Душа обороны Албазинского острога

Ранней весной 1654 года по расхлябанной русской дороге, до сих пор проклинаемой путешественниками, медленно двигался в сторону Смоленска крытый возок. Пассажир, кутавшийся в тяжелый шерстяной плащ, был довольно молодым еще человеком. Причина столь дальней поездки была для того времени обыденной – ехал он предоставить свой массивный кавалерийский палаш и верность за небольшое вознаграждение государю московскому Алексею Михайловичу по прозванию Тишайший. А если попросту - наниматься на службу ратную.

Недавно закончилась Тридцатилетняя война и многие европейские наемники остались не у дел, а здесь прошел слушок, что русский царь готовится к войне с поляками и создает солдатские полки нового строя, вербуя офицеров-инструкторов на приличное жалование.

Прусский род фон Бейтонов еще лет пятьдесят назад потерял свой замок и родовые земли.

На хлеб эти обнищавшие дворяне зарабатывали с тех пор войной. Герцогство Прусское в то время находилось в вассальной зависимости от Польши и влачило жалкое существование. Наш Альфред Иоганн фон Бейтон последние три года воевал за датского короля и дослужился до капитана.

Известный архивист Н.Н. Оглоблин  среди дел посольства Ф.А. Головина обнаружил челобитную Бейтона с кратким изложением обстоятельств его появления и службы в

России. Из нее следует, что Альфред Бейтон «в чину капитанском и порутчиком»  послан был «ис под Смоленска служить в полк боярина и воеводы князя Алексея Никитича Трубецкого». Русская служба Бейтона началась под Смоленском, затем он участвовал в боях под Шкловом, Быховом, Слуцком, Ригой, Мстиславлем, ел полусырую конину в осаде в Могилеве, сидел в осаде и в других крепостях.

Гораздо сложнее установить настоящую фамилию нашего героя. В русских источниках, современных Бейтону, встречается несколько ее вариантов: Бойтон, Байтон, Фанбейтон (фон Бейтон), Бейдон, Байдон, Бойдон. Позднее, в XVIII–XIX вв., в документах и исторических исследованиях утвердилось написание «Бейтон», которое принято и в современной литературе. Однако оно не бесспорно. Дело в том, что сам Бейтон, уже будучи на русской службе, подписывался следующим образом: «Afonasse Beithon». Если предположить, что он писал свою фамилию по-немецки, то в переводе на язык родных осин она будет звучат как Байтон. Но оставим ему ту фамилию, под которой он вошел в историю.

Еще до окончания русско-польской войны Бейтона перевели в Томск для создания в Сибири полков нового строя. В Томске наемник оказался в первой половине 1660-х гг., как сам писал, «при бывшем воеводе Иване Васильевиче Бутурлине», который воеводствовал там в 1659/60 – 1664/65 гг.. В городовом сметном списке Томска он значился поручиком. Наряду с другими иностранными офицерами (Л. Бондодом, А. Дабином, О. фон Менкиным, Х. Рыхтером, Я. ван дер Гейденом, Я. Шнеером, И. Людерсоном и др.), он должен был обучать местных служилых людей солдатской науке.

В Томске Бейтон женился на красавице-казачке. Именно женитьба коренным образом изменила судьбу Бейтона, Но для того, что бы жениться на своей избраннице, он должен был перейти в православие и принять русское подданство. Поэтому после свадьбы, которая произошла до 1665 г., служащего по контракту поручика фон Бейтона больше не стало, а появился русский служилый человек Афанасий Иванович Бейтон, обязанный, как и всякий русский дворянин, служить своей новой родине пожизненно (освободят русскую знать от этой «крепостной повинности» только через много десятилетий). При крещении получил имя Афанасий Иванович и потерял приставку «фон». Время «фонов» среди русского дворянства придет только после присоединения Прибалтики с тамошними немецкими фон-баронами. Вскоре его «по указу великих государей со всем домишком взяли к Москве». Но в столице Бейтон по какой-то причине не усидел и по собственной просьбе был отправлен в Енисейск с поверстанием в дети боярские. В результате этого служебный статус Бейтона изменился: из иностранного наемника, связанного с Россией контрактом о службе, он превратился в обычного русского служилого человека, обязанного отныне пожизненной службой новому отечеству.  В окладной книге Енисейска 1680/81 г. он записан сыном боярским с годовым окладом жалованья в 12 руб., 12 четвертей ржи, 10 четвертей овса и 3 пуда соли. В Томске и Енисейске Бейтону пришлось участвовать в обороне русских владений от многочисленных набегов джунгар и енисейских киргизов. Небольшого роста, со свислыми на запорожский манер усами, в синем казацком чекмене и мохнатой папахе немец Бейтон практически не отличался на вид от окружавших его казаков. Это отличие было видно и слышно только в бою: вместо казацкой сабли, немец предпочитал тяжелый прусский палаш, а вместо волчьего воя, привычного для атакующих казаков, яростно кричал «Mein Gott!»

Большой боевой опыт, бывший за плечами Бейтона, видимо, предопределил его назначение на должность командира полка, отправленного на Амур для защиты русских владений от маньчжуров, которые, захватив Китай, в начале 1680-х гг. резко активизировали враждебные действия против России, стремясь вытеснить русских из Приамурья. В начале 80-х годов маньчжуры начали планомерную «зачистку» Амура от русских. В 1682 года были уничтожены Долонский и Селембинский остроги, в 1683 году — разорены Зейский и Тугирский. К концу 1684 года из всех русских поселений на Амуре оставался один только Албазин. Естественно, российские власти сложившаяся ситуация тревожила, и преизрядно. Сибирских воевод обязали отправить в Даурию тысячу казаков, даурским воеводам - Нерчинскому Ивану Власову и Албазинскому Алексею Толбузину особым указом предлагалось быть готовым к нападению маньчжуров, но вести себя аккуратно и самим «с иноземцами всех земель ссор и задоров никаких не чинить». Ну, положим, как себя вести, оба забайкальских воеводы и без советов знали — ситуация не способствовала шапкозакидательским настроениям. А вот с отправкой подкрепления все было куда сложнее. Дело в том, что в своем стремительном движении «встречь Солнцу» молодая Россия набрала такой темп, что банально не успевала подтягивать тылы. В итоге в Восточной Сибири не было не то что воинских резервов — там населения-то практически не было! Поэтому подкрепление для Толбузина, сидевшего на Амуре, начали формировать не больше ни меньше, как в Тобольске. Кто не помнит, где это — возьмите карту Сибири. Западной, а не Восточной Сибири.

Шестисотенный полк, которым предстояло командовать Бейтону, был сформирован в Тобольске к весне 1684 г. из сибирских казаков, их родственников, а также представителей посадских и крестьянских низов и гулящих людей из городов Тобольского разряда (Тобольска, Туринска, Верхотурья, Тюмени). Эти новоприборные казаки «прославились» тем, что по дороге от Тобольска до Енисейска, недовольные плохим казенным снабжением, вышли из под контроля воеводской администрации и своих начальных людей, завели «воровские» казачьи круги и занялись грабежами (захватывали имущество воевод, торговых людей, избивали приказчиков). Подойдя к Енисейску в конце августа 1684 года, они вступили в конфликт с местным воеводой К. Щербатовым, который чуть было не закончился вооруженным столкновением между новоприбывшими и енисейцами. В конце концов воевода удовлетворил требование казаков: выдал им хлебное жалованье, дощаники и судовые припасы для дальнейшего следования, а в начальные люди к ним (казачьим головой) назначил енисейского сына боярского Афанасия Бейтона. Такого должны послушать – был когда-то безродный немец, а нынче женился на казачке и в сродственниках у него чуть не половина енисейских казаков!  Только ранней весной 1685 года ему удалось, подчинив себе людей, выйти в Забайкалье, причем из-за проблем с транспортировкой по дороге пришлось оставить (на р. Ангаре) артиллерию и значительную часть боеприпасов и другого снаряжения. Серьезная задержка произошла под Удинским острогом, куда прибыли на «страстную неделю» (между 13 и 18 апреля). Здесь монголы угнали быков и лошадей, предназначавшихся для перевозки военного снаряжения. Казаки бросились в погоню. Поход в степь оказался удачным: казаки вернули часть лошадей, прихватив заодно у монголов полторы сотни голов рогатого скота и тысячную отару овец. Однако из-за этого полк задержался под Удинском на целый месяц. В результате к пункту своего назначения – Албазину – он не успел подойти до того, как началась первая осада маньчжурами этой крепости (10 июня 1685 года), закончившаяся ее капитуляцией. 

9 июля 1685 г. полк Бейтона явился в Нерчинск, несколько позднее туда подвезли оставленные на р. Ангаре пушки и боеприпасы. 10 июля в Нерчинск пришли оставшиеся в живых албазинцы во главе со своим командиром тобольским сыном боярским Алексеем Ларионовичем Толбузиным. Вслед за этим Нерчинский воевода И.Е. Власов, получив известие об уходе маньчжуров из-под Албазина, принял решение вновь занять Албазинское воеводство, чтобы «не потерять... Даурской земли». Нерчинский воевода определил Афанасия Ивановича помощником Толбузина и первым во главе отряда из 198 человек 1 августа 1685 г. выслал на место сожженного Албазина. Согласно указаниям воеводы Бейтон должен был «оберегать» хлебные поля  и начать восстановление крепости. Прибыв на место 10 августа, казаки под руководством Бейтона проделали большую работу по заготовке продовольствия. 27 августа (по другим сведениям 1 сентября) подошел Толбузин с основными силами (316 чел.). 

К лету 1686 г. почти полностью была возведена новая крепость. По наблюдениям археолога А.Р. Артемьева, она была построена с учетом достижений европейского фортификационного искусства, ориентированного на укрепления бастионного типа. Бастионные укрепления по четырем сторонам крепости хорошо видны и на рисунке, изображающем осаду Албазина в книге Н. Витсена «Северная и Восточная Татария». Данное обстоятельство наталкивает на мысль, что немалую роль в планировании и строительстве крепости сыграл Бейтон, бывший в гарнизоне Албазина единственным человеком, не понаслышке знакомым с западно-европейской фортификацией. Возрождение Албазина произошло столь быстро, что в штабе Айгуньской группировки маньчжурской армии вначале не хотели верить свидетельствам лазутчиков. Потом пришло раздражение: казаков обвинили в вероломстве. Раздражение  военачальников было тем сильнее, что императору Канси уже доложили о полной победе над «ми-хоу» (дословный перевод с китайского: «люди с лицами, похожими на обезьяньи»).

Толбузин поручал Бейтону ответственные задания: вести разведку и отражать нападения маньчжуров. Всякий раз, когда «отъезжие караулы» сообщали о появлении неприятеля, ему навстречу высылались под командой казачьего головы кавалерийские отряды. Как позднее вспоминал сам Бейтон, «хотели богдойцы воинские люди ко Албазину подъезжать, а я... с ратными людьми поиски над ними чинил и бои с ними были непрестанно».

Не всегда удавалось нагнать маньчжурскую конницу, но когда врага все же настигали, победа доставалась русским. Под командованием Бейтона казаки побили маньчжуров в ноябре 1685 г. у Монастырской заимки и в марте 1686 г. на р. Кумаре. Наиболее полно талант Бейтона как военачальника раскрылся во время обороны Албазина с 7 июля 1686 г. по 30 августа 1687 г. от 5-тысячной, а затем 10-тысячной маньчжурской армии, которой противостояло всего 826 защитников, включая окрестных крестьян.

 Уже в первые часы осады он продемонстрировал свое умение вести бой против превосходящих сил противника, когда по приказу воеводы во главе части защитников атаковал неприятеля в момент его высадки с судов на берег. Атака был столь напористой, что среди маньчжуров началась паника, и их командующему Лан Таню пришлось лично наводить порядок в своих войсках. 9–12 июля русские вновь пытались сбросить противника в Амур. На пятый день боев (11 июля) Толбузин был тяжело ранен вражеским ядром («отшибло правую ногу по колено») и через четыре дня скончался.

Командование крепостью и гарнизоном принял Афанасий Бейтон. Он неоднократно обращался к Нерчинскому воеводе Власову и полномочному послу на переговорах с маньчжурским Китаем Ф.А. Головину с просьбой о подкреплении: «Дай, государь, помощи и прибавочных людей, буде возможно». Но военные силы России в Забайкалье были крайне малочисленны. Как писал Власов Головину, «за конечным малолюдством не токмо на выручку Албазина, и от мунгальских людей оборонитца неким». Оставалось надеяться на Бога, да на собственное мужество и ратное мастерство. В июле, сентябре и октябре маньчжуры пытались взять крепость штурмом. Но умелое командование Бейтона и отчаянная храбрость защитников срывали все эти попытки. Более того, до октября 1686 года. гарнизон сам пять раз делал вылазки в стан врага. «И против воинских неприятельских вымыслах и жестокого приступа за помочью Божиею вашим, великих государей, счастием с теми ратными людми стояли и бились не щедя голов своих подкопами и всякими боями и часто на выласку и на приступ к ним к роскатом ходили и языков имали и нужу и всякой голод и холод терпели и на их ласковые слова и прелестные листы не здавались».

По некоторым сведениям, только в октябрьских боях цинская армия потеряла до 1500 солдат. Таяли и ряды оборонявшихся, причем гибли не столько в боях, сколько от начавшейся цинги. 

К концу 1686 г. стал ощущаться недостаток в воде, топливе и противоцинготных средствах. К декабрю в живых осталось всего 150 «осадных сидельцев», да и «те все оцынжали», так что караулы в крепости могли держать не более 30 ратных людей и около 15 «подросков». Заболел и сам Бейтон. Израненный и больной, он выходил на костылях командовать остатками гарнизона. Побывавший в январе 1687 г. в Албазине маньчжурский офицер сообщил своему начальству, что «старшина русских» Афанасий Бейтон «опасно болен, а прочие, которых осталось [всего] 20 с лишним человек, также нездоровы».

 «Сколько побито и померло... – с болью писал сам Бейтон Нерчинскому воеводе, – странное время было: друг друга не видали, и кто поздоровеет раненные и кто умрет, не знали, потому что скудость во всем стала...» . На исходе этого казавшегося бесконечным «сидения» в крепости умер священник. Албазинцы остались без духовного окормления, а люди продолжали умирать. И тогда Бейтон пишет Власову записку, которую историки долго не воспринимали всерьез:  «И те умершие люди похоронены в городе в зимовье поверх земли без отпеву до твоего разсмотрению. А ныне я с казаками живу во всяком смрадном усыщении. А вовсе похоронить без твоей милости и приказу дерзнуть не хощу, чтоб, государь, в погрешении не быть. А хоте, государь, ныне и благоволишь похоронить, да некем подумать и невозможно никакими мерами».

Наверное, как всякий неофит, Бейтон был не очень хорошо знаком с православными канонами. Однако наверняка усвоил, что нет для истинно верующего доли страшнее, чем быть погребенным как собака, без исповеди, причастия, без отпевания. Потому и не хоронил людей, потому и дышал смрадом — боялся совершить страшное. Коль уж жизни казаков своих не сберег, так хоть души их не погубить проклятьем вечным. В 1992 году во время археологических раскопок в Албазино  была обнаружена землянка, почти полностью заполненная скелетами. Между ними были установлены горшки, скорее всего — с поминальной кутьей, а в том, что это были именно защитники крепости, сомневаться не приходится: на останках были найдены 25 нательных крестиков, серебряных и бронзовых. Все тела были погребены потомками по православному обряду под залпы воинского салюта на территории Албазинского острога, где теперь стоит станица Амурского казачьего войска.

Головину и Власову в Нерчинске тоже приходилось не сладко. У Головина было четкое указание — добиться проведения государственной границы по Амуру, «давая знать, что кроме оной реки, издревле разделяющей оба государства, никакая граница не будет крепка». Однако у китайцев это предложение вызвало дружный смех — они претендовали на все земли к востоку от реки Лены, и требовали границу по Байкалу и притокам Лены.

Причем для подтверждения весомости этих требований ими были предъявлены доказательные «аргументы». 14 августа 1689 года громадное маньчжурское войско окружило Нерчинск. Против 600 казаков нерчинского гарнизона и двух тысяч стрельцов, приведенных Головиным, стояло 17 тысяч маньчжур. Несколько дней продолжалось противостояние и «сами великие послы со стрелецкими полками стояли за надолбами ополчась». Албазин, по большому счету, выстоял потому, что ему помогал Нерчинск. Нерчинску помогать было уже некому. Поэтому оставалось продолжать переговоры с тем, что есть. А козырь у Головина и Власова был, по сути, один — так и не сдавшийся Албазинский острог, который, несмотря ни на что, все еще держал этот сумасшедший немец. Держал, наверное, уже только на одном своем прусском упрямстве и казачьем презрении к смерти.

Но тут в первых числах декабря 1686 года пришло известие о заключении перемирия между Россией и Цинским Китаем, в связи с чем боевые действия приостанавливались. Албазинцы могли вздохнуть свободно. Вряд ли они догадывались, что именно их самоотверженность вынудила цинский двор во время переговоров с российскими представителями  Венюковым и  Фаворовым дать согласие на отвод своих войск из-под Албазина до устья Зеи. Затянувшаяся осада поставила маньчжурскую армию, не готовую к длительным боевым действиям и понесшую огромные потери, в крайне тяжелое положение. 

В результате заключенного перемирия осада была снята, однако маньчжуры продолжали держать крепость в блокаде. И в том, и в другом лагере положение оставалось крайне сложным. В Албазине царила цинга, а в маньчжурском стане – голод. От «хлебной скудости» среди осаждающих начался даже мор. По преданию, в начале мая 1687 года маньчжурские военачальники предложили Бейтону услуги своих врачей и лекарства, но он отказался от помощи и, в свою очередь, послал во вражеский стан пирог весом в пуд. 6 мая неприятельская армия отступила от города на 4 версты, а 30 августа 1687 г. ушла из-под Албазина, оставив, однако, около крепости свои посты и разъезды, которые продолжали держать ее фактически в блокаде, пропуская только «малых людей» с продовольствием. Периодически маньчжуры угоняли скот, убивали отдалявшихся от крепости казаков, дважды, 11 июля 1688 г. и 21 августа 1689 г., сожгли весь посеянный албазинцами хлеб.  Бейтон удерживал казаков от ухода в Нерчинск, хотя сам, судя по его донесениям, пришел уже в полное отчаяние: «Служу вам, великим государям, холоп ваш, в дальней вашей заочной Даурской Украйне, в Албазине, в томной, голодной, смертной осаде сидел, и от прежних ран и осадного многотерпения холоп ваш захворал, и устарел, и помираю томною, голодною смертию, питаться нечем. Цари государи, смилуйтеся».

Даже если принять во внимание традиционное для челобитных XVII в. преувеличение тягот службы и страданий, вряд ли можно сомневаться, что казачий голова желал поскорее вырваться из Албазина. Слишком уж много он там претерпел. 

Желание вскоре сбылось. 29 августа 1689 года. был подписан Нерчинский договор, согласно которому Россия уступала Амур  Китаю. Буквально через два дня, 31 августа, Ф.А. Головин направил Бейтону в Албазин указную память (получена 8 сентября) с предписанием, «собрав всех служилых людей, сказав им о том указ великих государей, и город Албазин разорить, и вал раскопать без остатку, и всякие воинские припасы (пушки, и зелье, и свинец, и мелкое ружье, и гранатную пушку, и гранатные ядра), и хлебные всякие припасы, и печать албазинскую взяв с собою, и служилых людей з женами и з детьми и со всеми их животы вывесть в Нерчинской. А строение деревянное, которое есть в Албазине, велеть зжечь, чтоб никакова прибежища не осталось... И разоря Албазин, со всеми воинскими припасы и хлебными запасы в Нерчинск вытти нынешним водяным путем». 

5 сентября к Албазину прибыло возвращавшееся с переговоров маньчжурское посольство. Под его бдительным присмотром казаки, начиная с 9 сентября 1689 г., стали разрушать крепость, и сломали и сожгли все за три дня. Маньчжуры были настолько обрадованы этим, что щедро одарили Бейтона подарками. Сжигая крепость, казаки так постарались, что уже в наши дни археологи с большим трудом обнаружили ее остатки. 

8 октября 1689 г. Афанасий Иванович сообщил вышестоящему начальству, что Албазин разрушен, и отправился в Нерчинск. На этом закончился самый героический период его жизни. 

Если бы албазинцы в 1686–1687 гг. не выдержали осаду и сдали крепость, результаты русско-маньчжурских переговоров могли бы быть гораздо хуже для России. Мужество и героизм восьми сотен безвестных казаков, крестьян и промышленных людей, насмерть стоявших на защите российских рубежей, позволили Ф.А. Головину существенно умерить территориальные притязания маньчжуров, которые, как известно, претендовали чуть ли не на всю Восточную Сибирь. А успех обороны Албазина во многом был обеспечен Афанасием Бейтоном. Прибыв в Нерчинск, отчаянный комендант последней русской крепости на Амуре подал челобитную: «а ныне я, холоп ваш, увечен и ранен, живу в Нерчинску, помираю голодной смертью». Он попросил прикомандировать его к Ф.А. Головину: «пожалуйте меня, холопа вашего, велите, государи, меня, холопа вашего, за мою службишку, и за раны, и за увечья, и за осадное сидение отпустить в полк к окольничему». Одновременно он ходатайствовал о своем производстве в полковники и просил «отпустить к Москве».  К Ф.А. Головину его прикомандировали, и он вместе с посольством в мае 1690 г. отбыл из Иркутска на запад. В сентябре 1690 г. Головин отправил Бейтона из Тобольска с отписками в Москву. 

Отсутствие необходимых источников не позволяет говорить о том, что делал Бейтон в Москве и какие проблемы пытался там решать. Наверное пытался добиться полковничьего чина и награды для себя и казаков по справедливости. Что касается российской справедливости… Пусть желающие ее поищут в толстых словарях, на букву «С».  Вскоре его вновь отправили в Сибирь,  в Иркутск. Сын Яков по этому поводу позднее вспоминал, что отец его «служил в Иркуцку казачьим же головою по наряду из разряду Московского в 1691 году».

В 1695 году. мы встречаем его по-прежнему в должности казачьего головы, служащим в Иркутском уезде, затем следует перевод в Удинский острог  и повышение Бейтона в 1697 г. в чине – его произвели в дворяне московского списка, тем самым формально он был причислен к элите российского общества. Но насладиться преимуществами своего нового статуса Бейтон не успел, ибо вскоре скончался. Согласно официальным документам – «Хлебной и соляной расходной книге» по Иркутску за 1701 год и окладной книге жалованья по Иркутску  – «казачий голова и московского списка дворянин» Бейтон «умре в 209-м году», т. е. в 1701/02 г. После себя он оставил четырех сыновей, которые и продолжили его род службой на ратном поприще России.

Крюков Владимир Викторович, казачий полковник, почётный атаман Амурского казачьего войска, генеральный директор ООО ППП "Сугдак", член СВГБ по ДВ региону