ТРУДАМИ ИСЦЕЛЯЮТСЯ ПЕЧАЛИ БЫТИЯ
    |
Бывают, друг Горацио, такие чудеса на свете, что и не снились вашим мудрецам. Редко, но бывают. А мне вот снятся эти чудеса. И чем старше становлюсь, тем чаще навещает всегда один и тот же сон. Будто снова я - то ли студент вуза, то ли школьник накануне аттестата зрелости. И будто все экзамены более или менее благополучно свалились с плеч. Кроме одного - алгебры, с какой-то там еще математикой, в которых я - ни в зуб ногой. Манкировал от семестра к семестру, казну правил вместо, чтоб ходить на занятия. На потом откладывал задачки с многочленами и биномом Ньютона, с тангенсами и котангенсами, с логарифмами и арксинусами. В общем, волосы дыбом, в поту холодном, как под душем ... Может, отвезли бы меня на скорой с разрывом сердца, но умирают только в забытьи, а во сне просыпаются. И остается чувство безвозвратно ушедших и бездарно растраченных возможностей, горечь утраты, которой могло бы и не быть ... Наверное, каждый знает: в толпе на улице ли, иль в трамвае мы одиноки, как бегун на длинной дистанции. Трибуны могут быть полными, либо полупустыми. Все равно - одиноки. Но, случается, взором выдернешь вдруг из хаоса совершенно плоских, ничего не значащих лиц одно особенное, неизвестно чем отличное от других. И даже кивнешь, долго потом недоумевая, где же встречался с этим человеком? Он ведь ответил на твой кивок с таким же недоумением. Потом, мучительно вспоминая, с холодным ужасом приходишь к выводу: да он же давно умер - этот Имярек, с которым вчера или позавчера так вежливо раскланивался, столкнувшись ненароком. Зачем, с какой целью даются нам такие узнавания? Ощущение, что уже когда-то бывал на улицах в поселке или, например, в городе Трускавце, куда приехал впервые в жизни. Вспоминаешь и не вспомнишь. Нет, не был здесь никогда, но - видел! Определенно ... Такое же ощущение навязчиво цеплялось всякий раз, когда, проезжая в трамвае или в автобусе в базу КАФ, во взоре маячило белоснежное здание с высоким флагштоком и со стремительными, резко очерченными обводами. Похожее на океанский лайнер. Длинный ряд прямоугольных иллюминаторов, ярус над ярусом, - по бортам вместо привычных окон с форточками и рамными переплетами. Над палубой - плоской крышей, по торцам, как на баке и юте, - приниженные надстройки, усиливающие особый «океанский» акцент строения. Как белый пароход, плывущий в облаках. Привычной, ничего не говорящей зарубкой в памяти мелькало стертое, как пятак: «Глазная клиника. Микрохирургия ... Нас не касаемо...». Помню однажды на станции Облучье скопился возле окошечка кассира целый табунок пассажиров. Ждали поезда на восток. Ехали в Хабаровск. Как оказалось из шелеста разговоров в очереди, по делам , связанным с болезнями глаза. Все дороги вели в «Микрохирургию». В «эмэнтэка». Ну, если и не все, то, наверное, каждый второй или третий. Не меньше. Я, например, возвращался из командировки. И еще втайне надеялся: может, не в МНТК едет милая особа впереди меня за билетами. Нельзя, до боли сердечной не хотелось представить эти синие озера на светлом лице, постоянно согреваемом улыбкой, рядом со скальпелем хирурга. Все-таки режут глаза они там не сапожными ножами. Поменьше, наверное, ножики у них... И все же... Не удержался, спросил, осмелившись, уже на перроне в Хабаровске: «А вам, дай Бог, глаза кромсать не будут?», - и задохнулся от собственной наглости. - Не будут, - сказала просто. Улыбнулась, как солнечный зайчик. И - ушла навсегда в зеленый сумрак тополиной аллеи. Да минует чаша сия и нас, - мелькнула тогда во мне не без некоторой самоуверенной бравады. И впрямь полагал, что минует. Увы ! Не миновала ... Виденье комплекса МНТК «Микрохирургия глаза», рисующееся сквозь автобусное стекло, всегда будило этот эффект узнавания. Где-то, когда-то видел, созерцал ... Но - где? И - когда? Стези земные неисповедимы суть. Как и пути Господни. Никто не знает, что ждет нас впереди. Я - тоже не знал. А ждало меня и это - неизбежное, как умереть, как жениться, - что всех ждет, - навевающее холод и мрак Арктики: настала и мне пора становиться в очередь за билетами на хирургический стол. Под скальпель. Не то, чтобы вырезать грыжу или там аппендицит. Куда бы ни шло!.. Но ведь и меня приверстало провиденье к тому, слегка пренебрегаемому мною сословию людей, свет в глазах у которых меркнуть стал. Стези эти жизненные, пресловутые привели и меня прямехонько под своды Хабаровского центра межотраслевого научно-технического комплекса «Микрохирургия глаза». И вот - в координационном отделе, отвечая на вопросы улыбчивой медсестры, похожей на стюардессу, определяющей дату, когда шагнуть мне на эшафот - под микронож хирурга, отчетливо припомнил вдруг: «Да, видел же я, видел! И эти белые корабельные переборки, и сам белокрылый этот корабль наяву - не во сне и не в иной жизни, в самой что ни на есть реальной действительности. Как свои пять пальцев, которые вижу и сейчас, в белой яви, в ясном здравии ... Итак, я жил тогда в Одессе (в санатории). Не шибко-то и отмежевывая обычные курортные соблазны, а больше — потакая им. Одесса западает в душу навсегда. Бывал на знаменитой Потемкинской лестнице, которая на самом деле и не Потемкинская вовсе, а Ришельевская. Никакого расстрела безоружного одесского люда царскими солдатами на сей лестнице не было. Не было и детской коляски с младенцем, бегущей со ступеньки на ступеньку вниз, в небытие. Это все Серега Эйзенштейн выдумал, лапшу развешивая по ушам. Ничего этого не было. А вот бронзовый Дюк был. Он и сегодня стоит недалеко от Дерибасовской, на взморье, осеняя «свою» лестницу поднятой рукою, зеленовато-лиловый от патины. В пьедестале застряло французское пушечное ядро, залетевшее во время Крымской кампании... В поднятой руке Дюк держал водочную бутылку, непочатую, с закрученной пробкой. Как было не оценить тонкую шутку вполне в духе Одессы-мамы, отпущенную в самый разгар горбачевской войны с пьянством и с виноградниками! А, может, веселая одесская шантрапа предварительно осушила бутылку и наполнила ее совсем иным содержанием? Кто знает? У пирса, ошвартованные к стенке, стояли два корабля. Один - парусник с зарифленным вооружением на реях. Какие-то романтики то ли возвратились из кругосветного, то ли еще собирались вокруг шарика. Правее, в такой же классической швартовке, корпусом вдоль причала, - белоснежный красавец —лайнер. Заостренный, круто падающий к воде форштевень. Низкие надстройки бегущего по волнам арабского скакуна. Ничего лишнего в обводах, ничего сопротивляющегося ветру, препятствующего скорости и бегу ... Как женское красивое лицо, манил магнитом взоры этот корабль. Но холодком обдало, когда молва, а она мгновенно и вездесуща, и в Одессе, шепнула на ухо: «Федоровский плавучий микрохирургический комплекс». О Святославе Федорове немало шума было в перестройку. Спекулянтски вякали лукавые голоса. Дескать, вот - настоящий образчик грядущего капиталистического рая - его хирургическая клиника. Дескать, пора, давно пора пропеть карачун советской медицине, которая, как и советская женщина, общедоступна и бесплатна. Бог с ними - с этими платными процедурами и операциями. Не про наш карман. Обойдемся и бесплатными, общедоступными. Тем более кривили душой демопублицисты насчет женской любви. Цены продажной на нее не знали мы. Но разве это - плохо? Федоровская микрохирургия соседствовала в сознании где-то с филатовским одесским институтом тканевой терапии. В обоих случаях - нечто запредельное, этакое номенклатурно-блатное, стоящее денег и денег, которых, как будто коммунизм уже построили, никогда не бывает в заначке. Коль нету связей и высоких друзей, родственников в Четвертом, «цековском» управлении Минздрава, коль русский ты без примеси кровей, не суйся лучше с кувшинным рылом в Охотный ряд. Авось, не ослепнем I Прости, Господи! Так представлялась мне ситуация на «окулярном фронте» в ту далекую и, как оказалось, лихой памяти годину. Никто ведь не предполагал тогда, каким маразмом и непотребством обернутся затеянные «вождями» перестройка и демократизация. Однако, довольно об этом... Федоровский лайнер, отдав швартовы у причалов Одесского порта, ушел в круиз в Средиземное море. И, говорят, наделал много шороху в прибрежьях, возвращая зрение за мизерную плату, но не за так феллахам и саудовским принцам, портовым грузчикам в Александрии и подданным английской королевы в Гибралтаре и на Мальте. Все -мимо нас. А мы и не нуждаемся. Слава Богу! Не моя задача говорить сегодня о титанической борьбе Святослава Николаевича Федорова с косностью системы, с ведомственным и лично-престижным эгоизмом отечественных коллег по офтальмологии, с непониманием его идей и с откровенно-преступным пренебрежением чиновничества к проблемам медицины, которые кричали уже даже в то время. Многое сегодня в этом ряду - позади. Не без добрых ведь душ на свете!.. Мне же до известного часа казалось: микрохирургия глаза - это не актуально! Хотя даже та - давняя сценка на Облученском вокзале могла бы навеять некоторые раздумья. Не навеяла. Не образумил и тот факт, что мой отец, гвардии старшина в отставке, кавалер четырех медалей «За отвагу», двух орденов «Отечественной войны», так и ушел в Вечность, почти ослепнув в этой юдоли своей земной ... Недаром гордился зрением своим - на «единицу». Хотя - гордость паче чаяния, вестимо. Заслуги мои какие тут? Папы с мамой заслуги! И воля Бога, Божье соизволение прежде всего. Очки понадобились и мне. Для чтения. Для работы. Потом начал замечать: не стали мне нужны очки. Наоборот, ничего с ними не видел в книге. На газетной странице обходился вполне, не надевая очков, пиша на бумаге ручкой или карандашом. И опять играло тщеславие, вскипала дурная гордость при звуках реплики восторженной: «Какой молодец! Читает, пишет! Без очков! Удивительно!» А чему было удивляться? Первый же визит к окулисту: ибо начал ощущать как бы некоторую мутность слезы, застилающую глаза, глядя как вдаль, так и вблизи, определился жестким приговором: катаракта! Помутнение хрусталика! Необратимое! Болезнь прогрессирует до полной темноты в глазах, коль скоро буду жить долго. И, вместо новых окуляров, врач выписал мне направление в Хабаровский филиал МНТК «Микрохирургия глаза». Укатали сивку-бурку, пожилого добра молодца, крутые горки ... Оставь надежды всяк сюда входящий на то, что позволено тебе будет, к примеру, громко разговаривать, хохотать. Как в трамвае, шаркать ногами, задевать локоточком под дых встречных и поперечных. Ничего такого не положено на корабле МНТК. А запрещающих табличек — хоть днем с огнем ищите, - не обрящете. Воспитанная публика передвигается по трапам и переходам, чинно высиживает в очередях (без них, оказывается, не обходимся и при торжествующей демократии), прохаживается парами вдоль переборок, увешанных портретами хирургов. И каждый «бухает» бахилами. Хотя - какие это бахилы? Попросту: матерчатые, желтовато-бязевые чехлы на резинках, надеваемые поверх собственной обувки. Кто во что горазд обут. Сапожки у кого на каблучке и во все бедро. У кого -«макасы» штатные на платформе. А кто и в чунях приперся. Бахилы обязательны всем. Думаете, есть на сей счет какая-нибудь предписывающая вывеска? Отнюдь! В стеклянном тамбурке перед вестибюлем. За отсекающей воздушно-тепловой кулисой - два короба с бахилами. На одном надпись: «Чистые». На другом: «Грязные» И все. Любой, кто с понятием, знает, что надо делать прежде, чем шагнуть в МНТК ... Мечты сбываются - это правда. Когда-то, так давно, что и оглядываться страшно, имел беседу с доктором для газеты. Куража ради больше, шика для вякнул: дескать, врачу самое трудное - это диагноз. Определить, какая хворь обуяла пациента - вот в чем вопрос, вот в чем загвоздка. Как лечить - дело десятое. Все расписано в справочниках для фельдшеров. Умеющий читать — да знает. И еще дерзнул предположить. Мол, сделает кибернетика очередной гигантский шаг. Придумают диагностическую машинку-автомат (про компьютеры мы еще не ведали), и тогда - хана настанет для докторов. Дескать, проще простого. Подключился к автомату, глянул в книжечку насчет рецептов - шагом марш в аптеку за таблетками. И тогда каюк настанет для такой профессии, как врачи и фельдшеры. Ничего не ответил умный доктор. Только погладил меня по головке… Наши глаза – это в своем роде верх совершенства. Гениально устроенные Творцом. По единому проекту. У всякой твари живой. Как у рыб и как у осминога. И – у ящериц,,и у зверей. У насекомых глаза фасеточные. Но и каждая фасетка насекомого устроена так же, как и наши – человеческие глаза. По одному и тому же промыслу Господню. Новейшие оптические наработки, придуманные человеками,, подобные цифровому «Кодаку» или «Канону», и в подметки не годятся «супротив натуральности». Фёдоровская глазная клиника на сто процентов, до предела насыщена диагностической аппаратурой. В этом смысле моя давняя дурашливо детская мечта сбылась, как говорится, лучше бы надо,,да - некуда. Но, оказывается, окорот врачам и лечащему персоналу сия эта кибернетика не сделала. И, похоже, не сделает никогда. Больных здесь ставят «на поток»..Диагностический! Машинный. Если глаз подлежит ремонту, подлежит он и дефектации, как говорят корабелы. Эти девчонки в лиловых фартучках разделывают глаза под сурдинку, быстро и ловко, как орешки щелкают. У кого-то помутнение хрусталика (катаракта), кто -глаукомой мается (высокое внутриглазное давление - путь к атрофии, отмиранию зрительного нерва, одинаково вредны как высокая, так и низкая шкалы барометрических измерений внутриглазной жидкости). Кто-то пришел на диагностику с отслоившейся сетчаткой глазного дна Нехорошо, очень нехорошо: световые импульсы, сфокусированные хрусталиком на это самое дно, не воспринимаются «колбочками» и «палочками» сетчатки, не работает зрительный нерв, обязанность которого передавать фотообразы в затылочную зону головного мозга. А неработающий нерв в свою очередь «привыкает» к лени. Он, как и душа, обязан «трудиться», хотя бы в дневное время. Иначе карачун: полная или частичная амортизация У кого-то близорукость или дальнозоркость - механизм болезни чаще всего кроется в дефектах роговицы, защищающей зеницу и радужку. Радиус ее кривизны должен соответствовать так называемой длине глаза, которая слагается из величин его передней и задней осей. Бывают барометрические осложнения в глазу при сахарном диабете или при неправильном течении беременности у женщин. Бывает, «части и механизмы» глаза страдают в драках и потасовках, в которые «имел много чести» ввязаться его хозяин. Глаза травмируются в различного рода происшествиях и авариях, имевших место быть на транспорте, в быту и так далее... Мало кто знает, что младенцы появляются на свет Божий почти слепыми с единой только способностью отличать ночь от дня. Всему прекрасному в себе обязаны мы Богу. Это понятно. И лицо, как говорится, и одежда, и мысли. Но, ведь, и дьявол не дремлет. Спецы от генетики, бывшей лженауки, склонны утверждать (а мы склонны им верить), вся информация о будущей личности (какого цвета у нее будут глаза, скверным или покладистым характером обладать станет, Хапугой или, наоборот, бессеребрянником вырастет. Все это закладывается в человеческий эмбрион уже в первые экстатически-блаженные секунды его зачатия. Яблоко от яблони недалеко падает. Но, коли дьявол подпортил генную основу, определив человеку уже в зародыше грядущее облысение или косоглазие с астигматизмом в придачу, то ведь и добрые люди с Божьей помощью способны исправить положение. Отмеченным лысиной, увы, пока бессильны помочь. Будем надеяться на лучшее будущее. Зато в таком тонком и хрупком аппарате, как глаз человеческий, коль скоро напортачили на генетическом уровне папа с мамой, офтальмологи могут, и весьма успешно, поспорить с недобрыми силами. Важно как можно раньше придти на помощь новорожденному гражданину, который ни в чем не виноват, если появился он на свет, например, с уже зрелой катарактой, с дефектами глазного дна и т.д. Такие вот младенцы тоже проходят через чистилище отдела диагностики. И их отдают на попечение отдела детской офтальмологии - к доктору Ольге Ивановне Кашура. Раньше детей оперировали в общем потоке, вне педиатрической специализации. В 1988 году Хабаровский филиал «Микрохирургия глаза», когда его открывали, располагал только двумя общими хирургическими отделами. Офтальмохирурги (молодые выпускники Хабаровского медицинского института, вчерашние курсанты субординатуры и ординатуры) стали поистине золотыми мастерами на все случаи, на все руки. Сегодня наш Федоровский центр, подобно сложному, саморазвивающемуся организму, вместо былых двух отделов, имеет несколько. Неспециалисту запомнить трудно. Каждый отдел практикует операции в более узком диапазоне глазных болезней. Этих-то специалистов не оставляет без работы отдел диагностики. Надежды теплятся до последнего, как говорят. Всякого наслушаешься в очереди, в ожидании, покуда вежливый девичий голос с этакой задушевностью в тембре, не назовет тебя по имени-отчеству и не пригласит в кабинет - на диагностический ковер. Шофер-дальнобойщик, к примеру, попал в передрягу - упал вверх колесами с откоса. Кабину смяло. Водителя вызволяли эмчеэсники, применив автогенный резак по металлу. А шофер с той поры уподобился новорожденному младенцу: различает только свет от тьмы. Лишь видит тени да силуэты. Вопрос: можно ли ему помочь ? Приговор девчат, исследующих его глаза различными там щелевыми лампами и безрефлекторными прямо-обратными бинокулярными офтальмоскопами (да простят читатели: это не только для них, но и для меня - тарабарщина), суров и обжалованию не подлежит. Глубокая атрофия зрительного нерва. Регенерация его функций, то бишь, работоспособности,. Операции при таких поворотах диагностиким исключены. Консервативно подлечат: кое-какие витаминчики внутрь глаза введдут, капельки глазные назначат. Хирурги с данной стихией пока не в силах совладать. А вот - другой случай. Парня, когда шел домой с завода «Амуркабель», из ночной смены, встретили трое или четверо, изрешетили ножами грудь, спину, задев легкое. Кололи финками в лицо. Зрительный нерв левого глаза перерезан; в правом - повреждено стекловидное тело, стенки глазной оболочки, нарушен хрусталик. Пациента направили в витрео-ретинальный отдел к хирургу Николаю Владимировичу Мащенко. На операционной каталке он сразу заснул, счастливчик, под воздействием анестезирующих вливаний, и вернулся в палату, ну, конечно же, не как новый гривенник, однако, зреть на правый глаз будет. И за это - большое «спасибо»! Я со своими катарактами попал в «жемчужный фонд» филиала. Масса таких, подобных мне, пожилых добрых молодцев, и неунывающих, поживших свое, но все еще остающихся собой женщин толпятся у врат диагностического чистилища в ожидании дальнейших мытарств. Пусть не ужасаются милейшие обыватели. Французы говорят: кто поймал оленя, - приобрел рога. Мы же знаем: каждый родившийся - на катаракту обречен. Надо только подрасти до преклонных лет. С рогами жить можно. У многих получается. Вполне. А вот с катарактой жить-то живут люди, но медленно слепнут при этом ... Катарактники - это «почетный легион» пациентов Хабаровского филиала МНТК, да, наверное, и не только Хабаровского. Около половины всех операций на глазу делаются по поводу удаления помутневшего хрусталика и замены его искусственным - из пластмассы. Это - многих славный путь. Мы - не одиноки... Когда заглянешь во множество окулярчиков с зашторенными то одним, то вторым глазом, когда ультразвуком обшарят твои глазные фрукты (виноват, оговорился), яблоки от и до. (Подразумевается: от килей до клотиков - от глазного дна, сквозь трюмы стекловидного тела, до вершины мачт - зеницы ока.) Тогда-то и настанет пора ожиданья: вот, вот - вызовут на беседу к лечащему врачу. Меня интервьюировал офтальмохирург высшей квалификации (так записано в его формуляре) Алексей Николаевич Марченко. Долго строчил, быстро шурша авторучкой, полагаю: все обо мне. Иногда поглядывал в мою сторону быстрым, оценивающим взором, как бы прикидывая: способен этот человек (то есть я) на обман или не способен. Не по себе было маленько. Врать я не особенно горазд. В крайних только, самых безвыходных ситуациях, да и то никто не поддается на мою ложь. Но перед хирургом готов был выложиться начистоту, ничего не утаивая. А он только и спросил: «Раньше был дальнозорким - стал близоруким ?». - «Так точно!». Кивнул понимающе: «Хорошо! Завтра - на операцию!». И заныло, затикало чувство холода где-то под желудком. Сладко и больно так. Словно, когда сидишь в очереди перед дверями зубоврачебного кабинета. Синдром Подколесина. Не выпрыгнешь, ведь, из окошка! Не поймут! - «Все ! Идите к себе. Следующий!». «К себе», значит устраивайся в пансионат. По стеклянному коридору на этажи в суперудобном финском лифте под музыкальный звон. С вещами предлагают подниматься, в бахилах, взяв из гардероба пальто и полушубки. Чистота кругом, порядок, нигде соринки не найдешь, как поется в старинной песне. А мне все думалось: «Ну почему хирург Марченко, когда пишет, держит указательный палец как по ниточке, ровно, а не полусогнутым. Может, у него этот палец заклинило? Свело?». Глупые мысли лезли в голову.... Потом, когда отбывал в операционном отсеке свои тридцать или сорок минут, не переставал думать об этом «прямом пальце». А ведь и правда! Они работают под микроскопом. В руках у них - тончайшие микроножи, зажимы, держатели. Допуски идут на микроны. Инструменты держат только в прямых пальцах. Авторучку - тоже. Так решил для себя эту загадку хирурга ... Помнится Гончаров, классик, воспевший доброго барина Обломова, обмолвился как-то в «Фрегате Паллада», мол, феодальная роскошь не к лицу воспитанному человеку, а вот буржуазный комфорт - другое дело!. Проживание гостей пансионата (именно таким словом уместнее их назвать вместо пресловутого «пациента») сплошь и рядом течет под знаком гончаровского этого комфорта. Все, к слову сказать, как в лучших домах. То есть, не в домах, а в отелях. В хороших отелях. Хотя и не пятизвездочных. Отличные, одно- или двух- и трехместные сдвоенные номера. Уровень удобств вполне приличный. Как на круизном лайнере. Не номера, а каюты. С выходом в общий тамбур. Окна - широкие, прямоугольные. Солнечный свет, проникающий через них, приглушается решетчатыми жалюзными кулисами, которые регулируются поворотом особого рычажка от полного затемнения до «чистой графики» параллельных линий поперек стекла. Светильники на потолке - тоже щадящие. Накал в электролампочке можно повышать или понижать, но свет всегда остается мягким ... Просторные холлы. На каждом этаже - телефоны, чтобы гости могли разговаривать по городским телефонам, используя кредитные карточки, приобретаемые тут же - у администратора в вестибюле. Междугородный телефон установлен на первом этаже. Туалеты, душ, умывальники - в каждом сдвоенном номере. Зеркала, чтобы побриться. Вечерами дежурный врач читает по этажам лекции, как пациенту полагается вести себя до операции, во время ее и после. Это еще не все. Заведующая пансионатом Татьяна Яковлевна Ци-кунова - настоящий ас гостиничного дела (училась даже в Италии), не без гордости сообщила мне: кухня у них - одна из самых благополучных в городе Хабаровске. Готовят отменно (в этом я смог убедиться сам, маловаты только порции). Впрочем, за дополнительную плату можно прикупить к обеду или к ужину какую-нибудь котлетку или булочку. А можно и вообще питаться, как кум королю. Составляешь заказ поварам на завтра - приготовят любое блюдо, хоть по китайской технологии. Или - хочешь? - сварганят что-нибудь итальянское. Разумеется. Не за так. Не бесплатно... Гости пансионата спят на льняных, отменного качества, простынях. Временами, правда, бывают наплывы пациентов. Размещать приходится в холлах - на раскладушках. Что поделаешь? Каждому ведь хочется ходить зрячим, а не слепым. Мужественные - это люди - гости пансионата ... Много раз видел на этаже молодую изящно-стройную даму всегда вдвоем с красивой, вечно смеющейся дивчиной. Никакого уныния на их лицах, никакого отчаяния. Отзывчивы на шутку, на острое слово... И что же? Оказалось, дама - это молодая мама. А дивчина - ее дочка. Очень больная. Зрение - на пять процентов всего. И частичный паралич ног. Мама живет в пансионате с дочкой, чтобы поддерживать ее, сопровождать на процедуры, в столовую. И - не ноют! Не плачутся! Стойко борются с судьбой-злодейкой. Да и остальная публика, вполне элитная, трудовая: рыбаки и лесорубы с побережья, металлурги из Комсомольска, соеводы из-под Биробиджана, моряки-владивостокцы - самый что ни на есть пролетариат, ничего за душой не имеющий, кроме рабочих рук да светлой головы, ни акций, ни кредитных государственных билетов. Никогда не слыхал, чтобы сетовали и жаловались они. Не дрогнув мускулами лица, давали препроводить себя в операционный блок - под нож хирурга. Что из того, если не простой это нож, а алмазный? Под микроскопом, видел сам, похож на обыкновенный сапожный косарь. Тот же срез лезвия наискосок - гильотинного типа. Есть, наверное, какой-то резон в подобного рода конструкции? Парня, помните, пострадавшего от преступников на «Амуркабеле», поместили со мной в двухместном номере. О приключениях, когда попал в переплет, рассказывал с каким-то даже юмором. Мол, не помнил ничего, как упал и тут же очнулся, но уже на столе у хирурга - уже зашитый. И так же юмористично поведал, что с ним проделали в операционном отсеке «Микрохирургии глаза»: «Проспал все на свете! Подключили к капельнице для обезболивания - заснул. Проснулся, «Переваливайся, - говорят, - с операционной каталки в кресло на колесиках. Повезем тебя в лифт и на этаж. Отдохни после операции.» «Как? Уже?» - спрашиваю. «Уже, - отвечают, - Будь здоров!». В соседнем по отсеку номере - офицер запаса. Виду не подает, как и я, но нет-нет, да и скатится с извечной колеи разговоров в мужской не слишком состарившейся аудитории (в основном, про женщин) на свое наболевшее: жуткое дело, ужасное дело: будут вживлять в мой глаз инородное тело! Я помалкивал, хотя на душе тоже скребли кошки ... Разный народ, не без этого, побывал и бывает в пансионате «Микрохирургии глаза». Забавные происходят случаи ... Приехал из Владивостока заслуженный дедок, ветеран Великой Отечественной. Грудь - в заслуженных орденах и медалях. Две «Славы» третьей и второй степени, «За отвагу», «За боевые заслуги» и другие. Заменили ветерану хрусталики, вылечили катаракту. Пора в родные Палестины. Открывает дедок шкафчик в вестибюльчике - тамбур-ке, чтоб снять с вешалки и накинуть пиджачишко. Ан, глядь, иконостаса наград и нет на суконной груди. Срезали ! Увели ! Вот это горе так горе! Взбеленился ветеран. Да и понять его было можно. Как-никак, ордена! Медали! За деньги такое не купишь (Купить-то, конечно, не проблема. Были бы деньги. Такие нынче пошли времена и нравы)! Но, как говорят, хороши зубы у человека, когда они, словно дети, свои. Да и «баксов» ветеран не скопил, чтоб прикупать себе новые награды ... Такой сыр-бор разгорелся, хоть святых выноси! Почернела сердцем Татьяна Яковлевна Цикунова за эти дни. Ибо на ее женские плечи и скатилась буча сия. Ей ветеранскую кашу расхлебывать. Доставили ветерана на вокзал, посадили в фирменный поезд «Приморье». А на душе все мозжит и мозжит у нее. Как найти ордена? Где ловить злодея-похитителя? Утром приходит на работу - чует сердце: все образуется. Отхлынет невзгода. Только подумала - дрынь-дрынь-дрынь. Звонок! Междугородный. Из Владивостока. «Извините, пожалуйста! — голос в трубке (звонила дочь того ветерана) - Папин пиджак с наградами я»не рискнула оставить в пансионате. Увезла костюм, заменив на другой, поношенный. А папа запамятовал. Простите, великодушно!». Простила! Чего уж тут? И окончательно отлегло на душе. Заликовала даже. Бывает... В операционный блок - как во святая святых. Царство хирургов. Царство пациентов. Хирурги, конечно, первосвященники. Они здесь бывают каждый день и не по одному разу. Мой врач, к примеру, Алексей Николаевич Марченко, делает иногда до пятнадцати операций на глазе за один заход. Такая же нагрузка у Николая Владимировича Мащенко, у врача Александра Юрьевича Худякова, недавно возглавившего вновь организованный отдел (по лечению внутренних дефектов глаза на сетчатке или вызванных деформацией решетчатой мембраны, сквозь которую проходят проводящие волокна зрительного нерва), у Игоря Владимировича Дутчина, заведующего отделом рефракционной хирургии (это когда лечат близорукость или дальнозоркость зрения либо радиальными насечками на роговице с помощью хирургического ножа, либо воздействуя на нее лазерным лучом). Всем помогают (за очень и очень редким исключением), всех исцеляют добрые (и понимающие хорошую шутку, ценящие юмор - наблюдение автора), умные Айболиты из Хабаровского филиала Государственного учреждения МНТК «Микрохирургия глаза» ... Остановить мгновенье никому еще не удавалось. Как ни верти! Всегда наступает момент, встреча с которым тебе нежелательна. Соседи за стенкой тоже не могут уснуть. Не спит и парнишка с перерезанным зрительным нервом - жилец второй койки в моем номере. Однако, шебурши не шебурши, но поспать перед операцией все же не помешает... ... Две феи в лиловых комбинезончиках или ангелы возмездия, - как угодно, - пришли, наконец, и по мою душу: «Пройдемте, пожалуйста!». Грузовой лифт, заполненный такими же бедолагами в сопровождении таких же лиловых ангелиц, мягко приземляется на первом этаже. В стеклянной переходной галерее щебечут птички, огороженные рабицной сеткой в некоем подобии садика. Прежде, чем оказаться в «предбаннике» операционного отсека, ну, в том месте, где тебя разденут до трусов и носков, пересекаем большой внутренних холл, украшенный, как черной жемчужиной, великолепным концертным роялем. Оно и конечно! Какой хирург без гибких и сильных, музыкально натренированных пальцев?! Шутки в сторону, однако! Мне достоверно известно: заместитель директора Хабаровского филиала МНТК «Микрохирургия глаза» по научной работе, доктор медицинских наук, профессор Евгений Леонидович Сорокин прекрасно музицирует на этом божественном инструменте, внимая гармонии небесных сфер и воспроизводя ее. Часто в холле звучат концерты артистических коллективов краевого центра, устраиваемые для пациентов и медперсонала. Оставив одежды, уложенные в особый мешок, а вместе с ними и надежды на то, что, может быть, кривая вывезет и поможет избежать неумолимого скальпельного алмазика, нацеленного на бедный помутневший мой хрусталик, облачаюсь в некое подобие скафандра: с ног до головы - в шершавом бязевом мешке. Осталась только прорезь-забрало, позволяющая хирург/ кромсать, ремонтировать, зашивать мои глаза. Бедный, бедный Подколесин! Его ждало блаженство. А он убежал от грядущего счастья, выпрыгнув в окошко! В «предбаннике» и окон не имеется. Не выпрыгнешь! Не скроешься! Одного за другим каталки увозят моих спутников на правеж в операционную. Рядом на скамейку приговоренных к электрическому стулу опускается жилец соседнего с моим номера - офицер запаса, о ком имел уже честь поведать. Он хранил отважную улыбку за бязевым забралом. «Дрожишь ?». «Да нет, скучаю...». - «Тогда поскучай еще немного - меня уже приглашают...». Пришел и мой черед лечь на каталку. В голове звенит привязавшийся дурацкий мотивчик. Что-то вроде «Чижик-пыжик, где ты был ?» Хочется не думать про серую обезьяну, но, - проклятье! - не получается ... Что ни говори, лежать на каталке, когда в твоем глазу происходят какие-то посторонние манипуляции - это далеко не симпозиум («дружеская попойка» в переводе с древнегреческого - прим. автора). И даже не ситуация, когда в глаз залетает соринка наподобие бревна, или тополиный пух. Сначала обкалывают орбиту новокаином. Иглу вонзают аж в самую скулу под хруст надкостницы и хрящей. «Надо потерпеть», - слышится голос из бязевого далека. «Потерпим, потерпим» ... Потом новокаин вводят уже непосредственно в глазное яблоко. Втыкают в вену иглу анестезирующей капельницы... И постепенно фокстротный темп «Чижика-пыжика» плавно переливается в размеренный, широкий маршевый шаг римских легионеров. Под такую аранжировку доблестные центурионы провели своих солдат почти по всей Вселенной. До Китая и Индии только не дошли. Бравурный марш веселого чижика все же помог не думать о серой обезьяне. Всему приходит конец. Кончаются и микрохирургические операции на глазе. Слава Богу! С каталки - на коляску. Оливковые феи покатили меня через холл, по переходам - в лифт. Домой! Домой! На мой этаж! Побывав в самом пекле операционных баталий, не имел ни малейшего представления о том, как выглядит сие злачное место. Юрий Николаевич Дьяченко, заведующий операционным блоком, помог восполнить этот пробел. Правда, через царские врата в святое место туристам путь заказан. Пусть сперва заболеют астигматизмом, глаукомой или, на худой конец, катарактой. Тогда пожалуйста, вас даже завезут туда. А простым смертным разрешается смотреть на священнодействия хирургов только со стороны. Да и то - надевать надо бязевый скафандр. На этот раз - особый, хирургический скафандр. Так вот как она выглядит - знаменитая федоровская «ромашка» -операционный конвейер. Идея Святослава Николаевича Федорова -членение хода операции на отдельные элементы. Подобно тому, как собирают легковушки на заводском потоке: отдельными узлами и механизмами. По такому же принципу можно организовать и ремонт машины или ... глаза. Операцию делает бригада хирургов. Заключающую точку в ней ставит самый опытный, самый квалифицированный хирург на последнем этапе. «Ромашка» прописалась во всех федоровских центрах в России, но со временем от конвейера отказались. Все-таки, человек - не машина. А его глаза - самая сложная деталь в человеческом механизме. По мере накопления опыта, обретения и развития новых взглядов на хирургию глаза, новых идей в этой сфере офтальмохирурги пришли к выводу: целесообразнее специализировать операции на глазе. Все умеют удалять помутневший хрусталик и заменять его имплантатом, делать радиальные насечки на роговице, но — возникают новые проблемы. Глаукому, например, раньше лечили только консервативно. Болезнь считалась в принципе необратимой. Глаукомщики - обречены. Полная темнота - вопрос времени. Его можно увеличивать в дистанциях. Кардинального решения не существовало. Новый операционный подход изменил взгляды на проблему. Больных глаукомой после хирургического вмешательства, значительно улучшив их состояние, ставят на учет и наблюдают за ними в течение всей оставшейся жизни пациентов, не давая мгле одержать победу. Возникли и другие варианты оперативного лечения по поводу болезней, ранее не подвергавшихся хирургическому вмешательству. Офтальмохирурги перешли на специализацию. Этот процесс, начавшийся в Хабаровском филиале Федоровского центра года три или четыре назад, продолжается и сегодня. Например, мой врач Марченко А.Н. недавно перешел на новый, как говорят, участок работы. Организован отдел хирургии глаукомы глаза. Алексей Николаевич его возглавил. «Самостоятельный отдел» принял врач Александр Юрьевич Худяков ... Впрочем, «ромашка» осталась «ромашкой». Вместо «лепестков» - врачебное кресло хирурга. По крайней мере две новаторских идеи Святослава Николаевича нашли здесь воплощение как в методах оперативных действий врача, так и в используемом оборудовании. Вместо операционного стола - операционная каталка. Операции делаются под микроскопами большой разрешающей способности. Первую свою операцию на глазе под микроскопом академик Федоров сделал еще в Чебоксарах, откуда его вскоре изгнали за дерзость и вольнодумство... Хирург работает со скальпелями (то бишь, с микроножами), действует иглодержателем, зажимом, микроножницами думаниально: в работе - обе руки, левая и правая. Он не стоит на ногах, а сидит в рабочем кресле. Три педали на нижней панели позволяют врачу фокусировать на оперируемый глаз оптическую силу микроскопов, укрепленных на шарнирных контейнерах, подвешенных к потолку. Если позволена дальняя аналогия, то хирург на своем рабочем месте уподобляется пилоту в самолетной кабине. Наверное, и в этом сказался диалектический зигзаг удачи академика Федорова. Он, ведь, мечтал летать на истребителях и даже был курсантом Ростовского-на-Дону авиационного училища ... В операционном зале сразу работают несколько хирургов. Может, десять врачей. А, может, и больше. Не так давно, каких-нибудь полтора десятка лет назад, операции на глазе (страшно подумать!) делались с использованием примитивных, кустарно изготовленных инструментов. Тот же Дьяченко рассказывал мне, как, будучи офтальмохирургом в краевой, а затем и в железнодорожной больницах, мастерил микроножи, разламывая лезвия для безопасной бритвы на мелкие кусочки и вставляя мельчайшие осколки в особые деревянные держалки. Советские бритвочки «Нева» дробились хорошо, сталь хрупкая, многоуглеродистая. Зато и выходили из строя, тупились быстро. Японская сталь оказалась предпочтительнее, но бритвочки трудно было разбить на осколки из-за вязкости кристаллической решетки металла ... Идеи и открытия, говорят, витают в воздухе. Важно иметь особый талант,-умение оказаться в нужном месте и в подходящее время, чтобы ухватить за хвост идею, пролетающую мимо. Первым офтальмологом, сделавшим успешную операцию по поводу катаракты, был англичанин Гарольд Ридли. Во время обычной диспансеризации, осматривая пилота королевских воздушных сил, офтальмолог заметил в глазу пациента, в стекловидном теле, какое-то инородное включение. Между тем пилот обладал отличным зрением. В чем дело? Оказалось, во время недавней войны пилот попал под очередь, выпущенную «Мессершмидтом». Германские пули разбили фонарь самолетной кабины. Осколки плестиглаза врезались в глазное яблоко пилота. Операцию делать не стали, боясь повредить глаз. Рана зарубцевалась, пилот остался зрячим. Ридли не преминул воспользоваться удачей. Подвернувшийся случай навел его на мысль: инородные инертные тела при вживлении их внутрь глаза не вносят физиологического дисбаланса. Значит, можно, в принципе, помутневший хрусталик заменить маленькой прозрачной чечевичкой, выточенной из того же плестиглаза. Первые операции не дали осложнений. Но, ведь, вживляли искусственные хрусталики вслепую, примитивными инструментами, путем внешней резекции оболочки. Пациент нуждался в длительном курсе реабилитации. И осложнения не заставили себя ждать. Метод Гарольда Ридли не получил развития... Новую жизнь и новое содержание вдохнул в идею академик Святослав Николаевич Федоров. Каких усилий это ему стоило, сколько затрачено нервов и энергии сердца - особый разговор. Нынче офтальмохирурги Марченко, Худяков, Дьяченко и другие делают примерно по тысяче операций замены хрусталика ежегодно. Осложнения бывают, конечно, но в мизерном количестве. Буквально какие-то доли процента ... Если кратко: по методу Федорова, вводя в помутневший хрусталик особую полую иглу, одновременно ультразвуком разрыхляют его содержимое и отсасывают его во вне. В пустую капсулу внедряют через микроотверстие свернутую наподобие блинчика пластиковую гидрофильную пленку, которая, распрямляясь, заполняет освободившуюся полость и заставляет восстановленный таким образом хрусталик работать, как новенькая линза. Идея насечек на роговице глаза, дабы лечить близорукость или дальнозоркость, тоже принадлежит не Федорову. Японский офтальмолог Сато применял кератомию глаза (насечки на роговице) задолго до Станислава Николаевича. Процент осложнений при операциях оставался незначительным. Федоровский же метод свел их к такому же ничтожному минимуму, как и при операциях по поводу катаракты... Сато делал насечки на внутренней стороне роговицы. При тогдашних уровнях качества инструментов, даже учитывая знаменитое японское качество, дело представлялось чрезвычайно сложным. У Федорова - особый талант. Случай помог ему лечить мальчишку, который в обычной уличной истории порезал осколком стекла. Итогом происшествия стал близорукий глаз. Странное дело! После операции, заживления шрама, снятия швов зрение у парня повысилось на сорок процентов. Значит, вполне возможно и даже лучше, предпочтительнее делать насечки роговицы не изнутри, а снаружи... Остальное стало делом техники, которая, как известно, совершенствуется в процессе ее эксплуатации. Огромный технологический шаг вперед сделала хирургия глаза, вообще отказываясь от механических инструментов, типа алмазных косорезных ножей, микроножниц, миниатюрных держателей и т.д. Я имею ввиду лазерную хирургию, которая начала широко внедряться в практику в последние годы. В Хабаровском филиале Федоровского центра отдел лазерной хирургии возглавляет молодой ученый, работающий над кандидатской диссертацией - Коленко Олег Владимирович. В отдел лазерной хирургии вход воспрещен только для праздношатающихся. Кого обуяла к истине любовь - могут приходить сюда беспрепятственно. Конечно, надо заручиться авторитетными рекомендациями. Например, от академика РАЕН, доктора медицинских наук, директора Хабаровского филиала ГУ МНТК «Микрохирургия глаза» Виктора Васильевича Егорова. Что это такое, когда делают больно ? Каждый с младых ногтей познал сию премудрость. Больно - это когда широкий ремень с армейской пряжкой гуляет по твоей спине: в назидание на будущее, чтоб не шкодил - отцовская наука. Больно бывает и при других обстоятельствах. Если лизнешь на морозе железку, поддавшись подначке приятелей: «Слабо, да слабо лизнуть!» Разок лизнешь - навсегда отвадишься пробовать на язык в лютую стужу цветные и черные металлы... Коль не было бы больно людям, они сплошь и рядом разбивали бы свои лбы. Колотясь о стенку в минуты гнева, хватались бы за пламя горящей свечки и обзаводились волдырями на пальцах, преспокойно давали бы разбойникам резать себя в каких-нибудь темных закоулках... Чувство боли - великое благодеяние природы. Оно - как цепной пес нашего здоровья, оберегает людей от многих и многих возможных неприятностей, учит благоразумию и умеренности в запросах ... Боль - это и бесценный дар Всевышнего. Она позволяет множить силу человеческого духа до кондиции дамасской стали. Страдания и боль презирают люди, сумевшие встать выше реалий повседневного бытия. Способность чувствовать боль ниспослана людям во благо их... Увы! Не каждый из нас - как Муций Сцевола, возвысившийся мужеством до такого градуса, что сумел на глазах врагов сжечь в очаге собственную руку. Лазерный луч попущением высших сил взывает к милосердию хирурга. Врач, как добрый пастырь, щадит приниженных и нищих духом - воистину подавляющее большинство человечества, обе его половины, и лучшую, и ту, что немножко похуже ... Виртуальный лазерный резак, иголочка, - называйте, как хотите, - не внесет в организм пациента никакой инфекции, не причинит больному ни малейшей боли. Ну, может быть, некоторое «приятное жжение» почувствует пациент. Для меня, банального «катарактика», состоящего в почетном легионе больных с мутным хрусталиком, операция прошла вполне успешно. Врач-хирург высшей квалификации Алексей Николаевич Марченко выполнил свое дело виртуозно. Хотя, признаюсь, накануне то и дело накатывал на меня синдром Подколесина. Хотелось убежать в последний момент из-под алмазного ножа куда-нибудь подальше. Но все обошлось, слава Богу! Спустя день после операции в кабинете вторичной диагностики сказали: зрение моего левого глаза упало до шестидесяти процентов. Ничего, мол, страшного. Такое бывает. Глаза имеют тенденцию к саморегулированию. Зрение восстановится до пределов возможного - близко к единице. Но эти шестьдесят процентов - за тихою лихорадкой будней нет-нет и отдавались сосущей тяжестью под ложечкой. Время шло. Через четыре дня тот же Марченко, ведущий хирург высшей квалификации, подписал для меня благословение на выписку ... Первое, о чем пожалел под бушующим зимним солнцем на автобусной остановке «Десятая горбольница» - не догадался, растяпа, запастись дымчатыми очками. Вернее, другое, ибо таковые имел в наличии, но не носил, почему-то и не взял с собой, когда шел в пансионат на операцию. Так и добирался до дома, зажмурив отремонтированный глаз. Но, в общем-то, прав оказался Алексей Николаевич. Зрение действительно восстановилось на девяносто процентов. Наступление продолжается, как пишут во фронтовых сводках... Гигантским водоворотом втягивает в свою орбиту тысячи и тысячи человеческих судеб Хабаровский Федоровский центр - один из одиннадцати, которые успел развернуть великий офтальмолог в городах России. Кстати, он зла не помнил. Чебоксарский филиал в городе, не признававшем в Федорове пророка, был открыт одним из первых. В застекленном холле с черным концертным роялем во всю стену против барьера вторичной регистрации пациентов, как «в чертогах русского царя», галерея портретов: бойцы и генералы этой длящейся изо дня в день кропотливой, напоенной смиренной героикой битвы за здоровье людей. Когорта единомышленников, которых сплотили ясность и благородство цели, поставленной ими перед собой. В Китае, как знаем, все люди - китайцы. Даже сам император - тоже китаец. И в Дании - все датчане, не исключая и великого сказочника Ганса Христиана Андерсена. А в Федоровском центре - все хирурги. Как в авиации, где нет нелетающих генералов. Практикуют с алмазным ножиком в руках заведующие отделениями, сам директор филиала Егоров Виктор Васильевич, его заместители: по науке - профессор Сорокин Евгений Леонидович и по лечебной работе - хирург высшей категории, напечатавшая около полутора десятка научных статей, Бадогина Светлана Петровна. В далеком восемьдесят восьмом очередную операцию сделал - на этот раз в Хабаровске, основатель «империи МНТК», великий Федоров, предваряя торжества по случаю открытия Хабаровского филиала. Радиальные насечки на роговице по поводу близорукости правого глаза. Пациентом был выпускник Хабаровского мединститута Юрий Терещенко. Операцию на левом глазе сделал Юрию его однокашник Олег Унгурьянов. Сегодня Юрий Алексеевич и Олег Владимирович - коллеги, авторы научных публикаций, опытные авторитетные хирурги. Да, может собственных Платонов и быстрых разумом Ньютонов приамурская, дальневосточная земля рождатьI Врачи, рядовые и руководители филиала - наши земляки, дальневосточники, выпускники Хабаровского медицинского института. Их служебная и научная карьера совпадает с дистанцией по шкале времени, отсчитанной Хабаровским филиалом ГУ МНТК «Микрохирургия глаза». Мужали и росли в стенах родного очага, приютившего их, шли от истоков, добавляя каждый свою лепту в крепнувшую год от года славу нашего Федоровского центра. Питомцы одной Alma Mater ... Трудами исцеляются печали бытия - это хорошо знал их Учитель, высоким обаянием которого и сегодня, как омофором, осеняются соратники школы великого офтальмолога. Печалей много было в судьбе Федорова ... Умел держать удары. Ничто не могло выбить Федорова из седла. Мечтал о небе и умер в полете. Как бы ни шептались сегодня: будто бы вечный неудачник, никогда не знавший удачи ни в жизни, ни в работе, ни в любви - достоин святости он в памяти людей. Через месяц после выписки Алексей Николаевич снял, чикнув ножничками, нейлоновую нитку, микроскопический шов с моего глаза, который он оперировал. «Сказочный лесковский Левша сумел подковать стальную английскую блоху. А вот эти ребята, из Федоровского центра, способны стачать сапоги для настоящей, живой блошки, чтоб отправить ее на бал к Мухе-Цокотухе», - подумалось мне тогда ... Из архива журналиста Евгений Корякин, майор в отставке, военный журналист, член СВГБ |
