ОСТАТКИ РАЯ НА ЗЕМЛЕ
       |
Растения в русском церковном обиходеИ рече Бог: да прорастит земля былие травное, сеющее семя по роду и по подобию, и древо плодовитое, творящее плод, ему же семя его в нем по роду на земли: и бысть тако (Быт. 1, 11).Растения дышат, оживотворяясь Святым Духом, набираются сил, расцветают и плодоносят, давая продолжение потомству. В своем замечательном трактате "Дух, душа, тело" архиепископ Лука Войно-Ясенецкий (1877–1961) засвидетельствовал одухотворенность не только животных, но и растений. Владыка, в частности, выразил мысль: "Если так очевидно, что временная смерть семян и животных не мешает тому, чтобы снова возникла в них жизнь, то не имеем ли мы права утверждать, что это возможно без проявления в них какой-то неведомой нам силы, жизненной энергии, совершенно не поддающейся воздействию вредных агентов, уничтожающих жизнь семян и растений? А такая энергия, конечно, может быть только духовной энергией, животворящей силой Святаго Духа". Архиепископ Лука, наделенный благодатной прозорливостью и научным дерзновением, был еще и художником мысли. Вот нарисованная им духовная картинка цветущего луга: "Вечером на цветущем лугу все множество цветов поворачивается к солнцу, точно воссылая ему вечернюю молитву, а после его заката тихо засыпает, чтобы утром, повернувшись на восток, опять встретить его утренней радостной молитвой... Благоухание цветов – это фимиам Богу. Цветы – кадильницы". (Архиепископ Лука Войно-Ясенецкий. Дух, душа, тело. М., 1993. с. 74, 77). Цветы-кадильницы возносят ароматами хвалу Творцу, славят Его своими чистыми ликами. Они же напоминают нам о Едеме, о райском вертограде, являясь украшением природы – подножия Престола Божия. Недаром же святой праведный Иоанн Кронштадтский сказал, что "цветы – это остатки рая на земле". В своей книге "О Боге – Творце мира" батюшка Иоанн, назидая гордых, напоминал: "Можно еще учиться смирению при виде красоты и нежности у цветов и их скорого увядания, при виде красоты и стройности деревьев и их падения под секирою человека или от напоров ветра. Хороши и нежны цветы, но нечем им гордиться: они не свои, а Божии, и притом скоро увядают; прекрасны и стройны деревья, но и им нечем похвалиться: Бог их и насадил, и напоил, и возрастил. Точно так же и красивые люди, и величественные мужи, как цветы полевые и стройные дерева, – ничем не могут похвалиться: Божие творение – их тело; ничего в нем нет у них своего; Бог его возрастил и дал пищу и питье для его питания; о душе и говорить нечего, она также – вся Божия. Да притом и цветы и деревья одинаково падают, хотя одне живут меньше, а другие больше. Так и люди, каковы бы они ни были, все падут под секирою смерти" (ПСС. т. 1. СПб., 1911. с. 59–60). Батюшка Иоанн наставлял: "Рассматривайте, братие, премудрое устройство растений и познавайте в них Бога: растения есть почти у всех вас во всякое время, и зимою и летом" (Там же. с. 61). Давно известно: кто любит цветы, любит и детей. Занимаясь многие годы законоучительством, всероссийский пастырь батюшка Иоанн, как вертоградарь, ухаживал и воспитывал во Христе души юношей Кронштадтской гимназии. Он говорил: "Как приятно садовнику или любителю комнатных растений видеть, что их растения хорошо растут, зеленеют, дают цветы или плоды и вознаграждают их труды! Как они удваивают тогда свое усердие в ухаживании за ними! ‹...› Зато и посмотреть мило на эти растения! Цветочки-то какие, например, у олеандры, у розы – нашей русской и китайской, – глядишь, не наглядишься и скажешь: "Дивен Ты, Создатель наш, не только в человеке – в Твоем образе и подобии, но и в растениях бездушных, и в цветочках древесных". Впрочем, что нам много говорить о растениях и цветах? Они все-таки дерево, сено – как ни хороши. А вот вы, детки, наши растения или лучше – Божии, бесценные. Вы – наши цветы. То, что сказано об них, надо приложить и к вам". В храме все чисто, все на месте. Никаких неблагочестивых привнесений со стороны, дабы не нарушить благоговейной гармонии представленных в культе предметов и храмового пространства, чтобы не произошло литургического сдвига. Священник Павел Флоренский об этом сказал так: "Стиль требует известной полноты круга условий, некоторой замкнутости художественного целого как особого мира, и вторжение в него элементов иного характера ведет к искажению как целого, так и отдельных частей, в целом имевших свой центр и начало равновесия. В храме, говоря принципиально, все сплетается со всем"... (Статья "Храмовое действо как синтез искусств", 1918). Литургически-храмовый стиль глубоко символичен. Ведь именно в храме человек, приобщаясь к Христу, восстанавливает свой Божественный образ. Символика здесь проявляется не только в архитектуре и убранстве, но и в живописи, богослужебных предметах, в облачениях. Поистине это проповедь в образах и красках, отображающая суть таинства Божественной литургии, запечатленной в молитвах, песнопениях, возгласах и священнодействиях. Православная символика помогает раскрывать догматические представления Церкви о мире небесном и земном, способствует пониманию отношения Бога к миру и человеку. Через земные вещественные знаки и образы христолюбцы познают догматическую картину мира, проповедуемую православным вероучением. Только Богооткровенные знания дают исчерпывающие представления об Истине. И всякое произвольное символотворчество, как плод суемудрия, недопустимо. Пример тому стенные росписи Николая Рериха в Талашкине Смоленской губернии. Из-за этих произвольных изображений священноначалие в свое время запретило освящать храм в Талашкине. Богословы видят в церковном символе изображение его таинственного содержания, соответствующего небесному, Божественному первообразу. Он-то и наполняет своим присутствием смысл символа. Одни символы, являя собою знаки и предначертания в форме иносказательной, прообразовательной, соответствуют тому, что изображают, возможно, неполно; другие воплощают совершенное, то есть Истину. Именно такова символика в иконописи. Притекающие в храм богомольцы воспринимают образ-икону как святыню. Храмовый символизм подразумевает иерархию смыслов. Живой иконой нашего Спасителя был и есть Иисус Христос во плоти, в нераздельном явлении Его облика и небесного образа. Крест с изображением распятого Спасителя – знамение Голгофской Его победы, в Кресте мы прозреваем истинный свет искупления и нашего спасения. Иконописный церковный канон включает элементы растительного символизма. По ту сторону плоти видится ипостасное Древо жизни, оно в богородичных иконах пишется за Ликом Пречистой. Это Древо олицетворяет собою Спасителя. По преданию, именно от Древа жизни получено Древо Честнаго Креста Господня. Орнамент по ковчегу иконы обозначает Процветший крест, вечно животворящий и повсюду спасительный. Другие изображения за Ликом Богородицы также ипостасны: здания символизируют Вседержителя Бога, Творца мироздания, гора – знак Святого Духа (потому-то при взыскании Духа и простирают руки "гореR"). Растительный мотив в церковном орнаменте изображает линию жизни, продолжающей образ Процветшего Креста. Лоза-Христос, а рядом Его отрасль – ветки. В Евангелии читаем: Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не может делать ничего (Ин. 15, 5). Евхаристический образ лозы, олицетворяющей Кровь Жизнодавца, и хлебные колосья – источник образа хлеба, Его бессмертного Тела, – все это также запечатляется в стенных украшениях храма либо в резных венцах, озаряющих святые иконы. Церковную живопись и христианскую символику облагоухал Божией благодатию Святой Дух, и, стало быть, вероучительный смысл храмовых символов хранит и раскрывает лишь Православная Церковь. Все лучшее в жизни воцерковлено, культура укоренена в культе. Храм Божий, согласно глаголу апостола-тайнозрителя Иоанна, отверзается на Небе.
Литургически-художественный образ присущ также суточному кругу служб, приобщающего человека к мистике Света Христова. Утреня при воссиянии Солнца Правды; литургия при полном раскрытии дня, торжествующего в лучах Истины; повечерие, наперекор омраченности Вселенной, указует прихожанам царство духовного Света – весь световой символизм пронизан богослужебной сутью. И эта суть заложена в основу принципа церковного искусства. Цветы и зелень в убранстве храмаБлагочестивые люди исстари приносили и приносят теперь в храмы живые цветы и зелень. Их назначение – благоукрасить сей Дом Божий творениями Творца, выказать свою радость и свое умиление перед святынями. Цветами украшают престол, алтарные врата, плащаницу, выносной крест и выносную свечу; цветами же выделяют особо чтимые святые иконы и икону праздника, ими же выводят восторженное пасхальное восклицание "Христос воскресе!"
Архиерейское кресло и владычный орлец также бывают в убранстве цветов. За века сложился свой, православный, подход к выбору цветов и их сочетанию. Местные вкусы могут быть различными, особенно в композиции, но неизменно одно – благоговейное рвение, с которым церковницы и прихожане берутся за это дело. Богородичным иконам полагаются в украшение цветы светлых колеров, но подойдут и голубые, и синие. Ленту вплетают голубую, под стать чистоте небесной. Ко дню Архангела Гавриила, а их отмечают в году два раза – 26 марта и 13 июля – его икону украшают лилиями, в старину их называли кринами. На самой иконе Архангел Гавриил изображен со свечой и зеркалом из ясписа, знаменуя тем самым, что Божии пути не сразу бывают ясны и постигаются постепенно через слово Божие и слышание голоса совести. Благоуханные крины напоминают нам о Приснодеве Марии, Которой в Назарете Архангел Гавриил возвестил о рождении Спасителя мира. Какие цветы пристойны для храма? На этот вопрос можно бы ответить кратко – все, что красивы и благоухающи. Розы, пионы, ирисы, георгины, гладиолусы, астры, хризантемы, а из дикорастущих – примулы, ландыши, купальницы-жарки, бессмертники-иммортели, золотарники.
Праздничные белые букеты вяжут из пышных пионов, георгинов, хризантем и роз. Естественно, у роз предварительно удаляют шипы, чтобы не отпугивали зрителя. Букет сирени ставят лишь в обширном храме, иначе ее сильный запах заглушит благовония. Это же относится и к жасмину и, само собой, к черемухе. Не для храма растения сомнительного достоинства. Взять, к примеру, багульник, по-другому рододендрон. Его цветущие ветки испускают тяжелый, пьянящий запах. По этой же причине не подойдут для украшений полыни, пижма, конопля, табаки. Не приличествуют святому месту ядовитые растения: черемица, ясенец, акониты, белена, волчье лыко (дафна). Колючие травы и ветки кустарников, вроде боярышника, акации, терновника, тоже неуместны в храме. Исключаются из обихода и так называемые колдовские травы, за которыми молва закрепила отрицательный сакральный смысл. Речь идет о дербеннике иволистном, известном как плакун-трава, кувшинке (одолень-трава), кошачьей лапке (нечуй-ветер). В ряду непригодных для храма трав будут в первую очередь ядовитые и отталкивающие, такие как лютики, татарники, репейники, сорняки – злые былия. Полынь и пижма чадят тяжелым запахом и тоже непригодны – перебивают каждение. Растения, по народным поверьям навлекающие беду, к примеру рогоз, в храм также не приносят. Обыкновенные же наши папоротники – орляк и щитовник – относятся к числу "добрых", их листья – вайи – берут для цветочных композиций. Благоговейно, тактично подходят к выбору цветов и зелени, предназначенных для разбрасывания по дорожке, украшаемой по случаю особого церковного торжества: выносу чтимой иконы, а также по случаю приезда высокого духовного лица – Святейшего Патриарха или архипастыря. Умельцы дорожку выкладывают символами в виде херувимов, тут уж и вовсе понадобится владеть особым искусством подбирать нужные цветы. Украшение орлеца – тоже дело непростое. Здесь издавна определился губернский стиль: в каждой губернии орлец украшали цветами по-своему. Заметим, что своеобразие стилей монастырских аранжировок тоже определилось давно. Внимательный взор отличит своеобразие цветочного убранства храмов Новоспасского монастыря от убранства в Свято-Троице-Сергиевой Лавре. Растения вокруг храмаУже и на подходе к храму благочестивые люди настраиваются на созерцательность и молитвенное стояние в Доме Божием. Наши предки ставили церкви на самом видном месте: на пригорке у изгиба реки, возле рощи, в середине села. В городе, само собою, что ни урочище, то приход во главе с храмом. Богомольцы, притекающие к храму, еще и на подходе к нему должны почувствовать лепоту рукотворную: чем ближе церковная ограда, тем шире дорожка, да и сама ограда не глухая, а в просветах крестов, ежели сложена из кирпича, либо помечена крестами. Вдоль ограды иногда сажают кустарники, чаще всего боярышник, спирею, чубушник-жасмин. Над святыми вратами высится луковка, увенчанная опять же крестом – символом нашего спасения. Чуть пониже, перед образом, полагается лампаде быть: теплится, мерцает, душу согревает. Перекрестившись у святых врат, прихожане попадают в культовое пространство, окружающее храм. Убранство этого пространства, как земли сакральной, и вовсе благолепное. Колодезь освящен и помечен крестом. Кругом намоленная, церковная земля. Зачастую здесь похоронены священнослужители, храмоздатели, почетные прихожане. Приходские кладбища-скудельницы возле городских храмов перестали существовать с XVIII века. Более поздние захоронения велись только с особого разрешения священноначалия и светских властей. Так что культовое пространство вокруг храма совсем не "мемориально-культурное", как его называют мирские озеленители и архитекторы. Главная церковная дорожка обсажена рядами цветов, сияющих с весны до осени. Весной тут радуют глаз подснежники – крокусы, галантусы, сциллы, за ними примулы, нарциссы, маргаритки, анютины глазки, а далее – ирисы и тюльпаны. В середине лета вспыхнут розы, раскроют свои голубые светелки колокольчики, расцветут люпины. Начало августа отмечено цветеньем флоксов, ромашек, георгинов, гладиолусов и мальв. Тогда же заблагоухают левкои и резеда. Осень украсит обочины дорожек цветущими ноготками, хризантемами и шалфеем. Перед самым снегом раскроются венчики многолетних астр. Цветами же помечают и дорожки для крестного хода. Поодаль могут быть каменистые горки. Привлекательны цветы на каменистых горках. Камни в сочетании с цветущими и декоративными растениями особенно живописны. Весною горку могут украсить белые подснежники, синие сциллы, лиловые крокусы, розовые морозники. Красивы желтые адонисы и кремовые анемоны, разноцветные примулы и фиалки. В преддверии лета порадуют глаз дикие тюльпаны – красные, желтые, белые. Впечатляют оранжевые купальницы – жарки, голубые карпатские колокольчики, синие ирисы, огнистые гравилаты, бледно-розовые гвоздики. В середине лета буйно зацветут голостебельные маки, знойное солнце надолго затеплит голубые и розовые васильки. Осенью горка может быть украшена разноцветными хризантемами, пунцовыми астрами, а также кустарниками с яркими плодами, например, барбарисом или вечнозеленым можжевельником. У основания горки крупными пятнами разводят незабудки, гвоздику-травянку, очитки, дернистые флоксы, молодило.
Отдельно надо сказать о фиалке – образе смирения – первой и самой необходимой добродетели, основы всех добродетелей. Фиалка мало заметна среди других цветов, ведь она как бы прижалась к земле. И все же тянется вверх, к свету, причем красива и благовонна. Цветок, искони почитаемый православными. Вся земля вокруг храма – культовая – освящена, потому надлежит о ней и особое попечение клира и прихожан. Полотую травку тут не выкидывают, а сберегают про запас. В святых заветах дивеевским инокиням Преподобный Серафим Саровский наставлял: "Землю с обеих сторон Рождественской церкви непременно отгородите заборчиком: тут стопочки Царицы Небесной. Эта земля святая! Не ходите по этой земле, а загородите ее. Даже скотинке не дозволяйте ходить тут. А травку-то полите, да и то к себе в обитель ее уносите с этого места, а так кидать не могите; травка эта святая, тут стопочки Царицы Небесной прошли!" (Митрополит Серафим (Чичагов) и его книга "Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря". М., 1992. с. 28). Церковные и монастырские садыДревний московский сад давал хозяину плоды, овощи, мед, рыбу и цветы. Ведь плодовые деревья в нем перемежались с грядками, а вдоль зарыбленных прудков произрастали цветы. Тут же сновали пчелы, обитательницы бортней – колодных ульев, поставленных в укромное место; из развешанных по кустам клеток раздавались голоса певчих и диковинных птиц. Снаружи сад огораживали, отчего и называли его вертоградом (верт, вертище – по-старославянски сад; град – ограда). Самый старый московский сад – Святителев, размещался на подоле теплой стороны кремлевского холма. К XV веку вокруг него было так много садов, что когда стали обносить Кремль каменной стеной, большинство их пришлось перенести на правый берег Москвы-реки, где заложили Берсеневский сад. Век спустя путешественники восхищались пышностью московских садов, их вкусными плодами и овощами. Так, Адам Олеарий в своих воспоминаниях хвалит превосходные наливные яблоки, груши, вишни, сливу, смородину, а также огурцы, дыни и спаржу, возделанные московитянами. Дыни, весом по полпуду и более, выращивали на варовых (утепленных) грядках. В петровские времена вертограды уступают место регулярным садам, расположенным и засаженным по плану. Сад постепенно освобождается от овощей, принимая хорошо выраженный плодовый характер. Отборными плодами славились патриаршии и монастырские сады, называемые "раями". Исстари православные монастыри славились садами и огородами. Даже в суровых условиях Севера монахи-трудники умели выращивать дивные плоды, будь то на Соловках или на Валааме. Здесь даже вывели особые сорта садовых культур: скажем, на Валааме широко была представлена слива с белыми плодами, исключительно крупными и вкусными. Монахи не только выращивали садовые деревья и кустарники, они владели тонким искусством селекции. В этом отношении весьма любопытен опыт насельников Киево-Печерской Лавры. Долгое время в обители хранилась рукопись "Общеполезное садоводство блаженных иноков", относящаяся к первой четверти XIX века; написана Иваном Романовичем Мартосом (1760–1831) – писателем-мистиком, кабинетным секретарем гетмана графа К.Г. Разумовского. В его рукописи отражен опыт как светских, так и монастырских садоводов, а он только в Киево-Печерской Лавре был весьма значителен. Напомним, что лаврскими садами и огородами восхищался еще Петр I, ценитель же он, как известно, был строгий.
Иноков интересовало как само насаждение деревьев и кустарников, так и способы их лечения от болезней, приведен даже "садовнический календарь" и приметы о переменах погоды. В заключение немало места отведено сведениям, касающимся лаврских огородов и целебным свойствам овощей. Конечно, в части насаждения деревьев обращено внимание к началу начал – выбору семян, которые надлежит выбирать "из спелых плодов и зерен полных, а не мозглых, кои цветом должны быть: яблочные зерна темные, грушевые черные, сливовые косточки темно-красные". Заготовка черенков, прививки, обрезка – всему уделялось пристальное внимание. Солнечные ожоги, дупла и разного рода поранения лечили мазями, приготовленными по рецептам иноков. На Божией нивеАпостол Павел в Послании к Римлянам говорит: Что же скажем? Оставаться ли нам в грехе, чтобы умножилась благодать? Никак. Мы умерли для греха: как же нам жить в нем? Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак мы погребались с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни. Ибо если мы соединены с Ним подобием смерти Его, то должны быть соединены и подобием воскресения, зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху... (Рим. 6, 1–6). Священник Александр Ельчанинов (1881–1934), размышляя о скоротечности земной жизни, оставил такое утешение родственникам покойных: "Как мы жалки в нашей успокоенности этой жизнью! Хрупкий островок нашего "нормального" существования будет без остатка размыт в загробных мирах. Советы близким умершего: оторвать свои чувства и боль от телесности, которая пойдет в землю, не терзать себя воспоминаниями земных чувств и земных радостей, связанных с умершим, а перешагнуть, хотя бы мысленно, с умершим в тот мир, утешая любовью близких и совместными молитвами" (Записи. М., 1992. с. 21). А что с душой, которая отторглась от тела? Согласно народному преданию, "душа, покидая тело умершего человека, не сразу расстается с местом земных своих странствий. В продолжение трех дней витает она вокруг покинутого ею праха: то голубем-птицей летает-вьется вблизи покойникова дома, то мерцающим огоньком дрожит ночью над кровлей, то белой бабочкой бьется в окно. До девятого дня нет ей покоя: все еще не может она позабыть о своем недавнем обиталище. Давно уже погребен и покойник, а в доме по временам все еще чувствуется-слышится его незримое присутствие. Пройдут девятины со дня смерти, и душа покидает земные пределы до новых мытарств и вплоть до самых "сорочин" (сорокового дня), когда ей приходится идти на уготованное земной жизнью место – или в райские селения, или в геенну огненную, на вечные муки" (А. Коринфский. Народная Русь. Круглый год сказаний, примет и поверий. СПб., 1901, глава "Загробная жизнь"). Как у земледельца есть поле или нива, на которой он осенью или весной сеет семена, а летом жнет колосья, так и у Бога есть поле или нива, именно – кладбище, на котором сеются тела чад Его, и созревают в тихих могилах для бессмертной жизни и для жатвы в последний день мира. Пшеничное зерно пускает росток, вырастает и приносит плод только тогда, когда оно влагается в землю и там истлевает. Так и тела человеческие могут сделаться нетленными и бессмертными только в том случае, если сначала пойдут в землю и там истлеют. Об этом ясно учит тот же апостол Павел, когда говорит: сеется в тлении, возстает в нетлении; сеется в уничижении, возстает в славе; сеется в немощи, возстает в силе; сеется тело душевное, возстает тело духовное (1 Кор. 15, 42–44). Это чудесное изменение тела совершится в последний день мира, в день всеобщего суда. В этот день, по звуку архангельской трубы, отверзнутся гробы и мертвые воскреснут. Тогда во всем мире будет великая жатва на полях Божиих, суть на скудельницах, кладбищах. Тогда, по словам Спасителя, ангелы Божии соберут избранных, как пшеницу, в житницу Господню, а нечестивых ввергнут, как плевелы, в огонь неугасимый (Мф. 13, 30). В какой мере допустимо украшать тела усопших цветами и ветками растений? Известно, что древние христиане такого рода обычаев придерживались, но делалось это, как говорит святой Киприан, "для поощрения к евангельской добродетели", то есть чтобы почтить нравственные достоинства умерших или чтобы выразить надежду на воскресение, вечную жизнь, а также на получение небесной награды. Для погребального украшения выбирались растения сообразно их символическим свойствам: красные розы символизировали мученичество; фиалки – смирение, лилии и белые розы знаменовали нравственную чистоту; барвинок, плющ, мирт, сосна и ель – никогда не прекращающуюся жизнь и не прерывающуюся любовь к умершим; всегда зеленый, не поддающийся гниению кипарис являл собою знак праведника, утвердившегося в благодати Божией; лавр символизировал победу и воскресение; пальма символизировала торжество добропобедных мучеников, а верба – новую жизнь и воскресение. Издавна благочестивые люди сажали на могилах барвинок, по-народному гроб-траву. Цветочки барвинка пестреют в мае, когда только что прогреется земля, а до того травка стелется живым покровом, зеленым наперекор холодам. Заботливые руки украшают место упокоения близких и незабудками, и анютиными глазками, и маргаритками. Тут же можно развести дивный цветок с причудливым названием рябчик императорский. В Европу его завезли паломники из Византии, и слыл он под благоговейным именем "слезы Марии" – у основания каждого лепестка виднеются капельки нектара, вроде слез. Согласно народному сказанию, рябчик императорский по восхождении Христа на Голгофу плакал слезами Богородицы. Впрочем, сказание это западного происхождения, в православном обиходе хождения не имело. А как творение Божие рябчик исполнен лепоты. Культура убранства могил – показатель состояния культуры народа, переживающей период зрелости или угасания. "Изучая природу в обширном значении этого слова, мы изучаем себя и того Великого Творца, Который захотел стать Источником всего живущего и мыслящего. Природа, как лучшая книга, докажет вам, что Бог един, что нет пределов Его творчества, мощи и разума, и наконец то, что наша жизнь земная лишь приготовление к иной жизни, вечной, которая потечет в еще большем общении с Источником жизни. Начиная понимать природу, мыслящий человек уже здесь, на земле, предвкушает будущее бессмертие, верит в него, живет лишь для него, а окончательно постигает только тогда, когда совершит свою земную жизнь. ...Человек, ощущающий тонко в своей душе влияние природы, может вкусить еще на земле частицу вечного бытия, так как нет легче пути к любви и познанию Бога, как через ту же Им же созданную, прекрасную и мудрую природу" (Князь Андрей Ширинский-Шихматов. В свободную минуту. М., 1904. с. 84–85). Да поможет нам Господь Бог преодолеть вящую расслабленность, чтобы подвигнуться к духовному возрастанию, так необходимому для врачевания поврежденных душ.
Александр СТРИЖЕВ
|
