«Птенцы гнезда Петрова», или Доподражались.

О русском воровстве и мздоимстве

Чтоб тебе жить в эпоху перемен!

                    Китайское Проклятие.

Приведенных фактов, надеюсь, достаточно, чтобы обосновать главное: Россия — никогда не была патологически вороватой, бесчестной страной. Немного обобщим: что, собственно, понимается под воровством? Ответим: речь идет о трех, разных, хотя и родственных понятиях, а именно:

1. Воровство как уровень преступности в обществе.

2. Воровство как нечестность в делах, бизнесе.

3. Воровство как казнокрадство, расхищение национальных богатств.

Во всех трех значениях большую часть нашей истории в России воровали не больше, чем в Европе. Скорее — меньше.

Но будем справедливы: из всякого правила обязательно есть исключения. И в нашей истории бывали периоды, когда у нас воровали намного больше, чем на Западе.

Причем во всех трех смыслах. И преступность резко возрастала, и честности в делах становилось намного меньше, и масштабы казнокрадства стремительно шли вверх.

Эти «воровские периоды» всегда совпадают в России с периодами глобальных реформ. Удивительная закономерность: стоило России начать политику активной европеизации — и новые выдвиженцы неизменно оказывались главными жуликами.

Рыба гниет с головы. Когда верхи общества теряют интерес к общественным делам и используют свое положение для самообогащения, то и низы становятся эгоистичнее, циничнее, наглее. Стяжательство и эгоизм превращаются в норму общественной морали.

Начнем с того, что при Петре I в России взяточничество и воровство приобрели широчайший размах. Как ни боролся с этим Петр Алексеевич, а все без толку. Справедливости ради: ЛИЧНО сам Петр, при всех своих непривлекательных чертах, порой отдающих психической патологией, не был ни жаден, ни склонен к роскоши и расточительству.

Домик Петра в Петербурге очень скромен.

В Летнем саду у Петра был известный двухэтажный Летний дворец (хотя слово «дворец» ему тоже никак не подходит, скорее — «дача»), а Домик находится на Петровской набережной. Вот он — «очень скромен». И в Петербурге, и в Архангельске (теперь в Коломенском в Москве), и в Переславле-Залесском, и в Вологде, и в Нижнем Новгороде...

Сам Петр не любил ни пышной парадной одежды, ни драгоценностей, ни дорогих экипажей. На свой собственный быт тратил исключительно мало. Его пиршества могли быть грубы и по сути вообще безобразны. Но они больше походили на попойки ремесленников или младших офицеров, чем на торжественные приемы и сказочные пиры коронованных особ с множеством перемен блюд, торжественным церемониалом и драгоценной посудой.

Сохранилась история о розыгрыше, который устроил Петр в первый год существования Петербурга одному голландскому капитану. Тот капитан привел свой корабль к Петербургу, и Петр лично выполнил работу лоцмана — ввел корабль в устье Невы. Представился он «лоцманом Петером», и пока вел корабль, болтал с капитаном, выпил рому, а потом пригласил его к себе домой «обсушиться». Поужинали, познакомил с женой. Расчувствовавшийся капитан подарил Екатерине полотна «на рубашки». И Петр прокомментировал: «В рубашках из такого полотна ты, Катя, будешь прямо Императрица!» Тут нежданно явился Меншиков, наряженный как всегда придворным франтом, и начал докладывать Петру. Капитан смутился. Но Петр сумел его убедить, что Петербург город маленький, и очень часто лоцманы и капитаны могут быть накоротке с придворными. Розыгрыш, уже с участием Меншикова, продолжался, пока не явился еще некий офицер и не начал по всей форме докладывать Петру.

Только тогда голландец окончательно понял, что его «надули», испугался, стал просить прощения и забирать подарки. Не тут-то было! Петр подарки не отдал, серебряный рубль, данный ему капитаном «на водку», просверлил и повесил на шею как талисман. А голландца щедро отдарил. Так, чтобы он на всю жизнь запомнил не только свое приключение, но и как выгодно плавать в Петербург.

Уверен, что Петру лично совершенно отвратительны были воровство и мздоимство своих подчиненных. Уверен, он изо всех сил пытался остановить поток того, что мы сейчас называем коррупцией.

Но только как он ни старался, ничего не получалось. Такими уж людьми Петр себя окружил, и таковы уж были правила игры. Порой один из его приближенных уличал в мздоимстве другого, но и сам оказывался не лучше.

А.Д. Меншиков. Современники говорили, что он брал взятки со взяточников и относил деньги Петру, который возвращал их в казну. Существовала якобы такая схема пополнения бюджета. Странно, конечно, но при Петре все могло быть.

Характерен эпизод, когда после многолетнего следствия был изобличен и повешен сибирский губернатор Гагарин. Разоблачил его и довел дело до виселицы обер-фискал Нестеров. А через три года казнили за взяточничество уже самого обер-фискала Нестерова.

К казнокрадству князя Гагарина прямое отношение имел всесильный Меншиков. Как бы сказали сотрудники Следственного комитета Генпрокуратуры сейчас, «в рамках расследуемого уголовного дела Гагарина было выделено» отдельное производство — по злоупотреблениям самого Светлейшего, и поручено оно было Государем другому «птенцу» — князю Григорию Волконскому. Только вот беда: Волконский, вместо того чтобы собирать на Меншикова улики и компромат— суетливо выгораживал и прикрывал своего подследственного как мог.

Эта явно небескорыстная суетливость дорого обошлась Волконскому: обвиненный в потакании «организованной преступной группе», «гособвинитель и следователь» Волконский был казнен за компанию с обвиняемым по делу — князем Гагариным. Забавно, правда? Это, как если бы в рамках «узбекского дела» заодно расстреляли за соучастие Гдляна и Иванова.

Однако, что любопытно, сам Меншиков, соучастник всех преступлений — и казнокрадства, и его сокрытия, — как всегда, вышел сухим из воды.

Вообще же почти все из первых и самых известных «птенцов гнезда Петрова» окончили жизнь не особенно хорошо: под следствием, в казематах, на плахе.

Проворовался и Шафиров, тоже ближайший к Петру человек, возглавлявший многие коллегии, ведавший всей внешней политикой. В конце концов Шафирова помиловали, правда, весьма жестоким образом. Его вывели на эшафот, сняв с него парик и шубу. Шафиров встал на колени и положил голову на плаху, но толстый живот мешал ему. Прислужники палача вытянули Шафирову ноги, и он теперь просто лежал на собственном толстом животе. Палач размахнулся и со всего маху ударил топором... по плахе, в дюйме от головы Шафирова^[86].

И только после этого от имени императора объявили, что преступника прощают в ознаменование его прежних заслуг. Много таких эпизодов вспоминают и описывают историки.

Что же до масштабов воровства... Повторюсь, широко известно, что конфискованное состояние А. Д. Меншикова составило 14 миллионов рублей. Но это — только наличность, 5 миллионов рублей золотом, 9 миллионов рублей в голландских и английских банках. Суммы по тем временам фантастические. А драгоценности? Дома? Фабрики? Крепостные?

Для ориентира приведу несколько цифр. Весь годовой бюджет Российской империи в те годы не превышал 15 миллионов рублей. Чиновник и офицер получали в месяц от 2 до 14 рублей... Вернее, должны были получать: казна почти никогда не выплачивала денег вовремя. Деревянный крестьянский дом стоил от 3 до 10 рублей. Двухэтажный каменный дом в городе — 100 рублей.

Что касается цен на продовольствие, то «четверик (26 кг) гречневых круп стоил 34-40 копеек, гороха 40-55 копеек, овса 15 копеек, пуд (16 кг) ржаной муки 26-27 копеек, крупчатой 75-80 копеек, гусь с печенкой 12 копеек, солонина 3 копейки, баранина 2 и 3 копейки за фунт и т. д.»^[87].

Один из Ротшильдов как-то сказал, что богатый человек — не тот, кто может жить на привычном уровне на проценты со своего капитала, а тот, кто может жить на проценты с процентов.

Бывший пирожник Алексашка Меншиков даже по меркам Ротшильдов был очень богат. На одни лишь проценты с процентов с 14 миллионов рублей можно было вести в Петербурге образ жизни владетельного князя, а состояние при том все росло бы. Была кроме наличности и драгоценностей у светлейшего и кое-какая недвижимость и, так сказать, «персонал»: всего отобрали у князя 90 тысяч крепостных, 6 городов (частных!), многие имения и деревни в России, Польше, Австрии, Пруссии^[88].

В некое оправдание Меншикову говорят порой, что он за свой счет содержал и ремонтировал здания в Петербурге. Что его дворец в отличие от дворца Петра постоянно использовался для дипломатических приемов и собраний. Причем сами ассамблеи и балы тоже оплачивал он из личного кармана. Похоже, просто под конец жизни он окончательно перестал понимать, где кончается его собственный кошелек и начинается государственная казна.

Чудовищно воровали вплоть до царствия Анны Ивановны (1730-40). Но, словно назло стереотипам, главные воры эпохи Анны — кто? Бирон с двумя братьями и сыном, трое братьев Левенвольды, Шемберг, Менгден — все остальные фамилии будут такими же... не очень русскими. Много тут кого прикормилось.

При этом Бирон «не был развращенным чудовищем, любившим зло для зла; но достаточно было того, что он был чужой для России, был человек, не умерявший своих корыстных устремлений другими, высшими. Он хотел воспользоваться своим случаем, своим временем, своим фавором для того, чтобы пожить хорошо за счет России. Ему нужны были деньги, а до того, как они собирались, не было никакого дела»^[89].

В общем, продолжение петровского феерического воровства велось уже не совсем русским «контингентом »...

Что же до русских, то в годы царствования Елизаветы поднялся канцлер Бестужев, при Екатерине II властвовали Орловы и Потемкин... Все они получали огромные имения и были далеко не бескорыстными людьми. Но вот только какой же дурак ворует у самого себя? Государство Российское было ИХ государством, в нем они жили и его собирались оставить своим детям и внукам.

Действительно: а кто ворует во всех трех вышеуказанных смыслах? Кто без зазрения совести обкрадывает «сам себя»? В первую очередь тот, кто совершенно не связывает себя ни с окружающим обществом, ни с государством. Временщик, видящий в России — не Родину, но колониальную плантацию. Зрящий свое будущее не здесь, а на Лазурном берегу или в престижном районе Лондона, готовящий своих детей к жизни не на русском Черноземье, а где-нибудь в Итоне или закрытом швейцарском пансионе. Это объединяет и Бирона, и Абрамовича, и немецких временщиков XVIII века, и большинство олигархов XXI века.

Чтобы казнокрадствовать «с чистой совестью», без всяких моральных тормозов, нужно четко отделить себя от государства, от страны, от народа. Так было раньше, так обстоит дело и сейчас. Классическая история: одному петербургскому чиновнику предложили очень полезный для «его» города проект. Чиновник отказался проводить его в жизнь. Пусть ему заплатят, тогда он сделает.

- Но это же очень полезно для города!

— А я не город.

Такие вот «я-не-город» и разворовывали Государство Российское. И сегодня они его разворовывают, ничего за три столетия не изменилось.

Нечестен, неконструктивен тот, кто живет одним днем. Если нет планов на будущее, если неважно, как будут смотреть на тебя спустя год... десять лет... Как будут оценивать твоих потомков? Будет ли в глазах общества законно владение перешедшим от тебя по наследству имуществом? Если я строю планы только на сутки, почему бы мне не убить и не украсть? Меня ведь не интересует, что будет на 25-м часу моей жизни.

Если я спланирую на месяц, то какая мне разница, что будет на 32-й день?

Богатство пролетело мимо Меншикова, мазнуло по губам... И пропало без следа. Какой урок для ворюг всех времен и народов!

Всю жизнь проходил под «расстрельными» статьями, а закончил ее ссылкой.

Бестужев планировал на поколения и века. Королевских капиталов не обрел, но и не особо нуждался. А его упорная, повседневная работа на благо России обернулась не только деньгами и землями, но и возможностью пользоваться ими на протяжении всей своей долгой жизни, честью, уважением современников, благодарной памятью потомков.

Но и после Петра было в истории России несколько периодов, когда уровень коррупции максимально приближался к уровню «птенцов гнезда Петрова». Это периоды, когда сильнее всего укрепляется очередная «вертикаль власти» и главными людьми в стране делаются чиновники.

Действительно: чиновник распоряжается не своим, а государственным или общественным. Он отделяет себя от общества, потому что он — «государев человек», он — «служивый». И от государства чиновник себя отделяет, потому что сегодня он при должности, а завтра — государство останется, а чиновник быть его винтиком, его «служивым» перестанет. Чиновник поневоле временщик. Такова его сущность, тут ничего не поделаешь.

Но давайте вспомним, как изначально мало чиновников было на Руси, и как много — в те же времена в Европе. Чиновничье правление разрослось на Руси с начала XVIII века, вступая в жесточайшее противоречие с традициями народного самоуправления.

За время правления Петра число чиновников возросло в четыре раза (при том, что население в целом сократилось на 25%). Никак иначе чем через чиновников правительство не могло проводить свою политику: непонятную и непопулярную^[90].

Ко временам Екатерины II число чиновников выросло еще минимум в три раза при росте населения, правда, все же вдвое^[91].

С момента смерти Екатерины II в 1796 году по конец правления Николая Палкина число чиновников выросло еще в шесть раз (при росте числа населения за те же годы в 2 раза).

Итого в 1847 году чиновников с классными чинами стало 61 548 человек. А было еще внетабельное чиновничество — низшие канцелярские служащие, не включенные в табель и не получающие чинов: копиисты, рассыльные, курьеры и прочие самые мелкие служащие. Их число было плюс еще, скажем, треть, итого порядка 80-90 тысяч.

При Николае I люди впервые не просто ругают чиновников. По-прежнему не любя их, они всерьез пугаются масштабов творящегося бюрократического безобразия. Чиновники ни за что не отвечают, не зависят от результата своей деятельности, управляют чужим имуществом и чужими деньгами. Воруют, естественно.

Число их и дальше росло, но уже не так быстро, как раньше: реформы Александра II открыли путь к самоуправлению. В таком изобилии чиновников Россия уже не нуждалась.

По переписи 1897 года интеллигенция в Российской империи насчитывала 870 тысяч человек. Из них 4 тысячи инженеров, 3 тысячи ветеринаров, 23 тысячи служащих в правлениях дорог и пароходных обществ, 13 тысяч телеграфных и почтовых чиновников, 3 тысячи ученых и литераторов, 79,5 тысячи учителей, 68 тысяч частных преподавателей, 11 тысяч гувернеров и гувернанток, 18,8 тысячи врачей, 49 тысяч фельдшеров, фармацевтов и акушерок, 18 тысяч художников, актеров и музыкантов.

В аппарате управления промышленностью и помещичьими хозяйствами трудилась 421 тысяча человек. На государственной службе насчитывалась 151 тысяча служащих государственной гражданской администрации, 43,7 тысячи генералов и офицеров^[92].

В других источниках я видел чуть большую цифру — 170 000 чиновников насчитывал аппарат госуправления имперской России конца XIX века. Эта цифра казалась современникам несуразной, огромной, бессмысленной. Чиновников не любили, их мздоимство было государственной проблемой, с которой мучительно и безуспешно боролись все правители России.

Но давайте опять же задумаемся о масштабе проблемы.

И не будем опять сравнивать с Западом: там, кстати, госаппарат был по численности больше. Сравним с современной Россией.

Сегодня чиновников в Российской Федерации ПО САМЫМ МИНИМАЛЬНЫМ ПОДСЧЕТАМ более 1 700 000.

Население России — те же 140 000 000 человек, что и 100 лет назад. Вот так...

Территория — меньше раза в полтора.

Тогда — бюрократов было, ну пусть максимум 170 000. И никаких, кстати, факсов, ксероксов, компьютеров, мобильных, электронной почты и машин с мигалками.

Сегодня — их вдесятеро больше!!!

Уважаемый читатель, мне сделать выводы за вас или додумаете сию мысль до конца сами?

Автор: Н.И. Забродина

https://sv-scena.ru/

На фото:

1. А. Д. Меншиков

2. В. И. Суриков «Меншиков в Березове 1883 г.