Мой отец был чекистом

     У каждого    своя судьба. На долю моего отца, выходца из крестьянской бедноты, выпало столько, что, кажется, с лихвой хватило бы не на одну жизнь. В 38-ом его мать завербовалась на Дальний Восток из Поволжья, где умерли с голоду два его брата. Десять долгих лет скитаний по Приморью, - и опять голод, лишения. Впрочем, сказать лишения – значит, ничего не сказать.

     Завшивленные бараки. Адский для мальчишки-безотцовщины труд за двести граммов хлеба в день. Мерзлый картофель из-под снега зимой и щавель с лебедой летом. В поселке Кондо Тернейского района  мать работает засольщицей рыбы, но рыбы дома не видят. Охрана встречает рыбаков, когда они приходят с моря, и под  присмотром производится выгрузка улова. Время военное. Мальчишки, как голодные волчата, часами ждут рыбаков, прячась под причалом. Рыбаки хмуро носят рыбу носилками и ссыпают в чаны. Иногда они словно нечаянно встряхивают носилки, и несколько рыбин падают под мостки. Охрана молчит. Делает вид, что не видит. И голодные пацаны делят добычу…

     А затем – вновь центр России начала пятидесятых. Ремесленное училище, драки с приблатнёнными и вечерняя школа. Наконец, комсомольская работа, поступление в университет и вдруг – предложение стать чекистом, о чем отец никогда и не помышлял. И согласие, которое круто изменило всю его жизнь.

     Год назад отца не стало. Увы, но даже до последних своих дней, несмотря на то, что к этому времени он уже больше трёх десятков лет был на пенсии, отец не мог рассказать о многом. В некоторых случаях сознательно опускал имена, названия, даты. Госбезопасность есть госбезопасность…

Итак, ему слово.

     «Набор в Харьковскую оперативную школу был небольшой. Всего там училось около ста человек. Преподаватели – люди интересные: фронтовики, участники борьбы с бандоуновским подпольем, бывшие разведчики, работавшие за границей.

     Учили нас всему, вплоть до хороших манер и танцев.

     И вот – 56-й. После развенчания культа личности Сталина правительство взялось за сокращение органов госбезопасности. Всех наших преподавателей, кроме начальника школы полковника Кузнецова, понизили в звании. Ветераны, заслужившие звезды на погонах своей кровью, плакали. Было обидно и горько…

     Однажды срывают нас с занятий и ведут в подвалы управления КГБ, как объяснили, для черновой работы.  Заходим. А там – от пола до потолка – все забито делами на репрессированных. Тысячи и тысячи папок. Нам сказали, что все они уже пересмотрены и теперь подлежат уничтожению. Приказали рвать и складывать в ящики. Куда их уносили потом – не знаю. Думаю, всё сожгли.

     Как правило, дела состояли из трех-четырёх страниц. Донос (сообщение агента), справка о заседании «тройки», рассмотрении дела и вынесении приговора, отметка о приведении приговора в исполнение…

     Много дел было о пособниках немцев. Тут же – фотографии русских проституток, сожительствовавших с оккупантами (как правило, застольные или же в парах с «любимыми»).

     Два года учёбы пролетели быстро. Однако к моменту нашего выпуска сокращение всё ещё продолжалось, поэтому на оперативную работу были направлены от силы человек двадцать. Большую часть запихнули в службу наружного наблюдения, то есть не на офицерские должности. Меньшую, в том числе и меня, рекомендовали для учёбы в институте иностранных языков. По глупости своей сначала отказывался, но начальник сказал: «Родине нужны специалисты со знанием языка».

     Приехала комиссия. Иностранный я знал неважно, но, тем не менее, экзамен сдал и оказался в Ленинграде.

     Посмотрели там на мои чёрные кудри и спрашивают, мол, а не желаете ли изучать восточные языки: иранский, хинди? Нет, говорю, хочу английский.

     Поначалу не ладилось. За орфографию и двойки перепадали. Да и с произношением моим харьковским – гортанной «г» – смеху на занятиях хватало. Но со временем пошло, втянулся.

     Учёба – период интереснейший: библиотеки, картинные галереи, выставки. Скажем, в Эрмитаже, где нередко проходили практические занятия по языку, учились описывать на английском полотна великих мастеров.

     После третьего курса разбросали нас на оперативную практику. Я попал в следственный отдел УКГБ Краснодарского края. Работа была напряжённой.  Принимал участие в допросах палачей и карателей, которые в период оккупации отличились особой жестокостью: сгоняли за город местных девушек, насиловали их и убивали. Этот процесс транслировался в шестидесятом году по телевидению. Палачей приговорили к высшей мере.

     Летом – очередная практика. На сей раз по иностранцам, в Сочи.

     В ту пору здесь отдыхал второй секретарь посольства Израиля в Москве Пратт Иегоуша, который нащупывал источники секретной информации среди евреев, подозревался в агентурной деятельности.

     Мне поручили войти с ним в контакт, установить связь. Легенда такова: я – детдомовский, еврей, родителей не помню, ленинградец, работаю на Балтийском судостроительном заводе (я действительно бывал там, даже на строящемся тогда атомоходе «Ленин»).

     Пратт пришел на пляж с семейством.  «Случайно» я оказался рядом. Когда его дочка направилась к морю, мне тоже захотелось искупаться. Отвесил ей пару комплиментов, она в ответ:

     - Вы случайно не еврей?

     - Да, - говорю, - еврей.

     - А мой папа дипломат. Хотите, я вас познакомлю?

     Это было как раз то, что нужно. Подвела к отцу, представила меня. (Вокруг него уже крутились настоящие евреи). Расспросил он меня о работе и, видимо, заинтересовался.

    Дело к вечеру. Пратт предлагает: «Ну, что, пойдём в раздевалку, переоденемся».

    Смекаю, что он собирается проверить: прошёл я обряд обрезания или нет. Говорю: «А я раздевалкой не пользуюсь». Натягиваю шорты и через них снимаю плавки.

     Мы встречались ещё несколько раз. Мне удалось узнать, кому и когда он будет передавать сионистские и антисоветские материалы. Позже на Пратта были составлены и отправлены в Москву документы о деятельности, не совместимой со статусом дипломата. О дальнейшей его судьбе я, к сожалению, ничего не знаю.

     Запомнился и ещё один эпизод из моей практики. Где-то в августе шестидесятого в Сочи отдыхали Хрущёв и Ворошилов. Нас бросили на охрану периферии государственной дачи. Задача – никого не подпускать к особняку, никому не дать возможности потревожить Никиту Сергеевича запиской или криком. Так что первым «слоем» загорающих вблизи дачи были чекисты с пистолетами в плавках.

     Под вечер Хрущёв и Ворошилов вышли из особняка, сели в белый катер, прогулялись по морю и вскоре вернулись. Сходя с причала, Хрущёв покровительственно похлопывал по плечу Климентия Ефремовича…

     Когда вернулся в Ленинград, узнал, что институт наш ликвидируют. Последний курс предстояло завершить в Москве, в Высшей школе КГБ. Окончил её с отличием. В аттестации было сказано: обладает аналитическими способностями, исключительно вынослив, отлично владеет иностранным языком. Рекомендован для нелегальной работы…

     Беседа в ПГУ, куда меня вызвали, проходила в затемнённой комнате. Два человека, детально изучившие мою биографию, долго со мной беседовали, направив в глаза лампу. Следующее испытание – медкомиссия. Но тут, как на зло, подскочило давление. В нелегалы я не прошёл.

     Предложили другой вариант: женись на москвичке, отправим за границу «под крышей». Но создавать семью ради карьеры я не хотел. Казалось, всего добьюсь сам…

     В итоге оказался на беседе у Виталия Васильевича Федорчука, который был в ту пору генерал-майором, начальником особого отдела Московского военного округа. Он и сказал, что мне предстоит обслуживать спецотделения на курсах «Выстрел», где обучалось немало иностранцев.

     Работал под видом военного переводчика. Были у меня в числе агентов и старательные полковники, которые исправно приходили в назначенные часы и писали сообщения…

     Через некоторое время Федорчук уехал в ГСВГ. Вместо него пришел генерал-майор Гуськов и бросил меня на новое место – старшим оперуполномоченным в мотострелковый полк. Вербовать солдат, сержантов, да ротных со взводными желания не было. Написал рапорт с просьбой перевести в территориальные органы. Гуськов учинил разнос. Год пришлось перехаживать в звании, так как поставили перед выбором: либо заберёшь свою писанину, либо не получишь старшего лейтенанта.

     Наконец, вызывают в округ: есть вакантная должность, но только оперуполномоченного. Соглашаюсь и получаю назначение в… курортный город на берегу моря. Уже потом я понял, что было это не так хорошо, как казалось. Ибо если до перевода ещё оставались шансы попасть на нелегальную работу, то на новом месте, обслуживая опять же под видом переводчика одну из интуристских гостиниц, я полностью «засвечивался».

     Наблюдение, сбор первичной информации обо всех категориях иностранцев, установление контактов, обеспечение всевозможных специальных мероприятий (негласный досмотр, организация подслушивания и т.д.) – вот чем приходилось заниматься.

     Естественно, что кроме простых иностранных туристов, представителей различных фирм и команд заграничных теплоходов на наш берег сходили и профессиональные разведчики. Как-то довелось принимать целую группу из Гармишской разведшколы (ФРГ). Устроили банкет (для подобных мероприятий по специальной статье выделялись деньги). Мне дали задание поить визитёров как можно больше, чтобы они поболтали. Разведчики, конечно, предполагали, что этот заботливый «переводчик» - их коллега. «Ну, Юрий, что вас интересует?» - абсолютно трезво отпустил шпильку в мой адрес один из них после изрядной дозы выпитого. Держались разведчики молодцом. Уже в ту пору у них существовали таблетки, нейтрализующие действие спиртного. Нам же, чтобы держаться на равных, приходилось избавляться от выпитого «народным способом»: вышел в туалет и, пардон, два пальца в рот.  

    Затем группа отправилась на теплоходе в Батуми. Ради того, чтобы мы смогли устроить негласный досмотр в каюте, в море было разыграно пожарное учение. Все пассажиры высыпали на палубу, но в номере мы ничего из того, что нас могло заинтересовать, не обнаружили.

     Кстати, однажды во время подобного досмотра один наш сотрудник наткнулся на сюрприз. Из открытого чемодана выскочил на пружине пластмассовый кукиш с запиской: «Привет, инспектор!».

     Если говорить о смешном, то можно припомнить ещё пару эпизодов. Как-то капитан Н. при досмотре обнаружил в записной книжке, как ему показалось, фамилии неких Мукузани и Цинандали. Сообщил об этом в рапорте. Тот вернулся с пометкой начальника: «Пора бы знать, что Мукузани и Цинандали – это грузинские вина».

     Впрочем, и начальники были не сплошь эрудитами. Один из старших офицеров, перлюстрируя письмо подозреваемого в шпионаже, наткнулся на фразу: «Живу, как О. Бендер». Поручил подчинённому: «Прошу разобраться. О. Бендер – видный украинский националист».

     Но это мелкие казусы. Бывали, к сожалению, просчёты и покрупней. В системе «Интуриста» работал некий Константин Александрович Палеолог. В прошлом – белогвардейский офицер. Воевал у Врангеля, затем на крейсере «Очаков» ушел во Францию. Во время Второй мировой был там участником Сопротивления, а в сорок седьмом по каналу эмигрантов вернулся в СССР. Жил уединённо.

     Когда у него умерла во Франции жена, попросился съездить к ней на могилу. Я возражал, так как этот работник «Интуриста» по роду своей деятельности знал практически всех наших оперативных сотрудников. К тому же у меня было сомнение в том, что он вернётся. Тогда Палеолог отправил письмо в Верховный Совет. Поездку разрешили. Как я и предполагал, он не вернулся. Более того, как стало известно, первым делом он отправился не на могилу жены, а в спецорганы Франции. Плюс ко всему и сын его оказался кадровым разведчиком…

     Увы, но даже и среди наших агентов находились люди, готовые продаться западным разведслужбам. Как-то проводили учение. Под видом иностранного разведчика прибыл бывший нелегал. Проинструктировали «наружку», мол, глаз с него не спускать. Подготовили для работы с ним двух человек: женщину-переводчицу (ей мы не очень доверяли и хотели её проверить) и некоего С., который считался чуть ли не агентом экстракласса.

     В день приезда мнимого иностранца шёл проливной дождь. «Наружка» решила один пост снять, дескать, всё равно в такую погоду никуда из гостиницы не высунется. А он вышел. Под видом хиппи шлёпал себе по лужам, оставаясь какое-то время незамеченным. Но и когда его, в конце концов, распознали, «иностранец» сумел заметить хвост, скрытно оставить в кафе контейнер, а в почтовый ящик опустить корреспонденцию.

     Вышедшая на него агентесса, вопреки нашим ожиданиям, дала первоклассный материал, а агент «экстра» всех сдал с потрохами и сам напросился: вербуйте меня…

    Так что опытный нелегал показал, как надо работать и открыл нам глаза на то, с кем мы имеем дело.

     Наученные таким образом, мы уже старались настоящих разведчиков не упустить. Однажды поступили сведения, что некто из отдыхающих иностранцев очень интересуется нашими оборонными объектами. Фотографирует, документирует, а записи хранит в сумочке жены.

     Мы ему «помогли». Во время очередной экскурсии семейной пары намеренно провели перед ними колонну военной техники, где была даже резиновая ракета. Записи, естественно, пополнились. Но как их изъять?

     Организовали «сабантуй» в одном из ресторанов, где любила ужинать эта парочка. Молодой сотрудник с симпатичной агентессой «случайно» оказались за одним столиком с иностранцами. Им предстояло разыграть помолвку. Остальная шумная компания – тоже наши. Мне нужно было в подходящий момент завязать драку – дать сигнал к похищению сумочки. Рядом со мной весело смеялась, поддерживая непринуждённую атмосферу в зале, моя жена…

     И вот заиграл оркестр. Наш молодой сотрудник приглашает на танец жену разведчика, тот – «свежепомолвленную». В это время я рву на себя скатерть, даю кому-то из наших по челюсти, мне заламывают руку. Шум, брань, звон бьющейся посуды на какие-то секунды привлекают внимание всех. Этого достаточно. Когда меня выводят, сумочки уже нет. Парочка в панике.

     Благодаря техническим средствам мы узнаем, что у себя в номере они чертят схему ресторана и допоздна обсуждают: кто же мог взять?.. Кстати, и всю операцию снимали на плёнку. Позднее наши действия получили высокую оценку в Москве, а отснятый материал использовали в Высшей школе КГБ в качестве учебного фильма.

     Ну а разведчик в итоге был завербован и давал впоследствии очень ценную информацию.

     Если говорить о методах вербовки, то они, в общем-то, одинаковы, как у нас, так и у западных спецслужб. Зачастую это прямая провокация, когда используются такие качества человека, как, скажем, склонность к употреблению спиртного или неразборчивость в связях с женщинами. На этом погорели многие.

     … По ориентировке, журналист, прибывший из далёкой южной страны, был причастен к разведке. Жгучему брюнету с обольстительной улыбкой «случайная» попутчица в «случайном» такси, конечно, не могла отказать в скромной просьбе прогуляться.

     Кабальеро был настойчив. И девушка не выдержала его натиска, дала себя раздеть. А потом в крик: «Помогите!». Изодрала любвеобильного мужчину и себя ногтями. Тут как тут оказалась «случайно» отдыхавшая неподалеку группа советских граждан. Брюнету намяли бока и заявили, что как насильник он получит по нашим законам несколько лет тюрьмы.

     - Я кабальеро! Что вам нужно?

     Когда мачо узнал, что от него требуется, то порядком скис. Но на вербовку пошёл и стал затем ценным агентом…

     Конечно, работали мы не только по иностранцам. Однажды из КГБ Армении поступила ориентировка, что группа армян, вылетающая в Сирию, везёт с собой контрабандой огромное количество денег и драгоценностей. В Армении контрабандистам смогли поставить на одну из сторублёвок радиоактивную метку, благодаря которой мы обнаружили и остальное. В стенках чемоданов, в пелёнках на младенцах были спрятаны сотни сторублёвых купюр. Золотые слитки находились в интимных местах женщин, золотые трубки – в анальных отверстиях мужчин. Среди тряпья обнаружили мешочки с платиновыми изделиями. Проверяем провозимый контрабандистами пылесос – не работает. Оказалось, что на якорь мотора намотан платиновый провод.

     Одна из женщин группы ехала в наглухо закрытом платье. Прошу расстегнуть воротник – она мне пощечину. Расстёгиваем, а там бриллиант с лесной орех. Полковник из Армении: «Не включайте это в акт об изъятии! Отдайте нам, для жены секретаря ЦК!». Попытался  было возразить, но мой начальник приказал: «Не влезай»… Увы, было и такое. Всего же в тот раз изъяли денег и драгоценностей на сумму в несколько миллионов рублей.

     И, тем не менее, служба в общем-то складывалась удачно. Был повышен на прежнем месте, в 69-ом переведён к новому, в Киев.

     Вскоре КГБ Украины возглавил Федорчук, которому я в 61-ом представлялся лейтенантом. По роду службы мне приходилось сталкиваться со многими руководителями, даже Брежнева охранял. Но никто из них не вызывал к себе такого чувства уважения, как Федорчук – человек с исключительной силой воли, отличной памятью, колоссальной работоспособностью.

     Май 70-го. Парад в честь 25-летия Победы на Крещатике. На трибуне – Первый секретарь ЦК КПУ Петр Ефимович Шелест со свитой, а поодаль, на мраморной лестнице, широко расставив ноги и заложив руки за спину, стоит наполеоном Федорчук. Перед началом демонстрации все члены правительства республики, в том числе и Щербицкий, бывший в то время председателем Совмина Украины, бросились поздравлять Первого. Не подошёл только Федорчук. Он знал уже о своей роли. По наказу Брежнева Виталий Васильевич приехал смещать Шелеста, который разрешал непозволительные по тем временам вольности. Так, при нём начали активно проявляться националистические настроения, и Брежнев решил, что пора это прекращать.

     Вскоре Шелест был назначен зампредом Совмина СССР и выведен на пенсию, а Первым стал Щербицкий.

     «Голоса» в то время передавали, что КГБ Украины возглавил москаль с украинской фамилией. И Федорчук действительно преуспел в подавлении даже малейших проявлений роста «национального самосознания». Буквально через год со всеми «колядками» было покончено. Я в этом участия не принимал, так как в ту пору работал начальником отделения в информационно-аналитическом отделе. Занимался анализом обстановки в республике, подготовкой аналитических сводок для Щербицкого.

     В семьдесят шестом был создан отдел внутренней безопасности, то есть контрразведка в контрразведке. Заместителем начальника отдела назначили меня. Функции – выявление возможности появления агентов империалистических разведок  среди сотрудников КГБ, проверка охраны ЦК, Совмина, Верховного Совета, правительственных самолётов и поездов. Довелось однажды побывать с проверкой и на даче Щербицкого в Межигорье – шикарная двухэтажная вилла с кинозалом, сауной, бассейном…

     Это было время, так сказать, расцвета застоя, когда многие и многие руководители строили коммунизм исключительно для себя. Коснулся этот процесс разложения и органов КГБ.

     В семьдесят седьмом году на имя Федорчука поступило заявление от сотрудников управления КГБ по Одесской области о злоупотреблении служебным положением начальником управления генералом Б., начальником отдела П., начальником отделения К. и о преследовании за критику. Я был направлен в Одессу на проверку. Факты подтвердились. Пьянство в рабочее время, валютные махинации, приобретение контрабандных товаров… Замешаны оказались и УВД, и горисполком, и таможня. В частности, разговаривал я с бывшей работницей ОВИРа, получившей срок за организацию системы незаконного выезда за границу «своих» людей или тех, кто давал взятки. Она «работала» в контакте с П. и дала на него показания.

     … Уходил на повышение начальник нашего отдела. Человек скрытный, он даже меня, своего заместителя, держал в неведении относительно того, кто и чем в отделе занимался. Лишь когда он передавал мне дела, я узнал, что среди прочих были там и материалы на начальника одного из управлений – тот использовал служебное положение в корыстных целях, строил дачу за казённый счёт и тому подобное. И вдруг меня сватают начальником отдела именно в это управление. Я к кадровику: пошлите на любую должность, но туда не хочу. Мне в ответ: выполняй указание председателя. Собирается коллегия, мне приказывают прибыть в форме, и назначение утверждается.

     Так попал я в ту самую «наружку», которая гонялась в то время за диссидентами, националистами, сионистами… Каждый день под наблюдением до десяти объектов. Некоторые – круглосуточно. Были среди них и представители интеллигенции. Например, помню процесс над одним украинским писателем. Его судили за националистическую деятельность. Но так как писатель раскаялся и согласился выступить с покаянием на телевидении, его выпустили, так сказать, для оказания положительного влияния на других националистов.

     Далеко не все методы в работе «наружки» были чистыми. Ещё за два года до моего прихода в эту систему туда поступила негласная установка: привлекать антисоветские элементы к ответственности по общеуголовным преступлениям. С этой целью стали проводиться всевозможные провокации. Скажем, одному подбрасывали какие-то материальные ценности и брали за хищение, другому подставляли хулиганов – в драке «случайно» перепадало оказавшемуся поблизости милиционеру, развязка известна. Особую активность в этом проявляли полковник Г. и майор Л., который нередко хвастался: «Мне председатель дал полную свободу…». Федорчук действительно в подобных акциях преуспел. Когда мне приходилось по делам бывать в Москве, там говорили, что нигде не проводится столь репрессивная политика, как на Украине.

     Но председатель сам потом избавлялся от таких «помощников». За растранжиривание массы денег по статье на оперативные расходы предстал перед судом Л., а Г. был лишён звания почётного чекиста, разжалован и уволен.

     В общем, тот ещё отдел мне достался. Обстановка была мерзкой: склоки, доносительство. Представил к увольнению около десяти человек, скомпрометировавших себя, остальных стал воспитывать: перестаньте наушничать, вас же никто не вербовал! Но этим только вызвал недовольство начальника управления, который любил как раз обратное и к тому же наверняка предполагал, что я многое о нём знаю.

     То, что случилось потом, в общем-то, было закономерным. Однажды вечером возле входа в метро какой-то парень попросил закурить. Протягиваю ему пачку сигарет, и тут же сзади на меня наезжает милицейский уазик. Бравый сержант заламывает руку и, никак не реагируя на удостоверение, заталкивает в машину. В городском управлении внутренних дел стали разбираться. Спрашиваю: на каком основании задержали?

     - Нам поступил сигнал, что у метро кто-то хулиганит. А кто вам выдал это удостоверение?

     Называю номер телефона. Звоните. (Самому не дали).

     Приехал замначуправления, «вызволил». Задержавшие объяснили свои действия просто: «Мы вас перепутали».

     Нет, это была не путаница. Когда я подал рапорт Федорчуку с просьбой разобраться в обстоятельствах дела, тот ответил: «Разбирайся сам». Видимо, ему было известно то, о чем я мог только догадываться.

     Как говорится, плетью обуха не перешибёшь. Нервы были на пределе. Здоровье - ни к чёрту. Выслуги хватало. Я решил увольняться. А через пару месяцев председатель уволил начальника управления.

     Спустя некоторое время мои догадки подтвердились: от кадровика я узнал, что провокацию у метро устроил именно он, мой начальник управления…

     Это был восьмидесятый, пожалуй, пик периода, именуемого нынче застоем, когда отлаженная система разлагала одних и переламывала других, возносила третьих и пожирала четвертых. Отец, как и каждый из нас, человек своего времени. Свой путь он прошёл так, как считал, будет правильно. Иногда он скучал по прежней напряженной работе, которой посвятил жизнь. Работе, бесспорно, необходимой для страны. Но и той страны уже давно нет. А теперь нет и отца.     

    ПЫЛАЕВ Владимир Юрьевич, подполковник запаса, редактор отдела газеты Восточного военного округа "Суворовский натиск", автор очерков и статей по военной тематике

На фотографиях:

1. Пылаев В.Ю. - автор статьи

2. Пылаев Ю.И. - чекист, отец автора статьи

3. Удостоверение на имя Силаева, в Интуристе работал под этим именем

4. Чекисты с космонавтами. Пылаев Юрий во втором ряду слева пятый

5. С матерью. Конец 60-х годов

6. С женой, сыновьями и внуком Евгением