Двадцать один день ликвидатора

В апреле 2016 года исполнится 30 лет аварии на Чернобыльской АЭС. По этому поводу за прошедшие десятилетия опубликовано много книг, статей, изданий фэнтэзи. Публикации в какой-то мере объективно освещают события, работу ликвидаторов, порой, дают нелицеприятные оценки действиям специалистов и руководителей всех рангов. Особняком стоит книга академика Легасова В.А., заместителя директора Института атомной энергии имени И.В. Курчатова, члена первой Правительственной комиссии - «Об аварии на Чернобыльской АЭС».

В ней, помимо всего прочего, академик даёт оценку действиям по ликвидации аварии на ЧАЭС различных ведомств, в том числе и КГБ СССР.

Приведу цитату из его книги: «В Чернобыле мне пришлось столкнуться с высокоорганизованными, с очень чёткими молодыми людьми, которые наилучшим образом выполняли те функции, которые там на них легли. А на них легли функции, в общем, не простые: первая – организация чёткой и надёжной связи. Это было сделано в течение буквально суток. По всем каналам, причём тихо, спокойно, очень уверенно.… Кроме того, на их плечи легла забота, чтобы проблема эвакуации проходила без паники, чтобы не было каких-то там панических настроений, каких-то эксцессов, которые мешали бы нормальной работе. И они вели такую работу, но как они её вели, как они её делали, я до сих пор не могу себе представить, потому, что знал только результат этой работы.

Действительно, никаких проявлений, мешающих организации этой, в общем, не обычной, трудной работы не было, и я был просто восхищён и технической вооружённостью и культурной грамотностью этой группы… Прямой противоположностью деятельности этой группы была деятельность Гражданской обороны в той структуре, в том составе, в котором действовали в первые дни. Это меня просто поразило. Вот насколько чувствовалась, например, незаметным образом, но чувствовалась работа чекистов, настолько не чувствовалась, не видна была позитивная, а видна негативная беспомощная часть работы Гражданской обороны в первые дни этих случившихся событий».

Помимо этой высокой оценки действий сотрудников органов госбезопасности в начальный период ликвидации аварии, появились и другие издания, в которых просматривалось недопонимание участия сотрудников органов государственной безопасности в роли ликвидаторов. Излагались различные домыслы и страшилки порой негативного характера: от запрещения на фотографирование в Зоне до запрета проводить замеры радиационного фона где-то в дальних от Чернобыля местностях.

А ещё здесь же вспоминались обиды, нанесённые органами НКВД родственникам автора в начале прошлого столетия. Не знаю, что руководило писавшими подобные строки. Может быть, закрытость этого ведомства, может быть, кому-то ранее по жизни, как говорят, на хвост наступили за его неблаговидные дела. А может, из Зоны выдворили за глупость и отсутствие профессионализма. Да, в принципе, какая разница. Когда читаешь такие, в целом хорошие произведения, меня коробит от одного – двух негативных абзацев в адрес безымённых ликвидаторов – сотрудников органов государственной безопасности. Могу, как ликвидатор – член оперативной группы КГБ УССР в городе Чернобыль, заверить, что мы выполняли две основные задачи: - обеспечение бесперебойности проведения работ по ликвидации аварии; - выявление и устранение факторов, угрожающих здоровью и жизни людей, задействованных на ликвидации аварии на ЧАЭС. За слова отвечаю. С этими задачами опергруппа справилась достойно.

30 лет - это уже срок давности и можно слегка приоткрыть завесу над некоторыми событиями, в которых принимал непосредственное участие в июле-августе 1986 года и хотя бы вкратце рассказать правду, дабы лишить некоторых писак оснований для вольного так называемого «творчества».

*      *      *

В апреле 1986 года мы с женой отдыхали в Абхазии, в санатории (бывшая дача И.В. Сталина). 27 апреля по ТВ прошла информация об аварии на Чернобыльской АЭС, взорвался блок с ядерной начинкой. В душе что-то ёкнуло, я интуитивно почувствовал какую-то будущую причастность к этому событию….

По прибытии из отпуска к месту службы узнал, что моя кандидатура рекомендована для участия в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС и необходимо ждать приказа из Москвы. Как инженер-судомеханик по гражданской специальности, изучавший работу судовых атомных реакторов, я, в общем, представлял возможные последствия взрыва, и показанные по ТВ снимки подтверждали мои худшие предположения, но действительность оказалась намного страшнее.

Пришел приказ: прибыть в Киев 9 июля 1986 года в распоряжение КГБ УССР. По прибытии сообщили, что я включён в состав оперативной группы КГБ УССР в городе Чернобыль, и выезд назначен на 12 июля, а до отъезда необходимо изучить оперативные материалы по общей и радиационной обстановке в Чернобыле и прилегающих районах. Поселили в комитетской гостинице в 3-х местном номере с двумя такими же командированными операми, предложили отдохнуть с дороги, а 10 июля приступить к работе.

Я много знал о Киеве, но никогда в нём не был. Да и товарищи по комнате (один из Астрахани, другой - из Улан-Удэ) сгорали от нетерпения познакомиться с матерью городов земли Русской. После обеда вышли в город. Он поразил тишиной и безлюдьем. Пришли на берег Днепра. Всё по Гоголю: «Чуден Днепр при тихой погоде…» Благодать, в душе мир и покой. Идиллию испортила стайка воробьёв. Час назад прошёл сильный ливень, и пяток этих пташек опустились рядом с нами напиться из ещё не высохшей лужи. Они пили водичку, весело чирикали, не обращая на нас никакого внимания. И вдруг одна из них опрокинулась на спинку и замерла. Остальные, тревожно чирикая, сразу улетели. Мы переглянулись и, не сговариваясь, молча и быстро пошли в гостиницу, (по пути прихватив «антидот».

10-го и половина дня 11-го июля прошли в изучении оперативных материалов, суть которых отличалась от публикаций в СМИ. 11 июля после обеда группу прибывших на ликвидацию (примерно 15 человек) собрали и объявили, что основная часть выезжает завтра утром и на сегодня у них оставшееся время для подготовки к выезду. Нас троих (из одного номера) оставляют до 19 июля, пояснив, что идёт процесс перехода с 15 дневного на 21 дневной срок непосредственной командировки в Чернобыль, и ещё неделю мы должны будем углубленно изучать оперативные материалы, как старые, так и вновь поступающие. Всё было понятно. Отъезжающие пошли получать защитную одежду, закупать продукты, «антидот» и тому подобное. Мы были предупреждены, что первый завтрак и второй ужин будем готовить сами, так как питания в столовой Чернобыля недостаточно для продолжительного и напряжённого рабочего дня. Ребята уехали утром.

Мы занялись более тщательным изучением оперативных документов. Изложенная информация поражала размерами опасности, возникшей в результате взрыва. Питались мы в столовой Управления и в процессе познакомились с девчатами-поварами. Необходимо отметить, что к ликвидаторам отношение было особое, на нас смотрели как на обречённых, в особенности женщины - жалостливо, по- матерински.

Как-то в разговоре числа 16-го мы попросили девчат проконсультировать, где можно купить качественные продукты, так как 19 июля уезжаем в Чернобыль. Они удивились и рассказали, что для ликвидаторов в Управлении есть специальный склад с гуманитарной помощью, поступившей из многих стран, где большой выбор качественных продуктов, которые можно приобрести по очень низким ценам, (но не даром, но почему, ведь гуманитарка?) Одна из них сказала, что кладовщиком работает её подруга, и она готова после обеда отвести нас к ней. Естественно, мы сразу согласились. Было очень интересно.

Пришли. Увидели помещение-ангар, по размерам напоминающее склад госматрезервов, ну очень большое, заставленное (забитое) ящиками с колбасами, шоколадом, конфетами, спиртным в большом ассортименте. Такого изобилия по разнообразию и качеству (проверено поеданием непосредственно в Чернобыле) я ни до, ни после не видел. Спросили, сколько групп ликвидаторов отоваривалось этими деликатесами. Ответ: ни одной. Подъезжают с записками какие-то люди, молча загружают, что выписано - и всё. На ликвидаторов не похожи. А командует этим богатством (и распределяет) начальник тыла КГБ Украины, полковник. Кладовщик очень просила не впутывать её в эту историю, так как узнают, откуда информация – незамедлительно уволят с хлебного места. А ведь была уже середина июля, и в Чернобыль уехало порядка семи групп оперов-ликвидаторов.

Устроили совещание, решили блефовать. Каждый из нас троих написал на имя начальника тыла рапорта с просьбой о выделении энного количества продуктов и «антидота». 17 июля в 9 утра мы уже были у него в кабинете. Подали заявки. Он с недоумением прочитал рапорта и спросил об источнике информации. Я, как старший по званию (майор, а ребята – капитан и старлей) взял грех неправды на себя, сказал, что меня перед отъездом об этом информировало руководство Управления и поэтому мы здесь. Он очень сильно удивился и спросил название Управления.

Узнав, что я из Управления по Хабаровскому краю, сразу подобрел лицом, сменил тон и предался воспоминаниям о прохождении срочной службы в Бикинском погранотряде. Я поддакивал, рассказывал о руководстве погранокруга, где у него оказались знакомые. Контакт был налажен и оказался даже лучше и продуктивнее, чем мы ожидали. Далее пошли уже технические вопросы – торг по количеству запрашиваемого. Мы аргументировали заявки тем, что уехавшие 12 числа товарищи не успели ничего взять со склада в связи с отсутствием времени, и мы им довезём.

Естественно, наши запросы были завышены в разы, но в разумных пределах, он их существенно урезал, но подписал. Продукты и «антидот» были получены. К слову, на прощание полковник пообещал нам по возвращении из Чернобыля сформировать небольшие подарочные комплекты для семей. Но не судьба – через неделю после нашего отъезда он уехал в отпуск, многодневный. Хочу добавить, что по прибытию на место мы поделились с товарищами продуктами и при сравнении стоимости купленного ими товара и привезённого нами, оказалось, что наше изобильное количество втрое больше, а по цене втрое ниже. Руководитель опергруппы был очень удивлён наличием в Киеве склада по обеспечению ликвидаторов, хотя являлся одним из руководителей Киевского Управления.

18 июля получили рабочую защитную одежду (нижнее, верхнее бельё, боты). В поликлинике выдали рекомендации военно- медицинской службы о правилах поведения в зоне повышенной радиации, суть которых сводилась к следующему:

- Получить индивидуальный дозиметр.

- Строго соблюдать правила личной гигиены, полоскать рот, чистить зубы, промывать нос водой…

- Запрещается использование воды из непроверенных источников для питья, гигиенических целей, мытья обуви и одежды.

- Перед входом в жилые и рабочие помещения одежду и обувь подвергать очистке…

- Ежедневно рекомендуется принимать тёплый душ с использованием хозяйственного мыла или шампуней.

- Рекомендовано увеличить объём потребляемой жидкости, от курения отказаться или резко ограничить, так как вместе с табачным дымом в организм попадают и радиоактивные вещества.

- В рабочих и жилых помещениях проводить ежедневную влажную уборку не менее 4-х раз…

- Необходимо исключать сквозняки. Окна жилых и рабочих помещений должны быть закрыты…

- Во время дождя укрываться в помещении, при невозможности укрыться – пользоваться полиэтиленовой накидкой, плащом.

- Категорически запрещалось приём пищи, воды, курение вне помещений, отдых на траве, обочинах дорог…

- Профилактические средства принимать только в соответствии с рекомендациями врача.

- Категорически запрещалось самолечение и так далее.

Утром 19-го оделись в защитную одежду синего цвета (гражданскую оставили в номере), загрузились в уазик и - вперёд. Часа через два прибыли в город Иванков к месту проживания, разгрузились и поехали в Чернобыль. Начало поездки визуально не предвещало ничего плохого, о чём мы читали в информационных справках оперов.

В посёлках, через которые проезжали, шла обычная жизнь. На обочинах паслись козы, бегали босиком бесштанные ребятишки, никакой паники. Ещё тогда подумалось, что здесь что-то делается не так. Из материалов, изученных нами, чётко следовало – территория радиационно заражена, необходимо принимать срочные меры для обеспечения безопасности жизни людей. А здесь - сельская идиллия – тишь и благодать. И это в то время, когда из Киева уехало множество жителей, а оставшиеся готовили супы из бутилированной минеральной воды.

Проехали, не останавливаясь на КПП 30-ти километровой зоны. В поездке вели оживлённые разговоры, делились впечатлениями от увиденного, в общем, были нервно-веселы. После пересечения КПП Зоны настроение начало падать. Ни птиц, ни зверей, ни людей, по обочинам знаки о радиационной опасности, запреты выхода за черту дороги, ощущалась давящая тишина, и всё это в совокупности подавляло, заставляло, как бы согнуться, вжаться в сиденье. Разговоры сами собой прекратились, отъездной похмельный синдром вылетел на прочь.

Около 14-ти часов прибыли на базу, в расположение оперативной группы. Нас уже ждали. Вышли из машины. Из стоявшей рядом группы начали выкрикивать фамилии. Назвали мою. Я ответил. Подходит среднего роста мужчина моего возраста, протягивает листок бумаги и поясняет, что это список объектов моего оперативного обеспечения и одновременно рукой показывает в разные стороны, обозначая их месторасположение. Скороговоркой рассказывает об объектах, наличии на них источников информации с оговоркой, что некоторые по окончании вахты уже могли уехать из Зоны.

Я попытался расспросить его подробнее о характере оперативной обстановки, но не тут-то было. Из машины, на которой мы приехали, уже звали его товарищи, торопя грузиться. В монологах были непечатные выражения. Внимательно посмотрел ему в глаза и понял, что задерживать его никак нельзя, было в них что-то такое, что все подготовленные вопросы мгновенно испарились из головы. Пожал руку, пожелал удачи, и он бегом направился в машину. Всё действо по передаче заняло 10-15 минут. Я, честно говоря, не был готов к такой ситуации и был несколько ошарашен. Но события продолжали развиваться стремительно, и было необходимо вписываться в темп здешней жизни.

Пригласили в помещение – класс бывшей музыкальной школы. С краткой речью выступил руководитель оперативной группы – полковник Макаров. Поставил задачи:

- обеспечение бесперебойности проведения работ по ликвидации аварии;

- выявление и устранение факторов, угрожающих здоровью и жизни работающих в Зоне людей.

В заключение сказал: - Вы все опытные опера, задачи органов госбезопасности в режиме ЧС представляете, так что действуйте. Если что-то, на ваш взгляд, идёт ненормально, принимайте меры незамедлительно, самостоятельно, с последующим докладом. Каких- либо подробных инструкций не будет, так как ситуация нештатная, нестандартная. Но в конце каждого дня должна быть справка-отчёт. Короче – ни дня без строчки.

Вышли с совещания, осмотрелись. Руководство группы и аналитики располагались в одноэтажном деревянном здании Чернобыльского отдела УКГБ по Киевской области, нашим рабочим местом была расположенная рядом музыкальная школа, где операм отвели учебный класс для подготовки отчётов, остальные помещения занимали технические службы обеспечения. Получили респираторы «лепестки» - обычная марлевая повязка, дозиметры – пальчиковый «карандаш», и пятачковый, талоны на питание и отбыли на обед. После обеда приступили к работе. Для начала решили втроём посетить и ознакомиться с объектом одного из наших товарищей – медицинской вахтой, предположив, что медицина знает расположение всех объектов на территории, что и подтвердилось. Зашли в кабинет руководителя, представились. Объяснили задачи, попросили содействия в их реализации.

Профессор, ректор одного из ленинградских медицинских радиологических институтов, руководивший вахтой, принял радушно, обещал любое содействие. Договорились о взаимном обмене информацией. По его указанию нас переодели в нормальные защитные костюмы белого цвета. Хочу отдельно остановиться на теме использования (применения) в Зоне с повышенной радиацией «антидота», то есть - спиртных напитков. На этой встрече профессор популярно, в доступной форме разъяснил механизм действия «антидота».

Вечерний приём спирта, водки, самогона вызывает утреннюю «засуху» и побуждает пить много воды. Вода сама по себе берёт всего 10% радиации и, заполняя организм, служит водяным щитом от проникающей радиации, в том числе усиливается потоотделение, что также способствует выведению радионуклидов из организма. Утром рекомендовал употреблять сухое красное вино «каберне» для восстановления красных кровяных телец. Учёные давно установили, что это вино выводит из организма радионуклиды и препятствует развитию лучевой болезни. Всё это в комплексе помогает в какой-то мере защитить организм от воздействия радиации. Подтверждением этих рекомендаций может служить тот факт, что нам при подготовке к отъезду продали со склада вместе с продуктами по 10 бутылок водки и 10 бутылок «каберне» каждому.

Мы старались, по возможности, чётко и аккуратно выполнять рекомендации медицины. Но применение «антидота» в Зоне широко не афишировалось, в прессе эта тема не затрагивалась. Более того, в 90 километровой зоне ЧАЭС был объявлен «сухой закон» и цена 3-х литров самогона взлетела до 90 рублей (при тех зарплатах), а сотрудники органов внутренних дел отчитывались количеством изъятого самогона.

Убеждённым трезвенникам хочу заметить, что всё в меру оздоровляет организм, даже змеиный яд. За всё время нахождения в Зоне ни разу не встречал нетрезвых людей. На прощание профессор пригласил отведать медицинского «антидота», на что мы согласились, выразил надежду на плодотворное и взаимовыгодное сотрудничество. Откланялись и пошли знакомиться с объектами. Ближайший мой объект – проектная организация, выполняющая работы для ЧАЭС, где вахтовым методом работали специалисты ЧАЭС и командированные москвичи. Каких-либо проблем здесь не возникало, проектировщики работали по чёткому плану, сбоев не было, конкретные сроки решения поставленных задач выдерживались. Но периодически возникали непроизводственные вопросы, связанные с угрозой для здоровья этих людей.

В тот год был рекордный урожай яблок. Во дворе организации был небольшой яблоневый сад, и яблоки в нём выросли на редкость крупные, отдельные экземпляры размером с голову ребёнка, душистые, сочные. И сотрудники, особенно командированные, налегали на халявные фрукты. Ни профилактические беседы, ни увещевания и разъяснения не могли остановить тайное поедание яблок. К доводам, что яблоки заражённые, относились весьма скептически. Помог случай.

К концу июля из убежищ начали вылезать кошки. К нашему приезду всех собак, как потенциальных накопителей радиационной пыли, уже ликвидировали. Кошки, более осторожные, спрятались. И вот однажды во дворе раздался душераздирающий крик-плач ребёнка. Все выскочили во двор. На мусорной куче в углу двора сидела кошка и издавала эти непередаваемые звуки. Скептикам было объяснено, что кошки за 3 месяца с момента аварии набрали в шерсть радиоактивной пыли и вот результат работы радиации за это время-шкура с мясом начала отделяться от костей. Этот наглядный пример и предупреждение о реальном выдворении из Зоны возымели своё действие, поедание яблок прекратилось.

Ознакомившись ещё с некоторыми объектами, к 18 часам прибыл на базу для отчёта. Отчёт написан, принят. В 20 часов ужин и отъезд в Иванков. Сначала - помывка в бане и вот, наконец, мы дома. Время – 22.30. Распаковываем вещи, собираем второй ужин, выходим знакомиться с местом жития. Дом деревянный, одноэтажный, коммуналка на 20 комнат, 3 комнаты отведены ликвидаторам. Кухня общая, большая. Знакомимся с местным населением, в основном это работники сельхозпредприятий. В 24 часа - отбой. В 5.30 – подъём, гигиена, первый завтрак в соответствии с рекомендациями медицины и в 6.30 – в путь, на второй завтрак в 8.00. В 8.30 на базе уточняем и корректируем дневные планы, получаем средства индивидуальной защиты – “лепестки” – 1 штука.( Эффективная работа этого изделия – порядка полтора часа, максимум) И вперёд. К 18.00 быть на базе, час отчёта. Ни дня без строчки! Этот ритм сохраняется на весь период пребывания в Чернобыле.

За время пребывания в Зоне написал 20 справок – отчётов по различным неординарным ситуациям, по которым принимал незамедлительные меры. Они хранятся где-то в архивах. Вначале хотел поднять документы для более полного изложения событий и действий, но передумал.

Во-первых, все они написаны в Зоне, и, естественно, подверглись воздействию радиации. Может быть, на листе одного из них лежит прилипшая радиоактивная частица и ждёт своего часа и свою жертву. Поэтому будем ждать время, когда архивариусам выдадут скафандры космонавтов, они разгребут чернобыльские архивы и напишут правдивую историю о том, как всё это было.

Во-вторых, все документы шли под грифом «секретно», с упоминанием конкретных должностных лиц, ответственных за действия, результаты которых мы старались исправить или хотя бы минимизировать. Даже по прошествии столь длительного времени не хочу говорить о них, для меня они мёртвые. А о мёртвых или хорошо или ничего. Может быть это и жёстко, мягче было бы сказать - нерукопожатые, но я не политик. Поэтому ограничусь отдельными эпизодами по фактам и событиям.

Встречаю колонну моечных автомашин из Белоруссии, следующую на кладбище техники для её дезактивации. Останавливаю для проверки готовности к работе. Прошу начальника колонны, капитана, вскрыть насосный отсек на одной из машин. Вначале заупрямился – необходим приказ, комиссионное вскрытие и тому подобное. После одноминутного разговора пломбу снял, открыл отсек. С первого взгляда стало ясно, что механизм в нерабочем состоянии: отсутствуют все краны и переходники из цветного металла, на их месте – зияющие дыры. Уже молча вскрываем моторный отсек. Тоже самое – двигатель разукомплектованный, в нерабочем состоянии. Выборочно проверили ещё две машины. Картина аналогичная. Техника не пригодна для выполнения поставленных задач.

Спрашиваю капитана, как это могло случиться. Поясняет - пришёл срочный приказ, подняли по тревоге, технику в авральном режиме сняли с консервации и - на выезд. Акт приёма-передачи подписывал без проверки, понадеялся на строгие правила хранения.

Подходим к автобусу с обслуживающим эту технику персоналом. Все женщины 35-40 лет, в самом расцвете, симпатюльки. Разговорились. Они рядовые запаса, всем повестки и - в течение 12 часов они уже на боевом посту – в пути. Стало стыдно за отцов-командиров, пославших в это пекло людей с неисправной техникой. Для рапорта? Приказываю начальнику колонны незамедлительно покинуть Зону и следовать к месту постоянной дислокации. По обстоятельствам выдворения доложить по команде. От себя лично добавляю в его адрес несколько слов непечатного русского фольклора. Молчит. Колонна разворачивается и уезжает.

На душе похорошело – а вдруг спас от возможной инвалидности или даже (тьфу, тьфу, тьфу) от смерти хоть одного человека. Делаю необходимые записи для вечернего отчёта.

Второй эпизод. На обочине дороги лежит кусок камня с крыши 4-го реактора. На нём сидит без каких – либо средств индивидуальной защиты солдат – срочник, курит сигарету. Подхожу, спрашиваю: «Давно сидишь?» Простодушно отвечает: «Да нет, только половину сигареты выкурил». А обломки с крыши бьют от 1000 рентген, и по всему, парень подверг смертельной опасности “фаберже” да и весь организм в целом. Представляюсь, и, стараясь быть спокойным, расспрашиваю о знании правил поведения в Зоне. Знания нулевые. Приказываю срочно следовать в санчасть, доложить командиру. Настроение препротивное. Эх, отцы – командиры.

Ещё несколько эпизодов. При контрольном объезде территории Зоны подъехал к палаточному городку “ мабутовцев”. Смотрю, стоит у входа в палатку понурый рядовой лет 45-ти, перед ним старлей, и что-то выговаривает рядовому на повышенных тонах. Между ними рюкзак. Сцена вроде бы ординарная. Но затем рядовой развязывает лямки рюкзака, достает 2 бутылки красного вина “каберне” и передает их старлею. Тот с брезгливой гримасой и комментариями разбивает бутылки друг об дружку. Заинтриговал. Подхожу, представляюсь, интересуюсь ситуацией. Старлей поясняет, что этот рядовой был направлен коллективом на закупку спиртного и вот, принес рюкзак сухого красного вина, что категорически запрещено приказом по частям гражданской обороны. Отзываю старлея в сторону и пытаюсь в доступной форме объяснить пользу “каберне” в защите от радиации, привожу в пример нормы выдачи вина в атомном подводном флоте. Старлей непреклонен. В приказном порядке обязываю его оставшиеся бутылки вина не уничтожать, а отдать бойцам. Дал ему свои координаты на случай осложнений, пообещал приехать через 2 дня. Через 3 дня поехал с визитом на место дислокации этой части. Но палаточного городка уже не было. Какой-либо реакции на мои действия от военных не последовало.

Поступает информация: отряд рабочих, удаляющих завалы обломков с крыши от стен аварийного реактора, нарушает предписанную схему передвижения. Начинаю разбираться, выезжаю на место. Выясняется, что от места начала маршрута люди должны идти до стены реактора по вешкам, поставленным дозиметристами, в течение 20 минут. Работа у стены – 20 минут. Обратно тем же маршрутом до автобуса – 20 минут. Всего – 60 минут. Но руководитель отряда (около 100 человек) избрал иной вариант. Он игнорировал дозиметрические знаки и вёл рабочих напрямую, через опасные радиационные участки, за 10 минут. Работали у стены 40 минут и затем тем же прямым маршрутом возвращались обратно. В итоге получались те же 60 минут, но доза облучения была значительно выше.

Навёл справки о руководителе - наш человек. Приглашаю на беседу. Мужчина примерно 35-ти лет, в глазах огонь патриотизма и стремления быстро сделать работу и обезопасить всё человечество от ядерной опасности. Задаю несколько кратких вопросов, основной смысл которых – зачем и почему он подвергает опасности жизни вверенных ему 100 человек. Ответ многословный, но суть в следующем: средний возраст членов отряда составляет 40 лет, у каждого есть дети, у него самого двое, так что можно и жизнь положить на алтарь во имя спасения мира. Смотрю на него и не могу понять – это или конченый идиот или зацикленный ура-патриот или ещё что–то другое, непонятое мной.

Пытаюсь довести до него необходимость выполнения мер по обеспечению безопасности жизни людей, объясняю, что это не та ситуация, где нужен штурм, и можно только ценой жизни вырвать победу. Наталкиваюсь на словесное сопротивление и неприятие доводов. А на гражданке он – руководитель крупного подразделения, характеристики отличные. Прекращаю часовую беседу. Время 15.00. Приказываю: вечерним автобусом покинуть Зону, доложить руководству по месту постоянной работы причины выезда. Вижу непонимающие глаза – за что? Повторяю приказ и предупреждаю, что в случае невыполнения будут приняты жёсткие меры. Информирую его здешнее руководство, прошу проконтролировать отъезд. Также информирую руководство медицинской вахты о необходимости обследования рабочих этого отряда и принятия решения о дальнейшем использование их в Зоне.

Контрольный объезд Зоны. На дороге, недалеко от разрушенного реактора, стоит уазик. Останавливаемся. В машине пусто. Оглядываем окрестности. Замечаем у стены реактора человека, криками привлекаем его внимание и требуем подойти. Оказалось, прибыл на днях на ликвидацию, возит начальника. Выдалось свободное время, решил поближе посмотреть разрушение, будет, что рассказать дома. Сколько пробыл у стены? Недолго, минут 15. Записываем его данные. Рекомендуем срочно ехать в санчасть, потому что весьма возможно, после его похода к реактору, родные могут не услышать интересного рассказа. Кажется, понял.

Около 10-ти часов поступает сообщение: забастовали водители самосвалов, перевозивших глину с карьера на Траншею. Следует быстрая корректировка планов. Мне дополнительно вменяется в обязанности обеспечение работ по Траншее, а в настоящее время необходимо выяснить все обстоятельства приостановки работ. Вместе с опером по автотранспорту собираем краткую информацию: что за автоколонна, когда и откуда прибыла и прочее. Выезжаем на место. Оказалось, что вчера вечером дозиметрист, знакомый одного из водителей, замерил радиационный фон его машин. Фон превышал допустимый в разы. Сменные самосвалы должны подойти в ближайшее время. Но процесс работы останавливать нельзя! Помогло халатно – преступное отношение к разработке и производству пальчиковых дозиметров – “карандашей” всей цепочки специалистов. Дело в том, что я его постоянно носил в нагрудном кармане защитной куртки и с него ежедневно снимали показания для учёта общей полученной дозы облучения. Но прибору было по барабану, где и в каких местах я находился. Он показывал постоянную величину – 0,5 рентген в сутки. Выступаю перед водителями. Говорю о возможной ошибке при замерах, долге и ответственности. Показываю свой пальчиковый дозиметр и предлагаю совместную поездку.

После небольшого совещания водители расходятся по машинам, я и опер садимся в кабины и - вперёд. Проезжаем километров пять, останавливаемся. Достаю дозиметр, показываю собравшимся водителям. Не подвёл родимец, как бил получение десятых долей радиации, так и продолжал. Успокоенные водители уехали выполнять смертельный долг перед Родиной. Они нам поверили, считали, что у сотрудников госбезопасности всё по высшему классу, в том числе и дозиметры. Они немного заблуждались. У нас было и есть повышенное чувство ответственности, честь, долг, присяга, а всё остальное как у всех.

Информирую о ситуации медицинскую вахту, вечером отражаю в справке – отчете. Планирую на следующий день выехать на свой новый объект – Траншею. А это – третья зона опасности. Утром 30 июля выделяют машину и - поехали. Прибываем. Стены аварийного блока рядом, в нескольких десятках метров. Вахтовики – ребята из Казахстана, спецстроевцы, возраст 40-45 лет. Бригадир объясняет суть работ: траншея шириной 50 сантиметров и глубиной 30 метров, заполняется жидкой глиной и должна опоясать по периметру аварийный блок, создавая так называемый затвор для защиты от попадания заражённых почвенных вод в реку Припять. Работы начались недавно, прокопали несколько метров. Настроение приподнятое, боевое. Всё-таки идут льготы – повышенный оклад, хорошие командировочные, да и есть возможность помочь братскому народу.

Обращаю внимание бригадира на отсутствие у всех средств защиты дыхательных путей – “ лепестков”. Объясняю суть их применения. Достаёт из кармана “лепесток”, одевает, остальные следуют его примеру. В нескольких метрах заметил обломок с крыши, большой. Решил испытать своего барабанного друга. Снимаю дозиметр, бросаю рядом с обломком. Всё-таки 1000 и более рентген. С ребятами расстаюсь доброжелательно, уезжаю. Но что–то беспокоит, не укладывается в единую логическую цепочку. Траншея, фильтрация? Правильно говорят, что случайность – это проявление и дополнение необходимости.

Приезжаю в Чернобыль, иду по улице. Навстречу идёт невысокий крепыш лет 45-ти, без средств индивидуальной защиты. Останавливаю, беседую (как уже устал объяснять о необходимости использования элементарных средств защиты жизни). Выясняется, что он – один из ведущих специалистов по локализации результатов ядерных взрывов, принимал участие в Семипалатинске и на других объектах. Перехватывает инициативу разговора и сообщает, что на 1 миллион есть всего одна активная частица, которая может нанести серьёзный вред в перспективе. Задаёт вопрос: где находятся ваши «лепестки» во время обеда? Где – где, за спиной? После обеда опять на лицо? Он поясняет, что вся радиационная пыль как раз и скапливается на плечах и спине, куда мы их сбрасываем во время обеда, а затем надеваем обратно. Он фаталист – если в организм попадёт эта одна активная частица – это судьба. Соглашаюсь с ним, но предлагаю ему не разлагать народ и при выходах в город использовать средства защиты. Он понял.

В конце беседы, с учётом его опыта, задаю мучивший меня вопрос о целесообразности траншеи вокруг 4-го блока. Он долго смеялся и в ответ на мой немой вопрос объяснил: почва, земля – это естественный фильтр, и вся заражённая вода, что сегодня попадает в землю, дойдёт до Припяти примерно лет через 30 и будет чиста, как слеза младенца. А траншея – это придумки «высоколобых», желающих сорвать хорошие премиальные и плюющих на расходы бюджета. Согласился с ним. В тот же день изложил своё мнение в справке – отчёте. Не знаю, что повлияло на дальнейшие события, моя ли справка или что-то другое, но когда я поехал 2 августа на объект, работы были уже прекращены, рабочие разбирали спецтехнику.

Встретили хмуро, видимо подозревая меня в случившемся. Ведь потери, на их взгляд, были существенные – оклады, премиальные, отпускные дни. Подумалось, если прекращение работ произошло по моей инициативе – это же хорошо, дёргайте отсюда подальше, целее будете. Но в разговорах с ними взаимопонимания не нашёл. Длинной палкой вытащил от камня дозиметр, пролежавший в непосредственной близости от 1000 и более рентген трое суток. Крепкий прибор – как бил 0,5 рентген в сутки, так и продолжал. С собой его больше не брал, боялся хватануть уже от него, оставил на базе. К моменту отъезда из Чернобыля он показывал 10,4 рентгена общей полученной дозы, что и было зафиксировано в выездной справке. Пятачковый дозиметр был без видимой шкалы, его тоже сдали при отъезде, показания мне не известны.

8 августа с утра – внеплановое совещание. Руководство сообщает, что сегодня, примерно в 11.30 в Чернобыль на теплоходе прибывают член Политбюро ЦК КПСС, председатель Совета Министров СССР Н.И. Рыжков и член Политбюро ЦК КПСС, председатель Комитета государственной безопасности В.М. Чебриков. Следует распоряжение: всё намеченное на сегодня отставить. Мне и ещё трём операм - обеспечить безопасность прибытия высоких гостей. Одновременно узнаю, что уже несколько дней являюсь старшим группы оперов. Подтягиваемся к пассажирской пристани на реке Припять. День отличный, вчера прошёл ливень, жарковато, но сносно, дует небольшой ветерок.

У причала, в месте подхода теплохода, пришвартована баржа, и убрать её нечем. Находим газорезчика, он вырезает полтора метра фальшборта баржи для удобства подачи трапа с теплохода. С удивлением обнаруживаю у помещения бывших билетных касс группу гражданских мужчин, человек 10-15, явно не ликвидаторов. Подхожу, расспрашиваю. Оказалось – местные жители. Собрались встречать Н.И. Рыжкова и вручить ему письмо с просьбами о содействии по улучшению условий жизни, так как все командированные в Зону имеют льготы, а они, оставшиеся в городе, вообще ничего не имеют. Ехать некуда, да и домашнее хозяйство бросать не хочется. Откуда узнали о приезде? Отвечают: земля слухами полнится. Настроены миролюбиво, каких-либо предпосылок к эксцессам нет. Советую быть аккуратнее в беседе с Николаем Ивановичем и только по конкретным вопросам.

Замечаю, что «лепестки» у моих товарищей за 30 минут заметно загрязнились. Внимательно осматриваю окрестности и обнаруживаю на противоположном берегу реки баржу, в которую с берега плавкраном грузят песок, радиоактивный. Ветер в нашу сторону. Вот и разгадка загрязнения «лепестков». Шевельнулось чувство тревоги. Подъезжает уазик-таблетка и застревает в яме метрах в 50 от нас. Из машины выходят трое франтов в чёрных костюмах, при галстуках, лаковые туфли. Представляются - из группы охраны делегации, просят помочь вызволить машину. Выталкиваем. В грязи - по самые шапочки. Показываю старшему из прибывших свой забитый пылью «лепесток», баржу с плавкраном на том берегу, объясняю пылевую ситуацию. Всё понимает. Достаёт из кармана «лепесток», надевает. Его примеру следуют остальные.

И вот показывается теплоход, подходит ближе. Вдоль борта стоят и оживлённо беседуют высокопоставленные лица во главе с Н.И. Рыжковым. Одеты как на приём к английской королеве, только вместо бабочек – галстуки. Тревога достигает максимума с одновременным взрывом злости, обиды, не знаю на кого, и, в конечном счёте, печали в душе. Кто, почему и зачем отправил в заражённую радиацией Зону, практически на смерть, беззащитных людей. Бегу к кучкующимся у билетных касс мужикам. Объясняю ситуацию: прибывающие без каких-либо средств защиты, ветер с той стороны несёт заражённую пыль. И в целях обеспечения хоть каких-то мер безопасности предлагаю митинг не устраивать, отдать мне письмо-обращение, передачу которого лично Н.И. Рыжкову гарантирую. Возвращаюсь, объясняю старшему из прибывших на уазике положение дел. Отдаю письмо, инструктирую, что необходимо сделать. Главное – Н.И. Рыжков и сопровождающие его лица после выхода на берег должны быть немедленно увезены на защищённый объект. Предупреждаю, если будет что-то не так, наверх уйдёт рапорт о преступном нарушении сотрудниками службы охраны мер безопасности второго лица государства, и их будущее жительство может быть уже вдали от Москвы. Не испугался, крепкие нервы, но подействовало.

Всё прошло по плану. При выходе делегации на берег этот сотрудник подошёл к генералу, вероятно, своему начальнику, что-то ему рассказал, иногда показывая в нашу сторону, отдал ему письмо-обращение и отошёл. А мы стоим невдалеке в белых, заляпанных грязью, костюмах, на лице «лепестки» и солнцезащитные очки. Зрелище впечатляющее.

Видимо, мягкий, либерально-демократичный характер Николая Ивановича рвался побеседовать с собравшимися местными, он уже было сделал шаг в их сторону, но вмешательство генерала пресекло эту попытку. Он что-то ему сказал, на глазах у мужиков передал ему письмо, открыл дверцу автомашины и кавалькада уехала. Вздохнули с облегчением. Наша часть работы была выполнена. Как выяснилось позже, переодели делегацию в соответствующие обстановке одежды только вечером, в Славутиче. А в чём ходила делегация по Зоне, можно увидеть на фото № 38 фотоальбома «Чернобыльский репортаж» издания 1988 года. Подошёл к представителям местного населения. Выразил благодарность за взаимопонимание. Передачу письма видели? Видели. Слово сдержал, но за результаты не отвечаю. На том и расстались.

Прошло 30 лет после этого события, к его анализу подходил с разных сторон, но до сих пор не могу понять действий лиц, знающих объективную информацию по радиационной обстановке в Зоне и не принявших должных мер безопасности. Может, у членов делегации были какие-то тайные «кремлёвские» антирадиационные таблетки? А ведь в составе делегации был самый информированный человек – председатель КГБ СССР.

Уставшие, больше всего морально, опустошённые, вернулись на базу с чувством исполненного долга. Это был предпоследний день командировки в Зоне. С утра 9 августа нанёс прощальные визиты руководителям вахтовых объектов, предупредил, что после обеда их посетит другой опер, назвал фамилию. Уже втроём пошли прощаться с медицинской вахтой, с которой плотно сотрудничали на протяжении всех дней командировки. Там руководил уже другой, тоже ректор института медицинско-радиологического профиля из Ленинграда. Рассказали о местах, где пришлось работать, об упрямых дозиметрах. Резюме профессора: вы все дважды расстреляны. Если в течение полугода ничего не произойдёт, живите спокойно и ждите возможный привет от Зоны лет через 5. Если и тогда всё пройдёт нормально, можете 20 лет не беспокоиться. Последний привет от Зоны возможен через 30 лет. Пригласил на обследование в институт, где они со 100% вероятностью могут определить попавшую в организм активную частицу. За здоровье и удачу приняли по дозе «антидота», попрощались, и - на базу, встречать смену.

Подъезжает наш уазик, из него выходит группа немного растерянных ребят. У меня в руках листок с фамилией сменщика и перечнем объектов с очень краткой характеристикой каждого. Выкрикиваю фамилию. Подходит моего возраста мужчина, представляется. Вручаю список, кратко, словами и жестами объясняю местонахождение объектов, и что его уже там ждут. Из машины кричат на солёном русском языке мои товарищи, успевшие передать дела, торопят. Сменщик хочет ещё что-то спросить, но, посмотрев на меня, не делает этого. Желаю удачи и бегу к машине. Выезжаем на трассу.

15 часов. Разразился сильнейший ливень, сплошные потоки воды. Щетки не справляются. Кричим водиле, чтобы сбросил скорость, угробимся. В ответ: « Я эту дорогу с завязанными глазами пройду»,- и давит на газ. Хорошо, что минут через 15 ливень заканчивается. Приезжаем в Иванков быстрый душ, погрузка пустых сумок в машину и - вперёд, на Киев. Въезжаем в город и в 18.55 подъезжаем к магазину закупить продуктов на ужин. Продавец, не поднимая глаз от прилавка, кричит, что магазин уже закрыт, обслуживание не производится. Но, увидев наши одежды и лица, молча и быстро, отпускает товар.

Всё, мы в номере, дома. В гостинице уже собрались все, кто приехал из Славутича: с теплохода-гостиницы, других объектов. Мы последние. Ещё не осознаём, что всё закончилось. Вечером за накрытым столом делились впечатлениями от командировки. Информация разнообразная, но в основном позитивная. Заглянула директор гостиницы, предупредила, что утром ожидается обход помещений руководством Комитета и попросила привести номер в порядок. Действительно, часов в 9 кто-то заглянул в номер, но увидев в прихожей наши белые тапочки, сразу закрыл дверь. Подъём, гигиена и вдруг одному из наших ребят стало плохо. Сильная слабость, на лице полыхают, сменяя друг друга, все цвета радуги. Испугались. Выручила небольшая доза «антидота». Впоследствии врачи сказали, что это была нормальная после стрессовая реакция организма.

По поручению руководства опергруппы посещаю отдел кадров, подаю список для поощрения членов чернобыльской группы. В соответствии с воинским этикетом себя в список не вношу. Кадровик- подполковник, молча, принимает список, кладёт в папку. Задаю естественный, но видимо неуместный, вопрос: «А я?» Ответ: «Вы вообще из чистой зоны и уедете туда же, так что ваша кандидатура будет рассматриваться в дополнительном порядке». Ну что же, ехали ведь не за наградами. К слову, 2 мая 1996 года награждён Президентом РФ медалью № 1300 «За спасение погибавших».

Проходим медкомиссию. Основные участки поражения: стопы, паховая область, район трахеи, голова. Показатели крови совсем непонятные. Врачи, уже привыкшие к ним, успокаивают – всё будет нормально.

Наконец, взлёт и посадка в Хабаровске. Краткий доклад по телефону оперативному дежурному по Управлению о прибытии и через 4 часа я уже дома, в Советской Гавани. Встречают друзья, едем домой, стол накрыт. Радуются, что вернулся живой и невредимый, хотя бы визуально. В 21.00 раздаётся звонок начальника отдела – с утра на службу, много работы. Мозг не в силах понять сказанное, на язык просятся нехорошие слова. Убедил дать сутки на приведение себя в порядок.

Согласно рекомендациям, регулярно сдаю на анализ кровь. Показатели в каждом анализе разные, прыгают на порядок вверх, вниз. Врачи каких-либо рекомендаций не дают, просто фиксируют данные. Кровь успокоилась только в феврале 1987 года, через 6 месяцев после выезда из Зоны. Когда в 1988 году переводился в Хабаровск, пришёл в медсанчасть за карточкой, где были зафиксированы все киевские и последующие шестимесячные анализы крови. Карточка исчезла. Оказалось, что ведущий меня врач в середине 1987 года уехала на курсы повышения квалификации в Ленинград и обратно не вернулась. Может, мою медкарточку взяла с собой? Медкарточки остальных сотрудников были в наличии.

Анализы анализами, но Зона так закрутила психологически, что описать трудно. Внутреннее состояние напряжения прошло месяцев через 8 после командировки, но воспоминания тревожат и бередят душу до сих пор, особенно сейчас, когда пишу эти «хроники». Прошла, хотя это есть немного и сейчас, травобоязнь. Целый год после командировки не мог ходить по траве. На базе в Чернобыле отхожее место было в метрах 15 от здания. К нему вела тропинка, уложенная узкими досками. Дозиметристы провели замеры и выяснили, что радиационный фон окружающей тропинку травы в разы выше, чем на досках. Благо в Совгавани берега каменистые, травы практически нет.

Время и служба шли своим чередом. Явных признаков заболеваний не было. В июле 1991 года спускался по лестнице из здания Управления к машине, домой на обед. На половине пути заклинило, онемела левая половина тела, двигаться не могу. Ребята под руки, подняли в кабинет. Прошло ровно пять лет со времени командировки. Вспомнил слова профессора. Благо правая сторона работала и, чтобы не быть обузой, написал рапорт на увольнение. Каких – либо препятствий не было. Лишь заместитель по кадрам советовал повременить с увольнением около месяца, так как в то время старшим операм присваивали по должности звание подполковника, и в кадрах лежало представление на меня.

Был выбор: очередное звание или увольнение. Выбрал последнее. Всё прошло быстро и чётко, без госпитализации. Провели обследование врачами поликлиники, нашли массу болячек бытового характера и 20 декабря 1991 года я в запасе с отметкой в военном билете: признан негодным к военной службе в мирное время, ограниченно годным второй степени в военное время. Позже узнал – было указание Минздрава СССР: болезни ликвидаторов к аварии на ЧАЭС в документах на увольнение не должны иметь какого – либо отношения.

Время шло, анализы всех жидкостей организма нормальные. Но в конце июля 2006 года забеспокоил мочевой пузырь. Боли резкие, а во время дождя – вообще труба, жидкость льётся самопроизвольно. Местные врачи диагноз поставить не могли в связи с неполной наполняемостью МП. Поехал по путёвке в наш клинический подмосковный санаторий «Кратово», где врач УЗИ определила: опухоль в мочевом пузыре. Приехал в Хабаровск и после долгих хождений по урологам и дерматологам попал на приём в Онкоцентр. 9 сентября 2007 года, на приёме у заведующего онкоурологическим отделением Леонова Виктора Петровича выслушал вердикт: рак в последней стадии и приходить надо было вчера.

10 сентября 2007 года госпитализирован в Онкоцентр. Как узнал позже, врач сообщил и родственникам всю правду и то, что шансов на выживание у меня нет, болезнь запущена. Вот и второй привет от Зоны, через 20 лет. Затикала (активировалась) попавшая частица. 20 сентября состоялась операция. Лишился мочевого пузыря, простаты и части толстой кишки, которая до сих пор выполняет функцию мочевого пузыря, успешно. Впервые упоминаю конкретного человека – делавшего операцию Леонова Виктора Петровича. Нас много, а это штучные люди – золотые руки, врачебный талант от Бога. Особенно среди посредственной массы нынешних врачей.

В 2008 году настоял на подготовке и направлении документов на установление связи заболевания с участием в ликвидации аварии на ЧАЭС. У готовивших документы врачей были большие сомнения, уверенности не было совсем. Но из Центральной военно – врачебной комиссии ФСБ РФ в мае 2009 года приходит заключение: причинная связь заболевания - «заболевание радиационно обусловленное, получено при исполнении обязанностей военной службы в связи с аварией на Чернобыльской АЭС», и ссылка на постановление Правительства РФ от 25.02.2003 года № 123. Вот только когда начали признавать официально болячки ликвидаторов. Сейчас - инвалид второй группы, хожу в памперсах. Выход из дома – на один, два часа.

Дважды через Минздрав края в Москву отсылались документы на проведение высокотехнологичной медицинской помощи, которая заключается в установке искусственного сфинктера мочевого пузыря, чтобы избавиться от памперсов. 03.07.2012 года в ФГБУ «Научно – исследовательский институт урологии» Минздравсоцразвития России поставили на очередь с мотивировкой: в связи с высокой стоимостью и наличием очереди. И листок ожидания. Операция с приблудами стоит официально порядка 500 тыс. рублей (по ценам 2014 года), на самом деле всё круче. В настоящее время Москва на телефонные звонки отвечает: квоты есть, денег нет.

В последний раз, в конце лета 2014 года, услышал от ответственного работника краевого Минздрава совет: самостоятельно найдите в Интернете медицинский институт по вашему профилю, где есть и квоты и деньги, и мы туда перешлём ваши документы. Для облегчения поиска он вытащил из компъютера и дал приказ № 64н от 07.02. 2014 года Минздрава РФ «Об объёмах высокотехнологичной медицинской помощи, оказываемой в 2014 году федеральными государственными бюджетными и автономными учреждениями, подведомственными Министерству здравоохранения Российской Федерации, за счёт бюджетных ассигнований, предусмотренных в федеральном бюджете Министерству здравоохранения Российской Федерации», на 20 листах. Дерзай. Спасибо. Обидно, досадно, но ладно.

Задаю простой вопрос: но почему это не можете сделать Вы? Ответ ещё проще: нас на этом направлении всего два человека и времени хватает только на пакетирование и отсылку подготовленных врачами больниц документов. Вот это да! Значит, на врачей первичного звена переложили работу и ответственность ещё и за подготовку полного пакета документов по каждому нуждающемуся в ВМП, поиск соответствующего профильного медицинского учреждения, где он её может получить. Вопрос не знаю кому: а останется ли время у врачей на лечение больных? И что может получиться из этого, научившегося только пакетировать и отсылать документы, медицинского чиновника – управленца, когда он по карьерной лестнице доберётся до должности хотя бы краевого замминистра? Полагаю, что он будет хорош только для мониторинга, по запросам Центра, количества израсходованных в крае шприцов на различные нужды, не более того.

Таких «управленцев» мне приходилось встречать как на региональном, так и на федеральном уровне.

8 апреля 2015 года в газете «Тихоокеанская звезда» вышла статья И.Сайтова «Как бесплатно получить дорогостоящие медицинские услуги», в которой автор весьма оптимистично утверждает, что в получении высокотехнологичной медицинской помощи (ВМП) нет проблем, и публикует памятку, как это должно происходить. На мой взгляд, автор весьма далёк от реалий, живёт в виртуальном мире хотя бы потому, что с 2014 года в результате реформы финансирование федеральных клиник, осуществляющих ВМП, уменьшилось на 35% и деньги остались только для истинных русских, проживающих внутри МКАДа. Вот такая реальность. Поэтому в Минздрав я больше не обращаюсь.

В 2008 году удалили половину щитовидки, опухоль оказалась доброкачественной. В 2010 году ангиохирург диагностировал: атеросклероз, необходима операция бедренных артерий. Отказался, памперсы не позволили. В середине 2010 года практически ослеп, не видел светофора на противоположной стороне улицы. В 2011 году подошла очередь в «МНТК» Микрохирургия глаза», сделали операции по замене хрусталиков, бесплатно. Но пришлось оплатить проживание, американские хрусталики (рекомендации тамошних офтальмологов – отечественные бесплатно, но служат меньше года, затем повторная операция. Вопрос – а зачем тогда их вообще выпускают). Взяли немного - 15 тыс. рублей. В 2013 – 2014 годах – повторные операции на глаза, так как зрение резко упало до 0,3нк. Диагноз – вторичная катаракта.

В 2012 – 2013 годах несколько операций на мочеполовую систему. Результаты позитивные. Благодаря титаническим усилиям врачей – урологов, докторов наук, как местных, так и московских, из личного бюджета практически полностью исчезли расходы на прекрасный пол, хотя выход есть, доктора обо мне помнят. Даже, несмотря на ограничения в качестве жизни, хочется куда-нибудь вырваться на отдых, дней на 15. Есть льготы, декларированные в постановлениях на самом высоком уровне, в частности, дающие право на поездки в санатории и дома отдыха. Но по приказу Минздрава лиц с онкозаболеваниями туда не пускают. Может быть, и правильно, так как ещё Н.Рерих утверждал, что рак передаётся воздушно-капельным путём. (Но не в нашем случае). Ну, организовали бы какой-нибудь лепрозорий, что ли, для таких больных, просто чтобы отдохнуть, мы уже ничего не боимся.

Жду 30-летия годовщины командировки в Зону и возможного очередного привета из прошлого. По словам специалистов, объектом атаки, с большой долей вероятности, будет голова. Чтобы смягчить возможные негативы принимаю ежедневно спиртовую настойку мухомора, по столовой ложке 3 раза в день, может и поможет. От ряда врачей довелось слышать о так называемом «синдроме ожидания болезни», но если правильно психологически настроить себя, то можно вылечиться и таблеткой из мела. И мне предлагалось использовать весь позитивный потенциал организма в этой ситуации. Не спорю, но пребывание в Зоне – это не тот случай. И если радиационной частице природой предназначено активироваться через определённое время, то она это и сделает, несмотря ни на что. Её можно только удалить из места нахождения. Но сначала её необходимо найти. И поэтому те предупреждения руководителей медицинской вахты в Зоне являются не «синдромом ожидания», а руководством к действию.

Заканчивая медицинскую тему, хотел бы сказать о следующем: в Чернобыле было намного проще, чем сейчас. Вот ты, здоровый, сильный, может быть даже умный, вот стоящие перед тобой задачи, требующие решения, вот объекты, на которых ты их должен решать. Сейчас всё сложнее. Вот ты, со своими чернобыльскими и старческими болячками, перед тобой проблемы и мутное министерство здравоохранения, которое уже длительное время находится в процессе реформирования и оптимизации во вред народу.

А честный и открытый взгляд министра здравоохранения, рассказывающей о достижениях отрасли на телешоу Соловьёва «Воскресный вечер» напоминает глаза одного высокопоставленного чиновника прошлых лет, объявившего о начале антиалкогольной кампании вырубкой виноградников на территории Союза ССР. А всё равно жить хорошо, но хорошо жить почему-то осложняют.

Прошло почти 30 лет после командировки по ликвидации аварии на ЧАЭС. Кажется, это было очень давно, но в то же время - совсем недавно. О прошедших событиях напоминают не только болячки, но и другие детали повседневной жизни. Так, ежегодно губернатор края к годовщине аварии – 26 апреля, выделяет 500 рублей. Хватает, чтобы почтить память ушедших в мир иной ликвидаторов. Но бывают и другие ситуации.

Недавно ехал на плановое обследование в Онкоцентр в муниципальном автобусе шестого маршрута. Салон полупустой, сижу где-то в середине. Подходит кондуктор, женщина лет 35, предъявляю проездной билет вместе с удостоверением ликвидатора. Она внимательно изучает удостоверение, поворачивается в сторону водителя и кричит бодро-удивлённым голосом: «Петя, я думала, что все чернобыльцы уже вымерли, а оказывается, ещё нет». Мозг стал в ступор, не нашёлся, что ответить. То ли радоваться, что она за меня рада, то ли грустить, что живой. И опять нахлынули воспоминания.

Когда писались эти строки, друзья советовали влить в текст больше эмоций и ощущений опасности - своих и товарищей по командировке. Не хотел и не буду этого делать. Было просто страшно. Страх был от знания реальной радиационной обстановки и оттого, как с ней боролись ликвидаторы. И было обидно до слёз, что как-то масштабно повлиять на ситуацию было невозможно. Не буду бравировать храбростью, но замечу, что все члены опергруппы выезжали во все места, где требовалось принятие решений нашей компетенции. (А всё, что делалось в Зоне, было в нашей компетенции). Мы просто делали свою работу. К слову, рекомендации оперработников руководителями вахтовых объектов выполнялись неукоснительно.

Несколько общих зарисовок, которые сохранились в памяти: июль, август - жаркие месяцы. А мы одеты: нижнее бельё – сорочки, кальсоны; верхнее – плотный защитный костюм, толстые боты и в придачу шапочка, респиратор, солнцезащитные очки. И по роду деятельности целый день вне помещения, в движении. Уже через два часа нижнее бельё – хоть выжимай. Всё усугублялось регулярными, через день, часовыми проливными ливнями. Воздух после них тяжёлый, насыщенный, кажется, его можно просто пить. И с такой же регулярностью на следующий день после ливня следовал выхлоп из развороченного зева 4-го блока. Визуально это не заметно, но ощущалось сразу. У всех по - разному. Мои ассоциации – металлический привкус во рту, будто на зубах налип вязкий кусок кислого железа, и я пытаюсь его пережевать. Продолжалось около часа.

Страшен этот невидимый враг – ни запаха, ни звука и только в моменты выхлопа аварийного реактора неопределённые ощущения реальной опасности. Но прибывшие на ликвидацию и гражданские и военные вели себя спокойно, работали ответственно, с полной самоотдачей. Большинство с пренебрежением относились к использованию индивидуальных средств защиты, что особенно злило поначалу. Понимание пришло позднее: мы изначально располагали хоть какой- то информацией о реальной опасности, а общая масса ликвидаторов не была даже проинструктирована по элементарным правилам защиты от радиационной опасности, что и приходилось исправлять уже в процессе работы.

Среди нас были ребята, прошедшие Афган. Они говорили, что там было проще. Вон валун, за ним - дух. За другим - ты. И кто – кого. А здесь непонятки – опасность невидимая, не кусается, не стреляет и всегда она тебя, а ты её - никак, можешь только слегка защититься. Хочу отметить, что и большинство моих товарищей по опергруппе до приезда на ликвидацию не имели ни малейшего понятия о радиационной опасности, так как пришли на работу в органы после окончания гуманитарных вузов и первоначальным руководством к действию для них были рекомендации военно-медицинской службы по правилам поведения в Зоне. Почему на таких объектах нет обученных спецподразделений? Почему после стольких лет эксплуатации атомных станций не созданы машины и механизмы, способные выполнять любые работы в зоне повышенной радиации без участия человека? Неужели у учёных - атомщиков до сих пор бытует мнение одного из героев фильма «гардемарины», что людишек у нас много, а если что - ещё нарожают. А кавалерию беречь надо. Считаю, что такое потребительское отношение к народу научной элиты должно в корне меняться. Вопросы, вопросы.

Подвели японцы. Замахнулись на космос, а не могут бандажом стянуть тело аварийного реактора в Фукусиме, чтобы закрыть трещину и не гадить в океан. Предполагаю, что уже сейчас морскую живность, в основном придонную (крабы, креветки, камбала, ламинария и т.п.), употреблять в пищу следует с осторожностью. Всё, что имеет вес, оседает на дно, в том числе и радиационные частицы. Мало информации. Чувствуется рука международного рыбодобывающего лобби и всей цепочки рыбной отрасли. Поэтому нам, дальневосточникам, следует ориентироваться на амурские рыбные ресурсы и норвежскую сёмгу, выращенную в искусственных водоёмах. А в реке Припять рыбу ловить и употреблять в пищу можно, но только верховую. Вода берёт всего 10% радиации и это в принципе не смертельно опасно для человека.

Кстати, местные женщины – вахтовики, работающие в вышеупомянутой мной проектной организации, все имели мужей, работающих на ЧАЭС в различных должностях. И с гордостью отзывались об их мужской силе и потенции. Значит, радиация в небольших дозах тоже полезна. Но как она влияет на срок жизни, пока ответа нет. Бояться было чего.

Караулов в авторской передаче «Момент истины» на 5-м канале от 01.08. 2011 года озвучил информацию: в реакторе было 10 млрд. кюри, выброшено при взрыве 9 млрд. кюри. Ядерного горючего в 4-ом реакторе было 70 тонн. (Перепроверить, по Легасову - в реакторе было 1700 тонн урана). А М.С.Горбачёв в 1986 году официально заявлял, что при взрыве выброшено всего 50 млн. кюри.

В один из дней из Киева привезли прессу и на глаза попалась статья спецкора газеты «Правда» М.Одинца, в которой он с умилением расписывал возвращение в Чернобыль аистов с демонстрацией фото гнезда с аистом. Очень хотелось встретить спецкора и побродить с ним по городу в поисках того гнезда, без респираторов, но не сложилось. В июне 1986 года в Чернобыль за копиями оперативных документов приезжал руководитель райотдела УКГБ по Чернобылю. Был вынужден выписаться из госпиталя. Расследовавшая предпосылки к аварии комиссия усмотрела в его действиях халатность, выразившуюся в сокрытии и искажении информации по ЧАЭС. Оригиналов направляемых документов, где всё было изложено, в Киеве не нашли. Вот и пришлось ему лично приехать за ними, благо ключи от сейфа никому не сдавал. Члены комиссии с ним не поехали. Рассказывал, как он и сотрудники отдела разносили для профилактики по квартирам таблетки йодистого калия, о панике, непонимании происходящего среди властей всех уровней, бегстве из Припяти и Чернобыля руководителей народа.

В 1987 году один мой знакомый был вызван на расширенную Коллегию КГБ СССР для утверждения на руководящую должность в краевом Управлении. В последствие он рассказывал, что одновременно проходило утверждение руководителей Управлений и ведущих отделов из Украинской ССР. При объявлении приказа о назначении некоторые из них поднимались и, сами не замечая того, пошатывались. Впечатление не для слабонервных. Видимо, был нарушен вестибулярный аппарат от воздействия радиации, так как практически всё руководящее звено госбезопасности Украины прошло через атомное пекло в качестве руководителей опергрупп.

У нас руководителем был начальник разведки Управления по Киевской области, его замом – заместитель руководителя отдела по Горловке. С ним у меня произошёл интересный эпизод. Для меня ласковые названия наших поселений типа Сосновка, Виноградовка ассоциируются с компактным проживанием сельских жителей порядка 1000-2000 человек. Думал, что и Горловка типа этого. И по ассоциации с этим я как-то в начале нашего знакомства задал ему вопрос: а зачем в Горловке существует целый отдел госбезопасности? Неужели в посёлках такая напряжённая обстановка? Долго смеялся, потом пояснил, что Горловка – это крупный промышленный центр с миллионным населением и спектр решаемых задач очень широкий. Пришлось извиниться за свою безграмотность в знании отдельных регионов нашей великой страны. Извинения были приняты.

Высокопоставленный военный решил проинспектировать находящиеся в Зоне вверенные ему части. На КПП 30 километровой зоны ему предложили переодеться, рекомендовали маршрут. Он игнорировал. При возвращении замерили фон. Результат: генеральский мундир на утилизацию, машину на дезактивацию.

Как-то делегация из Японии попыталась посетить Чернобыль. При подъезде к КПП 30 километровой зоны их счётчики Гейгера так защёлкали, что они быстро развернулись и уехали восвояси. Наши соседи по коммуналке в Иванкове жили скромно, если не сказать бедно. Ещё в начале нашего пребывания мы обратили внимание на сохнущее во дворе на верёвках нижнее мужское бельё. Потёртое, старое. Посоветовались и решили отдавать своё использованное нижнее местным. Бельё новое, качественное, лишь пропитанное однодневным потом. На базе прапорщики вещевой службы нас поддержали, так как всё использованное бельё шло на утилизацию. Наш жест жителями был принят с благодарностью. На следующий день и в последующие дни весь двор был завешен сорочками и кальсонами. Полагаю, что обеспечили нижним бельём местное мужское население на несколько лет.

В 2002 году прошла перерегистрация ликвидаторов, замена удостоверений. Многим вполне законно не подтвердили статус ликвидатора и лишили льгот и хвастовства, так как они были только косвенно причастны к событиям и Зону видели лишь по ТВ из своих московских и киевских квартир. Мне рассказывал один знакомый пилот, что к ним в авиаотряд прибыл на работу выпускник Киевского института гражданской авиации и с порога заявил, что он является ликвидатором аварии на ЧАЭС. Предъявил удостоверение. Посмотрели документы и подняли на смех, так как на то время он для ликвидатора ещё возрастом не вышел. В приватной беседе «ликвидатор» пояснил, что в 1988 году их курс погрузили в автобусы и из Киева повезли на берег реки Припять. Подъехали, развернулись и уехали обратно. Через некоторое время выдали удостоверения ликвидаторов, и он на вполне законном основании пользуется льготами. Здесь двоякое отношение.

Даже проживание на загрязнённой радиацией территории должно предусматривать оказание этим людям какой-либо помощи, в том числе гуманитарной, усиление медицинского контроля. Но звание ликвидатора – не повод для хвастовства и получения халявы в любой её форме. Это мизерный карт-бланш на внимание Родины к здоровью и быту ликвидаторов, которые по её приказу – призыву ехали в атомное пекло ликвидировать последствия принятых глупых и безответственных решений. И порой неприятно слышать от циничных клерков: а мы вас туда не посылали.

Но под эту раздачу попали и те, кто в 1986 и последующих годах служил и работал в бывших союзных республиках и оттуда направлялся на ликвидацию аварии. На запросы российских компетентных органов о направлении пакета подтверждающих документов бывшие братские республики просто не отвечали. А у ребят были только ранее выданные на территориях этих республик удостоверения ликвидаторов, что без подтверждающих документов не являлось основанием для перерегистрации. Какое настоящее положение дел, не знаю. В 1997 году лечился в военном санатории в Шмаковке. Сотрудники санатория рассказывали, что недавно приезжал на отдых прапорщик с семьёй, ликвидатор. Дочери 10 лет, красавица - рослая, волосы белокурые, глаза голубые. Но мозг – чистый лист.

Вот такие впечатления – воспоминания сотрудника государственной безопасности – ликвидатора аварии на Чернобыльской АЭС в июле – августе 1986 года. Для справки: Допустимая доза: 5 рентген в год. Новый критерий с предельной дозой – 35 бэр за жизнь.

Самые большие дозы получили около 240 000 человек во время проведения работ по уменьшению последствий аварии в пределах 30 километровой зоны вокруг реактора.

С пожеланием никогда не попадать в такие места,

Денисьев Валерий Дмитриевич, майор КГБ в отставке, член Союза ветеранов госбезопасности по Дальневосточному региону г. Хабаровск

Прилагаю фотографии нашей опергруппы и моего пропуска для работы в Зоне.