СЮРПРИЗЫ СПАЛЬНОГО ВАГОНА

У каждого, наверное, бывают мгновения, незаживающими зарубками врезающиеся в память и которые остаются в ней до конца отпущенных дней.

Виталий Иванович Баранов, ветеран госбезопасности, запомнил этот день с мельчайшими подробностями. А ведь давно было!

Мальчишками, лишь только  растает снег и до самых белых мух, бродили по улицам и косогорам, как есть, босиком, облаченные в единственные широченные трусы, так называемые семейные. А плечи и грудь не прикрыты ничем. Даже маечкой.

Так и шастали по владивостокским взгорьям и «Речкам» - Первой, Второй и далее везде - до самого Сад-города, похожие к концу сезона на африканцев, кожею, выдубленной солнцем, дождями и ветром до черно-коричневого глянца. Глаза только да зубы сверкают на смуглых лицах. Да белесым отсветом отдают  выгоревшие волосы на головенках.

Несытые это были годы. Сорок пятый не исключение. Но пацанва умудрялась набить брюхо всякими подручными съестными припасами - дарами моря там или, к примеру, добываемыми набегом на обывательские огороды картошкой, которую пекли на кострах, морковкой и брюквой, наскоро сполоснутыми в прибойной волне.

Когда же шел на нерест знаменитый приморский чилим, начиналась эра насыщения для мальчишек.

Креветка валила валом и прямо в черте города. Зайдешь в Уссурийский залив, где-то под микитки чтоб было. В руках нехитрый снаряд: наволочка от подушки. Распластаешь ее наподобие бредешка и идешь вдоль берега, буквально прорезая роящегося чилима. Два-три захода - и полное ведро креветки.

Варили ее в морской же воде до покраснения. И насыщались от пуза. Чилим - это вам такой деликатес: сколько ни съешь, все равно хочется еще.

Вот и тогда Виталька Баранов, вернувшись из школы, забросив под стол матерчатую сумку с учебниками и тетрадками, которую мать прострочила на швейной машинке, уже плюхался в заливе, добывая чилима.

Сварили и съели, шелуша как семечки, первую норму чилима: ведро. А глаза-то ведь - завидущие, а брюхо-то - ненасытное. И чилиму все неймется - просто кишмя кишит вблизи берега.

В разгар ловли, когда шли сквозь креветочный строй, набивая наволочку под завязку, вдруг послышался самолетный гул. Тогда была война на Дальнем Востоке. Там пушки гремели - в Маньчжурии и Корее, совсем рядом, под боком.

Но чтоб пикировали военные самолеты на столицу Приморья - это уж слишком! А тут прямо над головами перекрывал плеск прибоя рев самолетных моторов. Пилот, наверное, намеревался дотянуть до причальной стенки метров этак в восьмидесяти или, может, ста от ребят.

Запрокинули головы, насколько позволяла морская вода, доходящая до плеч. Разинули рты, глотая соленую влагу и захлебываясь.

Самолет шел на снижение: вражеский, - это уже виделось с ясностью. На белых крыльях двухмоторника - красные круглые знаки. Японец! Как пить дать, японец!.. Уже подбитый, видимо. За хвостом - шлейф густого черного дыма.

И тянет, гад, до причала, где ошвартовано несколько сейнеров...

Не дотянул, слава Богу! Рухнул в залив. Взметнул столб воды, фонтаном обрушившийся, обсыпав парней тысячами брызг, тяжелых, как камни, больно колотящих по плечам и затылкам.

И никто даже испугаться не успел. Наверное, это был последний самолет, сбитый за период Второй мировой на ее завершающем этапе.

Налет на Владивосток не состоялся...

Хотя не за горами маячила уже другая война - холодная. И были уже первые в этой войне  подбитые самолеты. Как, например, «неопознанный Б-29», напавший сразу после капитуляции Японии на наш пограничный катер в районе Камчатки возле мыса Сердце-Камень. Тогда пограничники держались до конца, истекли кровью, но заставили «неизвестную» летающую крепость отвалить в сторону моря с дымящимся одним из четырех моторов...

Но откуда было знать про это владивостокским пацанам, промышляющим чилима в Уссурийском заливе?

Вэкспозиции недавно открывшегося в Хабаровске музея чекистской славы есть стенд, посвященный контрразведывательной операции, которую грамотно спланировали и успешно осуществили работники нашего краевого аппарата госбезопасности.

Дело это, как говорят, навело большого шороху в те, далекие уже, октябрьские дни 1964 года. Резонанс его был бы более широким и более громким, ежели бы не накладочка, случившаяся в связи с внеочередным пленумом ЦК КПСС, прервавшим находящуюся в самом зените политическую карьеру Первого секретаря Центрального комитета и Председателя Совета Министров СССР Н. С. Хрущева.

Но, думается, оба события в известной мере сыграли роль поворотного момента в дальнейшем ходе истории нашей России.

А вот о первом секретаре американского посольства Дж. А. Обри, атташе командоре Дж. Ф. Смите и  подполковнике  К. К. Ливере есть, наверное, резон вспомнить и сегодня. Их карьера военных разведчиков, специализирующихся в России, тоже завершилась крахом как раз в те октябрьские дни в Хабаровске. Не святая эта троица была повязана чекистами, как говорится, со всеми потрохами, то бишь, с поличным, с полным набором вещдоков, разоблачающих, прямо скажем, нелицеприятный промысел американских дипломатов в России.

Вообще-то, на должности атташе подвизаются люди, по долгу службы занимающиеся в стране пребывания сбором сведений, входящих в их компетенцию. Это самые что ни на есть кадровые разведчики. Сие не является секретом.

Но разведка разведке рознь, говорят. Существуют ведь известные деликатные пределы, за которые не следует переступать разведчику, коль скоро он дорожит своим положением и репутацией. Тут ведь по лезвию ножа ходишь...

После конфуза Пауэрса, сбитого на высотном разведсамолете «Локхид – У-2» над Свердловском, возможности американской разведки в России резко скукожились. И вот американцы решили испытать другой метод  радиоэлектронного «обшаривания» объектов, интересных им. Не с борта самолета, а, например, из вагона пассажирского экспресса, следующего по тому же Транссибу. Тут-то уж наверняка есть что разнюхать и что разведать.

С присущей вообще англосаксам неуклюжей наглостью  и самоуверенностью пустились американцы в рисковый путь  за Урал до Находки, ничуть не думая о том, что их могут «поймать за руку» и вывести из мрака конспирации за ушко да на ясное  солнышко.

Атташе ведет разведку - это ему не возбраняется, коль скоро его невозможно разоблачить. Но если уж попался с поличным - извините!

Новейшая, по тем временам, высокочастотная радиоэлектронная разведаппаратура, компактная, малогабаритная, с большим радиусом действия, позволяющая по характеру излучений распознавать и фиксировать характер объектов, расположенных на значительном удалении. Шифрблокноты. Маршрутная карта Транссиба с обозначенными вдоль него военными и оборонными объектами.

Они думали, что русские не сумеют засечь импульсы их узконаправленных, высокочастотных радиоэлектронных излучений, испускаемых новейшим прибором. Вахлаки, мол, куда им, дуракам, чай пить с печеньем и шоколадом!

Но их все-таки засекли. И довольно точно определили, что неспроста этот спальный вагон сибирского экспресса время от времени посылает обшаривающие радиоэлектронные импульсы, изучая глубокую полосу вдоль железнодорожной колеи. А интересных американцам целей здесь предостаточно.

Американцы ехали в Находку и догадки не имели о том, что уже давно находятся под плотным колпаком территориальных органов КГБ. И, может быть, сверлили уже дырки на кителях и погонах, чтобы было куда ввинтить звездочки - производство в следующий, очередной, чин - и разные там американские бронзовые медали и ордена, положенные  за успешно проведенную разведоперацию.

Однако... как сказано у классика, «вот уж, действительно, благодарю, не ожидал...»

Вечерком, расслабившись в люксе гостиницы «Дальний Восток», и Обри, и Смит, и Ливер, изрядно накачавшись «рашен-уодка» под шикарную закуску (икорочка, крабы в консервах, балычок...), безмятежно почивали.

Где-то ближе к ночи, когда сгустилась темнота, дверь номера бесшумно отворилась...

Мистер Обри, еле разлепив глаза с похмельного спросонья, впал в прострацию, когда увидел русского - полковника в повседневной военной форме с голубыми петлицами и кантом, при галстуке - все как полагается.

«Русская контрразведка! - мелькнула в голове полусумасшедшая мысль. - Неужели вляпались?»

Потеряв самоконтроль, в шоке, твердил одно и то же:

- Я - дипломат. Вы не можете это сделать!

- Имеем, имеем право, мистер Обри! Успокойтесь. Вот ордер на досмотр  и изъятие вещдоков. Понятые, товарищи! Сюда, пожалуйста...

Русский полковник был, вообще-то, не русским по национальности. Башкирец. Закий Набиевич Исламов. Но свое дело знал твердо. Руководитель группы захвата. Остальные ребята из хабаровского УКГБ - одеты по гражданке. На всякий случай готовые нейтрализовать поползновения американских дипломатов-разведчиков к тому, чтоб оказать сопротивление, уничтожить улики, испортить аппаратуру.

Девятнадцатьлет минуло с той поры, когда Виталька Баранов августовским погожим днем ловил чилима в Уссурийском заливе и видел, как в море упал японский истребитель, прорвавшийся к Владивостоку и подбитый нашими    «пэвэошниками»...

И вот мы снова встречаемся с Барановым, теперь уже не Виталькой, а Виталием Ивановичем, кадровым сотрудником органов госбезопасности в чине старшего лейтенанта. Правда, он в штатском. Подчинен полковнику Исламову. В группе захвата его роль скромна, но явно не статична.

Вспоминая тот день, Виталий Иванович, нынче уже ветеран органов, до сих пор испытывает некоторый этический дискомфорт. Такие операции с обыском и задержанием иностранных, хотя и кадровых разведчиков, но все же находящихся под щитом экстерриториальной неприкосновенности, имеют мало аналогов в международной практике.

В нашей истории дело подполковника Обри и его подчиненных сопоставимо разве что с операцией чекистов, разоблачивших в свое время заговор послов с английским посланником Локартом во главе.

Локарта тогда арестовали, и его пришлось разменять на арестованного, в свою очередь, в Лондоне британской службой  Интеллидженс сервис нашего полпреда Леонида Красина.

...Обри с подельниками просто выдворили из пределов СССР в качестве персон нон грата. Конечно же, и американцы выслали из США ровно такое же количество наших дипломатов.

Группа полковника Исламова добыла убедительные улики против мистера Обри со товарищи. Их карьера кадровых и весьма опытных разведчиков-профессионалов, действующих против России, закончилась навсегда. Это был крупный успех наших спецслужб.

Правда, некоторый урон претерпела и российская сторона. Из Америки тоже выслали наших дипломатов не лыком шитых. Но они-то ведь ничем себя не запятнали и подверглись выдворению, что называется, наобум лазаря, в порядке обмена вежливыми экивоками. Один из эпизодов «холодной войны», начавшейся между Россией и ее англосаксонскими союзниками задолго до того, как Черчиль произнес свою зловеще-знаменитую речь в американском городе Фултоне...

Всостав группы полковника Исламова, учитывая чрезвычайную важность предстоящей операции, исключающей даже малейшую вероятность провала - надлежало действовать только наверняка, - назначили самых надежных, самых грамотных чекистов.

Старший лейтенант Баранов на все сто отвечал предъявленным критериям. Человек высокой общей культуры, вежливый, обходительный и в то же время  твердый в исполнении порученного дела, с развитым чувством ответственности за него, он умел находить общий язык с людьми самых различных склонностей, темпераментов, профессий, с широким диапазоном интеллекта и знаний.

На службу в органы госбезопасности определился, несмотря на то, что появился на свет в семье кадрового чекиста,  вообще-то по воле случая.

Он родился в Хабаровске. Школу оканчивал во Владивостоке, куда его отца, в прошлом сцепщика вагонов на станции Ин, а на тот момент уже более полутора десятка лет прослужившего в органах МГБ, перевели по службе в водный отдел транспортной милиции (транспортники в то время проходили по системе госбезопасности).

В школьные годы Виталий в общем-то мало чем отличался от сверстников. В меру хулиганистый. Крепенький, себя в обиду не дающий. Но и маленьких, слабоватых (по скудным  во всеобщности харчам) никогда не обижал.

Рука не поднималась. Душа противилась.

А вот учился Баранов почти на круглые пятерки. Четверки редко-редко гостили в его дневнике.

Потому и решился, получив аттестат, подать заявление в Ленинградский госуниверситет имени Жданова. Поступил, выдержав конкурс где-то больше семи абитуриентов на одно место. Учился на историка. Специализация - Россия. Дипломную работу, по окончании курса наук, написал, выбрав тему из истории чекистских органов - разоблачение контрреволюционного заговора Национального центра в Москве и Петрограде.

Защитилсяна «отлично», попросил направить его в родной Хабаровск, куда из Владивостока опять-таки в водный отдел транспортной милиции получил назначение для дальнейшего прохождения службы отец Виталия Иван Петрович Баранов.

По выпуску из университета Виталий приехал не один, а с молодой женой, тоже выпускницей, Изольдой Барановой. Только окончила она филфак.

Оба - преподаватели в старших классах средней школы.

Но... работы для них в Хабаровске не нашлось. Те годы - не нынешнее время. Профессия учителя оставалась престижной и, между прочим, оплачивалась весьма прилично. Хватало на хлеб и на воду...

Виталий устроился в Окружной дом офицеров Советской Армии - штатным лектором.  Изольда нашла пристанище в качестве лаборантки на кафедре русского языка Хабаровского пединститута.

Так и мотался с лекциями Виталий Иванович по гарнизонам огромного Дальнего Востока, покуда друг отца, начальник водного отдела УМГБ Николай Петрович Байдин не порекомендовал его на открывшуюся в управлении вакансию.

Учли происхождение Баранова-младшего, заслуги его отца, имевшего за плечами и командировку в Чечено-Ингушетию в сорок втором году, и борьбу с литовскими «лесными братьями» в сорок четвертом и сорок пятом годах, и, наконец, корейскую кампанию в том же сорок пятом на невидимом фронте в войне с Японией, а также его боевые награды: орден Красной Звезды, медали - советскую «За боевые заслуги», «За освобождение Кореи» - от правительства КНДР.

Стал Виталий Иванович оперативным работником, младшим лейтенантом госбезопасности. И как-то сразу, без раскачек начал вникать в дело. Довольно успешно. Выстраивалась карьера. Рос в чинах. Работал по противодействию идеологическим диверсиям противника.

Повыходуна пенсию около года отдыхал Виталий Иванович, стараясь как-то привыкнуть к новому своему состоянию. Просыпаешься, когда захочешь. Торопиться не надо. Никаких тебе встреч, бесед с подчиненными, с простыми гражданами. Никому не подотчетен. И нет никакого занятия, чтоб было к чему стремиться, чего достигать.

В больших дозах такое времяпровождение, знаете, - это довольно тяжко. Душа остается молодой. И она обязана трудиться, как сказал поэт, и день и ночь, и день и ночь...

Давний друг Баранова - опытнейший, можно сказать, ректор пединститута Валентин Викторович Романов, видя, как тот мается, не зная, куда пристроить свою энергию и свои возможности, далеко не растраченные, предложил как-то Виталию Ивановичу:

- Вот что, дорогой! Предлагаю тебе должность. Пойдешь под мое крыло?

- А это смотря на какую должность...

Романов махнул рукою  в нетерпенье.

- Не отлынивай, ради Бога! Сначала выслушай.

Тогда, в конце восьмидесятых, начался интенсивный обмен студентами между российскими и иностранными вузами.

По сей причине и стал ректор подумывать о том, что надо бы учредить при институте (ныне это Хабаровский гуманитарный университет) организационную структуру, специально предназначенную в помощь иностранным студентам, прибывающим в вуз по обмену.

Так и умыслили они с Барановым международный отдел, со временем плавно выросший  в факультет международного образования. Кафедра русского языка с отделениями годичников - ускоренные курсы и двухгодичников - более основательное обучение. Для иностранцев, разумеется.

А для русских студентов, уезжающих в сопредельные страны, постепенно выкристаллизовывался факультет восточных языков с японской, корейской и китайской кафедрами.

Каких усилий это стоило Виталию Ивановичу Баранову, я говорить не стану. Скажу только, что ему пригодились и давний студенческий опыт, и опыт чекистской работы. Детище Романова и Баранова - факультет международного образования, работающий на коммерческой, платной, основе, не качающий из госбюджета ни единой копейки, и отпочковавшийся от него факультет восточных языков процветают и сегодня.

Виталий Иванович от дел отошел. Но живет в нем сознание большого исполненного дела, нужного людям.

Евгений КОРЯКИН,

военный журналист, член СВГБ

Фотографии из архива ФСБ