслали, или они сами вынуждены были уехать. Но такая была у них тяга, любовь к родине. Давали согласие и подключались к группе без вознаграждений за работу – вербовал я их на чисто идейной основе. Никакой оперативной подготовки у нас не было, и старшим товарищам из резидентуры приходилось образовывать ребят на ходу. Научили вести наружное наблюдение. В 1941-м к нам подключилась симпатичная школьница. Ее старший брат-армянин был моим другом из «легкой кавалерии». Я года два-три к ней присматривался, очень она мне нравилась. Это Гоар – моя будущая жена. Смелая, ни от каких заданий не отказывалась. А в разведку ее, думаю, привела, скорее всего, любовь. Тогда ей не было и шестнадцати. Мы – мальчишки, девчонки, кто еще в школу ходил, кто учебу уже заканчивал. Но Агаянц не побоялся поручить нам следить и выявлять фашистскую агентуру. Руководил у них резидентурой Франц Майер. До этого он работал в СССР, знал русский и по фарси говорил прекрасно.. Типичный немец – рослый, голубоглазый майор-разведчик.. Начали следить за ним... До августа 1941-го, до ввода наших войск в Иран, держали его плотно. Хотя он, чтобы сбить с толку, и бороду отпускал, и одежду менял постоянно. Несколько раз вышагивал прямо по центру Тегерана в форме офицера Генштаба иранской армии. Или выходит из его квартиры какой-то незнакомый человек, но мы-то знаем – Майер. Обличье новое, а походку не изменишь. Но потом он все- таки исчез. Мы отыскали его уже в 1943-м. Отрастил бороду, покрасил хной волосы, работал могильщиком на армянском кладбище. Немцы часто маскировались под иранцев. Те, кто хорошо владел языками, выдавали себя за англичан, американцев, иногда даже за русских. Конечно, интересовались Майером и англичане, тоже шли за ним по пятам.. Люди из посольства, из группы захвата были наготове. Но пока наши запрашивали Центр, арестовали немецкого разведчика не мы, а более проворные англичане и прямо на наших глазах. Где-то мы промедлили, ошиблись. Обидно было страшно. Но все же благодаря нашим усилиям одновременно с ним арестовали двух его радистов – двух эсэсовцев – обершарфюрера Хольцапфеля и унтершарфюрера Рокстрока. И тех, кто скрывал Майера, тоже. Не знаю, уж зачем это было нужно известному в городе дантисту агаи Кодси и агаи директору публичной библиотеки Рамазани. А вот Кейхани, преподававший фарси в посольстве Германии, слыл пособником немцев. Наши ребята помогли обнаружить и помощника Майера Отто Энгельке. И, как мы потом поняли, без Майера и радистов активность немцев к концу 1943 года резко спала. «Легкая кавалерия» – наша семерка – действовала десять лет. Солидный, скажу вам, срок для разведывательной группы. На первых порах ничего у нас не было. Разве что велосипеды. Потом, в 1942-м, дали нам на восьмерых один трофейный немецкий мотоцикл «Цюндапп». И я на нем гонял, и Гоар тоже. Часто немцы от нас уходили – садились на свои машины, а ребята голыми пятками жали на педали велосипеда... Но фанатики мы были страшные. И очень упорные. Когда наши два парня в 1941 году засветились в одном остром мероприятии, меня арестовали. Все тогда оказалось серьезно. Мы точно установили: один из руководителей группы азербайджанских экстремистов ведет активную подрывную работу против СССР, устраивает теракты.. Какие-либо разговоры-уговоры с ним были бесполезны, о перевербовке и речи быть не могло.. Выход оставался один – террориста убрать, именно ликвидировать, чтобы другим неповадно было, а не вывезти потихоньку куда-нибудь и потом изолировать, как частенько делалось. Вызвались те самые двое моих товарищей-добровольцев. Задание выполнили, но кое-какие следы оставили. И я попал под подозрение: ребята- то были из нашей группы. Возвращаюсь к себе вечером на велосипеде, вдруг останавливают: велосипед краденый, в полицию! Я сразу, еще до того, как меня начали лупить, понял, в чем дело. Бросили в тюрьму. Подвал темный, дело восточное, и потому били здорово: знал же убийц, говори. Я чистосердечно признался, что знаком с этими ребятами, но даже не догадывался, какие они плохие. Выпустите – и я помогу их отыскать. Девочка с косичками Гоар носила мне в тюрьму передачи и ухитрилась сообщить, что эти двое наших вывезены в безопасное место – в Советский Союз. Мы вообще с Гоар друг друга с детства понимали даже не с полуслова – с полувзгляда. Я держался своей легенды, обнаглел, стал просить освободить. Известный тегеранский коммерсант-кондитер Вартанян требовал отпустить невинно арестованного сына. Роптали богатые и бедные армяне – за что посадили? И меня, семнадцатилетнего паренька, поддав на прощание ногой, после трех месяцев отсидки выкинули на улицу. Это первый и последний раз за все 45 лет рискованной работы, когда операция закончилась для меня тюрьмой. И мы с «легкой кавалерией» и наша резидентура извлекли из этого хороший урок. Нельзя даже в момент наивысшего риска светиться, нельзя давать ни малейшего повода. Конечно, и после моего освобождения иранский таминат – тайная полиция – пытался нас контролировать, но с ним «легкая кавалерия» справлялась. Но вот почему мы уходили от немцев? Сейчас, как профессиональный разведчик- нелегал, я на сто процентов уверен, что они не могли не засечь наружки. Против нас – лучшие кадры абвера, а мы – мальчики, еще без усиков, а уж что без опыта... Наверное, потому всерьез немцы нашу слежку не воспринимали. То появляются какие-то мальчишки, то исчезают. Правда, мы быстро чередовались, меняли друг друга, чтобы уже очень не примелькаться. И связи постоянно расширяли. Бывало, успевали даже фоторграфировать чужих агентов. Немцы же на нас плевали. А разведка – дело серьезное. За свое пренебрежение их разведчики поплатились. Только за полтора года одной нашей работы было четыре сотни провалов работы немецких сотрудников и агентов. В основном это были иранцы – министры, полицейские, чиновники, немало предпринимателей. Некоторые выходили из шахского дворца прямо на встречу с немецкой резидентурой. Часть арестованных наши перевербовывали вместе с англичанами еще в Тегеране. Когда вошли советские войска, некоторых депортировали в СССР, и потом их, видимо, уже в Москве перевербованных, мы снова встречали в Тегеране. Интересный процесс: работа на одних, арест, «перевоспитание» – и бывшие враги превращались в твоих же агентов. Но наша работа не ограничивалась только слежкой. Иногда приходилось рисковать, действовать жестко. Бывало, висели на волоске, но никто не трусил, не ныл. Знаете, за ту операцию по предотвращению покушения мы получили единственное за все годы войны поощрение – благодарность из Москвы от одного из руководителей отделения: «Личная благодарность «Амиру», «Хану», «Горцу»... И как мы были счастливы, как этим гордились!.. Случались с нами невероятные истории. Никак в ГРУ не могли понять, чем занимается немецкий разведчик Фармацевт. Поступают агентурные сведения, что он проник в иранскую верхушку, проводит встречи с генералами, а доказательств – ноль. Целый месяц наружка за Фармацевтом ходит – бесполезно, за ним ну просто ничего нет. Бродит по Тегерану, часами на базаре шатается или чай пьет в кафе. И тогда наши военные разведчики обратились к Агаянцу, а он – к нам. Работаем по Фармацевту – ничего интересного, но агентура-то сообщает, снова встречался с иранцем из Генштаба. Решили посмотреть, чем он занимается у себя на вилле по утрам. Это в северной части Тегерана, где жили в основном люди обеспеченные. Все крыши соседних домов облазили, пока не нашли идеальной трочки обзора. Вдруг с чердака видим: сидят у бассейна два абсолютно как две капли воды похожих друг на друга человека и спокойно беседуют. Понимаете? Немцы использовали близнецов. Прием в разведке не новый, но все наши на него попадались. Брат-близнец демонстративно уходит из дома, уводит цепляющуюся за ним наружку, а второй брат – Фармацевт – спокойно отправляется на встречу с агентурой. Прямо какой-то Голливуд. Мы на несколько дней к братишкам буквально приклеились. И быстро поняли, что тот, кто уходит первым, – чистое прикрытие, нам не нужен, а вот второй... Немцы тоже здесь ошиблись. Могли бы хоть изредка менять порядок ухода, чтобы подбросить наружке побольше сложностей. Но оказались они людьми уж слишком дисциплинированными, и поэтому Фармацевт, всегда выходивший за братом, быстренько вывел нас на всю свою агентуру. Еще одна история из не совсем типичных. Иранский генерал завербован и передает советской резидентуре за большие деньги материалы с грифом «Совершенно секретно» прямо из Генерального штаба. Хорошее вроде бы дело. Но только уж очень много передает. И подтверждается не все. Агаянц к нам: срочно проверить. Мы, как всегда, наружку. Нет, кроме наших, ни с кем не общается. Идет к себе на работу, возвращается и вручает людям из резидентуры пакет с информацией. В квартиру к нему забраться невозможно. Пришлось по строительным лесам залезать в сторящийся напротив генеральской виллы трехэтажный дом. Прихватили бинокль, наблюдаем: достает генерал из папки, которую с собой всегда таскает, чистые бланки с грифом «Совершенно секретно» и набивает на пишущей машинке свои сообщения. Передавал он нам долгое время по существу дезинформацию. Так что пришлось этого генерала... Короче, наши его забрали. В 1946-м мы с Гоар поженились, обвенчались в армянской церкви и работали в Иране еще пять лет. За эти годы я трижды выходила замуж. – вступает в разговор Гоар Левоновна. – Первый раз в Тегеране, а потом в законный брак пришлось вступать еще дважды. Как-то я рассказала об этом на встрече с молодыми разведчиками, и зал вдруг затих: ничего себе работенка, три раза меняла мужей. Пришлось объяснить, что всегда сочеталась с одним и тем же человеком – Геворком. Только под разными именами и в разных странах. А единственное, о чем жалеем – не было возможности завести детей. Зато друзей у нас столько – и в Москве, и в Ереване. – А свою первую свадьбу помните? – Как такое можно забыть? Геворк до свадьбы очень красиво за мной ухаживал. Всегда дарил цветы – розы, хризантемы. И броши, разные украшения. Мне это нравилось. Он уже в юности был очень серьезным человеком. И я его уважала, как и все наши ребята из «легкой кавалерии». А потом появилось и чувство. Взаимное. Вышло как-то естественно. Иногда мы на задания ходили вместе: идут парень с девушкой, сцена типичная, никого не смущает. Мы не очень- то понимали тогда разведывательные термины, да и слово «разведка» не произносилось. – Как же вы называли свою работу? – Помогаем родине – вот как. Дома у Георгия была карта фронтов, он сделал маленькие флажки и их на ней передвигал. Но даже когда флажки приблизились к Москве, мы все равно верили, что Родина победит. Мечтали, война закончится, и мы уедем в Армению. Хотели учиться. – Не страшились лагерей, бедности? – Об этом и не думали. Будет как будет. Правда, стоял у нас дома сундучок, куда мы складывали вещи для переезда. Жора ко всему этому относился с иронией, мой брат – серьезнее. Но ничего из собранного в Ереване не п о н а д о б и лось. Не в вещах заключалась наша жизнь. – Но расскажите о вашей свадьбе в 1946-м? – Мне исполнилось двадцать лет, и Геворк сделал мне предложение. Потом его отец пришел к моему и попросил выдать меня замуж за сына. – Вполне официально. – В армянской церкви священник спрашивает жениха, согласен ли он. И Жора сначала сказал «да» тихо-тихо, а потом прямо выкрикнул: «Да!». Вот так мы стали мужем и женой. Свадьбу устроили на крыше нашего дома. – А где еще вы женились? – В Ереване в 1952-м в загсе расписались и отметили это с друзьями. И еще два раза женились в странах, где работали. По легенде мы еще не были мужем и женой, просто знакомыми. Вместе везде бывали. И только потом подходило время вступать в брак. – А конфликты «производственные» возникали? – Никогда. Может, обмен мнениями, всегда дружеский, профессиональный. у Жоры хороший характер – уравновешенный. Он всегда меня берег, старался, чтобы не переживала. – Я слышал, что у некоторых нелегалов, особенно у женщин, после нескольких лет «работы в особых условиях» сдавали нервы. Начинались головные боли, приходилось лечиться, порой уезжать домой. – Есть от чего нервничать. Напряжение – огромное. Но это – не наш случай. Если муж о чем-то и сокрушался, то от меня пытался это скрыть. Часто ему это удавалось. – Гоар Левоновна, а как вы оказались в Тегеране? – Я родилась в Ленинакане, теперь Гюмри, в 1926 году. Мои родители выехали оттуда в Иран, мне тогда было пять лет. Когда приехала в Тегеран, я по-русски не говорила. А Геворк не знал армянского. Но постепенно выучились. В начале знакомства общались часто на фарси. Жили мы в самом центре Тегерана, там, где селились тогда армяне. Были мы ребятами общительными, знакомых у нас хватало. В Тегеран бежало от войны много обеспеченных людей из Европы. Сейчас в художественных фильмах о той поре показывают женщин в парандже. Но на самом деле тон задавали хорошо одетые дамы в ярких одеждах. Бросались в глаза их цветастые, часто облегающие наряды, даже мини-юбки носили. Тегеран не был, конечно, законодателем мировой моды, но, можно сказать, следовал за нею. Понятно, что эта некая европеизированность почти не встречалась на бедных окраинах. Узкие улочки были забиты современными машинами, которые двигались со скоростью запряженных осликами тележек. А на легендарном тегеранском базаре продавалось абсолютно все, непонятно каким образом попадавшее в Иран. – А как вы с Геворком познакомились? – Мне было 13 лет. Старший брат уже работал в группе Георгия. Он долго, года три, наверное, ко мне присматривался. Сначала давал какие-то легкие задания – пойти, принести, посмотреть. Потом предложил войти в его «легкую кавалерию». – Как вам удалось узнать точную дату нападения Гитлера на СССР? – Относительно точную – вторая половина июня 1941-го. В Тегеран в 1940-м понаехало столько немцев. Большинство из них работали на разведку. А уютные, чистые квартиры, виллы, комнаты многие снимали у армян. Если говорить языком разведки, мы «работали по немецкой колонии». Бывало, что отношения с хозяевами у постояльцев складывались доверительные. И у некоторых тут начиналась своя работа. У нас – с ними, а у них – с нами. Немцы всячески перетягивали на собственную сторону, заигрывали: не беспокойтесь, скоро не станет Советов. Мы приходили в гости к приятелям, соседям. Знакомились с их жильцами. И, выслушав немцев, задавали наив- ный вопрос: «Ах, герр майор, скорей бы! Но почему вы так уверены в этом!». И получали вполне аргументированный ответ: все произойдет летом 1941-го и закончится очень быстро – блицкригом. Если беседа складывалась, можно было осторожно копнуть и чуть глубже, спросить: почему не сейчас, не зимой? Нам объясняли, что в жуткий мороз цивилизованные государства не воюют, поэтому германский рейх покончит с русскими летом. Некоторые немцы любили прихвастнуть осведомленностью и называли даже более конкретные даты – третья декада июня. Всю эту информацию мы передавали по назначению. Жаль, что в Центре именно на эти предупреждения не отреагировали должным образом. Впрочем, об этом мы узнали гораздо позже. – А на каком языке вы общались с немцами? – Это были образованные, профессионально подготовленные люди. Многие из них говорили на английском, фарси, даже на русском. А иногда на пальцах вполне можно было объясниться. Главное – уметь слушать. Разведчик обязан слушать, поддерживать беседу и анализировать. – Гоар Левоновна, а какими наградами вы награждены за это умение? – Несколькими. Но не только за это. Любимая награда – орден Боевого Красного Знамени. Есть орден Отечественной войны второй степени, боевые медали.
По книге Н.М. Долгополова Легендарные разведчики
Николаю Михайловичу Долгополову, как он сам пишет, «возможно, повезло больше других журналистов, писателей, историков разведки близко знать Героя Советского Союза Вартаняна и его супругу Гоар». Тегеран, о котором они поведали писателю, – всего лишь остров в море неизвестности. Бесспорно, на Тегеранской конференции Сталин переиграл Рузвельта и Черчилля. Отдавая ему дань как переговорщику, нельзя забывать о роли разведки. Благодаря ее информации вождь еще до конференции знал все возможные ходы союзников.
На фото:
Газета «Дело чести», № 12 (118), декабрь 2019 г. СОЮЗ ВЕТЕРАНОВ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ ТЮМЕНСКОЙ ОБЛАСТИ |