«ФОРДЗОН» БОМБЁЖЕК НЕ БОЯЛСЯ

Последний раз они виделись без малого полстолетия назад. Или, может, чуть больше. Потому и удивляться не стоит, что не сразу признали друг друга. Хотя в «уазике» сидели рядом. На одной сидушке позадь шофера. И только, когда перекинулись словами (в дороге, ведь, не без этого), разговорились, вспомнили былое,  только тогда вдруг выяснилось, что служили, оказывается, они когда-то  в одном полку и даже проживали под одной крышей, ютясь в комнатушках через стенку один от другого.

Вот тогда-то и начали обниматься, обмениваться скупыми троекратными поцелуями – по-русски, по-солдатски…

Оба в отставке уже. Полковник и прапорщик. Новиков Владимир Сергеевич и Архипов Василий Алексеевич. Один москвич. Другой сахалинец.

Давно это было. Накануне Нового, 1950 года начальник службы ГСМ 5-го отдельного  морского  авиационного пограничного полка сержант Архипов на закрепленном «зис-пятом», будучи сам за рулем, отбыл из Озерска, где базировалась их часть (это на восточном берегу Анивского залива) в Корсаков. Встречать жену Валентину и родную матушку Дарью Алексеевну, которые  вот - вот должны приплыть на пароходе из Владивостока. 

Вообще-то приехали родные из дальнего далека. Аж из Орловщины. (Ныне их Чибисовский район, вместе с городом Елец отошел к Липецкой области.)  К тому времени  служба Василия в авиации как-то сама собою из колеи срочной перелилась в сверхсрочную. Начальство с самого начала положило глаз на  Василия.  В послевоенные годы призывы двадцать восьмого, двадцать девятого, тридцатого годов служили по многу лет вместо положенных сроков.

А мастеров, ценных на подхвате, умельцев на все руки, каким и оказался сержант Архипов, норовили и вовсе не отпускать на гражданку. Так что пусть даже и не помышляет, как сказали бы сегодня, о дембеле. 

Пароход из Владивостока опоздал всего ничего. На каких-нибудь полтора часа. До Нового года оставался порядочный люфт времени. Лишь бы пурга не прихватила в пути…

Жену и матушку Василий не видел с того дня, как их, новобранцев, на  подводах, выделенных колхозом имени Кирова (в большом  пристанционном селе Ольшанец  числились две сельхозартели: «Кировская» и «Тринадцатая», «13 лет Октября», то-есть), отвезли в районный центр Чибисовку. Райвоенком  за неимением каких-либо помещений, которые можно было бы приспособить под временное общежитие, разместил парней в большом сарае, под самую крышу забитом сеном.

Время зимнее. Декабрь месяц. Но – ничего. Зарывшись в сено,  коротать ночное время можно. Даром что спали не раздеваясь. Как есть в валенках, в шапках-ушанках, в стеганых телогрейках. У Васьки Архипова и шапки меховой не отыскалось в родной избенке. Нахлобучил старую буденовку, невесть каким образом оказавшуюся под рукою.

А что? Подходяще выходило. Опустишь отворот, отстегнув кнопки по бокам, захлестнешь на пуговицу матерчатые клапаны под подбородком. Никакой Дед Мороз тебя не проймет. И шея - в тепле, как миленькая, под защитой от ветра…

Поутру, построив в две шеренги, показали ребят «покупателям». Так по въевшейся, фронтовой еще привычке продолжали именовать представителей воинских частей, прибывших в военкомат для отбора пополнения в свои «хозяйства». (Тоже фронтовое словечко!)

По первому случаю Василия Архипова не выбрал никто. Не подошел ни в танкисты (хотя имел права тракториста и – соответственно – пахотный стаж на колхозных полях), ни в военные строители, ни в иные какие войска. Пришлось ночевать в сенном сарае без никого. Как перст – один одиношонек.

На другой день понаехали еще новобранцы из других колхозов. Василий Христом-Богом умолял военкома, чтоб посодействовал ему попасть в пехоту. Потому как дома – в деревне оставались у него двое едоков: матушка-инвалид, неспособная к крестьянской тяжелой работе, да еще, не чета многим, успел Архипов до армии  обзавестись женою. С Валькой Белых сдружились еще в школе. Сказала: ни за кого замуж не пойду! Только за тебя! Вот и  получилась у них семейная жизнь, хотя годами к супружеству вроде бы и не вышли пока. Но что произошло – то произошло.

В семье Василий – единственный кормилец и поилец. Неплохо бы угодить в пехотинцы. На флоте служат пять лет. В военно-воздушных силах – четыре года. А в пехоте – всего три… Военком обещался помочь. Мол, как получится. Сделаю, что в моих силах. Видно, силенок маловато у него нашлось. Потому что взяли Архипова хоть и не в моряки, но все равно не туда, куда хотелось. Пехота стороною его обошла. Забрили  в авиацию молодца. Это, получается, - четыре года разлуки с родственниками…

И посадили их в зеленые общие вагоны на станции Чибисовка, повезли сначала в Орел. Там – пересадка на другой – московский поезд. А из столицы состав с новобранцами застучал колесами по рельсам великого сибирского железного пути. Оставляя за окнами вагонов могучие реки, необъятную тайгу и полынные степи. Василий Архипов утешал себя мыслью: все-таки четыре года – срок преходящий. Все проходит на белом свете. И служба тоже пройдет. Отбуду в армии как надо и вернусь.

Жена и матушка как-нибудь перебьются.
Он не знал тогда еще, что службы ему выпало не на четыре года, а почти на всю оставшуюся жизнь. Больше тридцати лет отбухал в одном и том же полку, пока не вышел в запас прапорщиком. Теперь вот в отставке уже – под чистую. Снят со всех воинских учетов. Хотя летный и аэродромного обслуживания состав  отрезанным ломтем не считают старого солдата прапорщика в отставке Архипова Василия Алексеевича. В воинском коллективе он – свой человек.

Собственно, к военному своему состоянию Василий Архипов обвык, можно сказать, еще сызмальства. И пятнадцати лет ему не минуло, как начал трудиться на железной дороге. В сорок четвертом. В паровозо-вагонном депо большой узловой станции Елец.  Железная дорога тогда, и в предвоенные, и в военные годы, и сразу после войны – вплоть до хрущевской «оттепели», находилась на военном положении. Машинисты паровозов ходили в младших военных техниках и носили лейтенантские погоны.

Мастер  ремонтного цеха, где мальчишкою вкалывал Василий Архипов, был майором.  Начальник депо - тоже при погонах в два просвета с двумя большими звездочками. «Товарищ подполковник»,- называли его.

Василий по малолетству форму не носил. Состоял в вольнонаемных. Но дисциплина на дороге держалась на высоком градусе. Похлеще, чем в действующей армии. Все для фронта, все для победы! Трудились день и ночь. Ремонтировали и паровозную тягу, и прицепной вагонный состав.  Василий, как поднаторевший в механизмах, слесарил и по токарному делу кумекал изрядно.  Довольствовался по взрослой рабочей карточке, положенной в горячих цехах. Как никак восемьсот грамм  хлеба в день – солидная добавка к общему семейному пайку.

Сам-то обходился двумястами граммами, выдаваемыми плюс к стакану сладкого чая в качестве доппитания в деповской столовой. Спецмолоко в порошке и разные там жиры, углеводы, «второй фронт» - американскую свиную тушенку предпочитал получать сухим пайком, чтобы тоже маленько подкормить  своих женщин. Худо, бедно перебивались, зубы на полку не клали,  с голоду не пухли. Огородишко выручал на орловских черноземах. Козу держали во дворе. Коровенку не потянули бы. Сено косить некому. Да и налог на живность задавил бы семью. Ни много, ни мало, а, кажется, два или три килограмма масла в топленном виде  в год надо было сдать в заготпункт на каждую дойную голову крупного рогатого скота.

На козу налога не полагалось, но молоко, жирное, сладкое, до двух литров в день за две дойки, утром и вечером, она исправно выдавала «на гора».

Читатели, наверное, вправе задаться вопросом: «Как же так? Помнится, автор обмолвился, дескать, у Василия за душою - документы, дающие право управлять трактором и стаж работы на колхозных полях. А в армию призвали его из железнодорожников. Нестыковочка получается!»

Отвечаем: судьба изменчива всегда у человека. Она играет им, как захочет. Васька Архипов лишился отца тринадцати лет от роду. Еще и классы начальной ступени не прошел, как  нужда заставила его гнуть спину вместе с бабами-колхозницами   и на пахотной, и на уборочной. Война настала. Мужиков почти всех, под самый корень призвали на позиции. Страда дожидаться не будет. Должен кто-то и снопы вязать, и скирды метать, и хлеб молотить.  По осени сорок второго года умыслило правление колхоза направить Ваську на ускоренные курсы МТС. Учиться на тракториста. Надо кому-то и трактора водить по черноземным орловским полям…

Нельзя забывать, что в сорок первом году на исходе лета фронт вплотную придвинулся к Ольшанцу, на берега степной речки Сосна.  В декабре с пятого числа на шестое оба колхоза, и «Кировский», и «Тринадцатый»,  на целые сутки попали под вражескую оккупацию. Стрельба застала Василия на улице возле школы. Снаряды вокруг лопаются  так, что уши закладывает. Страху особого он не успел прочувствовать. Только вместе с толпою прохожих шарахнулся в школьный подвал, не задело бы чтоб осколками.

Там они и сидели, пережидая огневой этот гвалт. Потом – тишина. И почти сразу  в подвал сунулись чужие солдаты в серых, мышиного цвета шинелях. «Шнель! Шнель!»,- больно тыкая в тело  по чему попало  тупыми рылами автоматов, немцы выгнали людей из-под школы, заставили построиться в колонну по трое и повели куда-то в сторону сельсовета. У большинства, кто спрятался в подвале, с собою не было никаких документов. Мирные жители: женщины, подростки. Были в толпе и мужики, путейские рабочие. У этих форма железнодорожная – на петлицах молоточки.

Их, говорят, фрицы отпустили тотчас же.  Остальных, которые без документов, задержали. Всех. И баб, и мальчишек.

Худо, наверное, пришлось бы и Василию. Но – надоумили рядом шагающие железнодорожники. Тикай, мол, парнишка, из строя, когда подвернется случай. Немцы не заметят. Мы тебя загородим.

И подходящий случай ему выпал. Когда шли мимо большого дома, толи контора участкового милиционера, толи еще какое-нибудь казенное присутствие, улучив момент, Васька шмыгнул под высокое  крыльцо и затаился там. Фрицы прозевали побег. Долго сидел под ступенями Васька, прозябая, как премудрый пескарь. Да и впрямь – на дворе зима. Холодновато все-таки.

Выждав, пока не стемнело, он потихонечку выбрался на вольный воздух. Огляделся. И под яркими зимними звездами, пустился задами, огородами, перелазом через плетни до своего жилища. Один раз вздрогнул, впервые испугавшись, как следует, с холодными мурашками по спине,  споткнувшись обо что-то мягкое на меже и увидев, что это – убитый, покойник… Мертвецов он тогда боялся хуже огня. Не успел разглядеть: наш это был, или немец.

Шагнув через порог родной хаты, Васька опешил. Из огня да в полымя он попал! В горнице полным полно немцев. Человек десять. Может, больше. Сгрудились вокруг стола. Горгочут при свете керосиновой лампы. Хватают из чугунка на столешнице горячую, дымящуюся паром картошку. Прямо грязными лапами. Кое-как облупив, токарят в широкие глотки. Чавкают. Обжигаются. Хохочут. Мать притулилась в сторонке. Молчит, подперев лицо ладошкою.

Все прянули взглядами в сторону скрипнувшей двери, впустившей в избу клубы белесого хлада. Когда улегся морозный туман, один из немцев, видимо, что-то смекнув про себя, поманил, кивнув Василию, указательным пальцем: «Ком хиер! Ком! Би-истро! Шнель!» Иди, дескать, сюда, кнаббе! Да, побыстрее!»

Фашист  буквально содрал с плеч мальчишки под веселый гогот  фрицевской солдатни сначала стеганную заношенную фуфайчонку. Потом сдернул с него ватные теплые штаны. Заставил снять валенки и зимнюю шапку-кубанку.

Василий вымахал не по годам рослым, могутным ребенком.  Справа парня вполне налезла бы и на мужика средней щуплости. Вот бедолага - озябший дойче оккупант и прикинул, пораскинув хилыми извилинами:  руссишен сердитый зима схарчит солдата фюрера  в обмундировке вермахта –  шинелишке на рыбьем меху. Уютнее ему станет, коли напялит, изъяв у недочеловека - славянина, стеганные брюки и такую же ватную тужурку…   
Рано утром, показалось даже, чуть ли не под их окошком, затакал пулемет. Василий сам собою научился в одночасье   по звуку различать: наши стреляют или немцы. На этот раз сомневаться не приходится – ударили русские. Немцы тоже догадались: им надо рвать когти. Немедленно. От постоя немчуры изба опустела. Мигом. Даже дух чужой солдатчины, особый, специфический, улетучился вместе с немцами. Германский мародер, ограбивший Ваську, первым задал стрекача, правда, не забыв прихватить с собою его жалкие обноски.

Выручили ли немецкого солдата Васькины пожитки? Вряд ли…

Как дурной сон канули в вечность воспоминанья от краткой этой немецкой оккупации справного черноземного села Ольшанец. Народонаселение, изловленное гитлеровцами в подвале сельской школы, тех, кто не смог предъявить документы, они, отступая, погнали с собою. Так и вели, конвоируя, наставив «шмайсеры», до самой Белой Церкви. Это уже на Украине. Там, загнав в Божий храм, закидали через окна гранатами. Кто пытался вырваться из церкви сквозь двери, сквозь окна, - скосили автоматным огнем. Уцелели немногие. Спаслись, кого завалило трупами и не достало ни пулями, ни осколками.

А для пацана-Архипова открылась череда обычных сельских прифронтовых будней. Об этом мы уже успели чуток поведать. В начале наших сегодняшних записок. Добавим только: после успешных занятий на ускоренных курсах МТС Василия, получившего соответствующий диплом, решением кировского председателя (вернее сказать: председательши, ибо фронт начисто повымел мужиков из села) поставили в трактористы, посадили за штурвал «Фордзона».

Для тех, кто не знает, – это марка выпускавшегося в СССР по американской лицензии универсального сельскохозяйственного трактора. Он и пашет, и боронит, таская плуг с бороною, и жнет, буксируя прицепной комбайн «Сталинец». И на обмолоте снопов использовался «Фордзон». Снимали с ведущей задней оси одно колесо, второе стопорили. Накидывали на освободившуюся втулку шкив, передающий вертящее усилие  на рабочее колесо молотилки. Много еще есть чего, что умел делать «Фордзон», стальной безотказный конь с огромными ведущими задними колесами. На колесах – большие железные шипы для вящей проходимости.

На таком вот артельном «Фордзоне» и катал, случалось, Василий колхозных девчат до околицы и, бывало, куда подальше. Что ж? Фронт – фронтом. Рядышком громыхает. Война - войною. Пускай! А молодое дело остается молодым. Никуда не денешься!

На пахоте работал Архипов Васька чаще всего по ночам. С выключенными фарами. Соблюдая ранжир на деляне на ощупь, загнав трактор двумя колесами в проделанную борозду. Днем в поле не сунешься. Спасенья нет от «Мессеров». Немец как раз  нахрапом пер на Сталинград. Германские самолеты частенько летали и над Ельцом с окрестностями.

А в лето сорок третьего совсем рядом разразилась битва на Орловско-Курской дуге. Германские асы  осатанели вконец. Не давали знику ни днем, ни ночью. Но пахать-то все равно надо. Хоть умри! Ночью немец навешывал осветительные бомбы на парашютах и бомбил, поливал из пулеметов кого только видел в самолетном прицеле.

Колхозные трактористы навострились мгновенно. Как загорятся светильники-бомбы, сразу – ширк от «Фордзонов» как можно дальше! Куда-нибудь по кюветам, за бугорки, по балкам и буеракам запрятаться. И – ничего! Никто на памяти Василия не пострадал от пули или бомбы фашистского аса. Спасались, как могли.

А «Фордзону» что? Он – железный, стальной. Бомбежек не боится. Усоборовать трактор  способно только прямое попадание бомбы. Ежели рядом упадет, она его лишь тряхнет. Осколки и пули «Фордзону» нипочем…

Один раз, правда, «Мессер», спикировав и перейдя на бреющий, чуть было не ущучил Ваську и его бригадира, белоруса-беженца, приставшего к кировской сельхозартели. Думали: все! Карачун! Деваться некуда… Пулемет чехвостит по шляху – словно дождичком сечет. Благо – на сумасшедшем бегу, куда глаза глядят, повалились кубарем, напоровшись на оставленную в поле огромную колоду, выдолбленную, как корыто,  в цельном стволе векового дуба. Ее использовали в посевную, как волокушу. Прицепив к «Фордзону»  и наполнив зерном, подвозили к стану семена.

Поили также скот из нее, наливая воды…

Весьма кстати подвернулась волокуша. Ей-Богу! И откуда только силы взялись! Подвернули колодину боком, нырнули под корыто,  накрылись, как охлюпкою. Темно, тесно – будто в могиле.   На волю выбраться – никак… По-всякому ловчились. Не получается! Васька еле выскреб в податливом черноземе, загребая пальцами и раздирая  в кровь их, дырку-лаз под опрокинутым дубовым бортом. Кое-как протиснулся наружу. Потом, раскачивая колодину туда-сюда: «Раз – два! Взяли! Еще раз! Взяли!», ухитрился, сам не зная как, вызволить и своего белоруса. Тот, правда, помогал Василию: встал на карачки и упирался спиною в дно корыта. В такт Васькиным рывкам…

Фронт вскоре откатился на запад. «Мессера» перестали  шастать  по елецкому  небу. Все полоски сжали, хлеб обмолотили, сдали в заготпункты для нужд обороны и в семенные фонды.  На трудодни себе – колхозникам оставили  два шиша с половиною. Закончили сев озимых.   Отогнали в МТС тракторы на обслуживание и текущий ремонт. Ваське Архипову вроде бы проклюнулся небольшой просвет. Можно  слегка и отойти от ударной, стахановской работы.

Но не вышло у него с передышкой. «Знаешь что?» - остановился однажды с парнем  один из путейских, чуть ли не из тех, что сговорили Архипова улизнуть из немецкого плена зимой сорок первого,- «Довольно тебе мотаться куда пошлют за колхозные трудодни. Айда-ка к нам, в депо! Рук до нельзя не хватает. А ты – мальчишка хваткий. С техникою дружишь. Пригодишься в цеху. Оклад приличный. Хлебная карточка – по рабочей сетке. Бесплатное доппитание  в рабочей столовой. Один раз в смену! Соглашайся…»

Обуяла тут  радость Василия. Несказанная. Выбиться в  отряды рабочего класса, в гегемоны – это вам не хухры-мухры! Дело стоящее. Хотя немножко щемило на сердце у парня. Никогда уж больше не прокатит на тракторе он свою Валентину до околицы, а, может, и подальше…  Валька, узнав, какие перспективы маячат Василию, всплеснула руками: «Ты у меня – молодчина! Конечно же, депо – даже хлеще, чем МТС. Хоть и выдают паспорта эмтээсникам, но деповские все же повыше рангом.»

И начал ходить на работу Василий Архипов задолго до заводского гудка, по шпалам, по шпалам: восемь километров из Ольшанца до Ельца. А потом, вымотавшись в ремонтном горячем цеху почти каждый день по две смены подряд, топал он обратно по тем же железнодорожным шпалам. В депо не спросили, есть ли  у Васьки паспорт. Знали, возрастом не вышел. Да сельским и не положены  паспорта. А Василий и не подумал: а ведь отпроситься в колхозе не помешало бы…

Вот и завели  на Архипова  дело. На полевые работы не является. Шатается не знамо где. Дезертир трудового фронта! Доставил в избушку Архиповых повестку в суд сам участковый. Потребовал  у полуграмотной Дарьи Алексеевны расписку в получении. Тогда-то и екнуло сердце у Васьки. Припаяют срок за трудовое дезертирство! Как пить дать – припаяют! Время военное. Не шутка это – отлынивать от работы!

А он ведь трудился! Ежедневно. В цеху от темна до темна  гнул и пилил, точил и на деповской паровой кузнице, случалось, отлаживал железяки. Постиг системы сложных автоматических тормозов на железной дороге. Тормоз Матросова. Тормоз Казанцава. Американский тормоз Вестингауза – для пульмановских вагонов. Да мало ли чего еще путного и полезного  изучил он до тонкостей в паровозо-вагонном депо узловой станции Елец?  

И за это, за все хорошее Ваську Архипова – в каталажку?

Начальник цеха, майор, громко захохотал, узнав про мытарства своего рабочего Василия Архипова, одного из лучших слесарей-ремонтников. «Держи хвост пистолетом, малец! Участковому с сего дня на ваш двор дорога заказана!»

Как ни крути, но и в колхозе, и здесь, на железной дороге, в деповском ремонтном цеху, умножал Василий, работая по-стахановски, общий вклад в великое и святое дело нашей Победы над ненавистным врагом. Никуда от этого не уйдешь. Из рядов пролетариата обратно в сельские труженики не выдернули Ваську Архипова.

Зато в Красную Армию – призвали. Война-то кончилась. С железнодорожников брони поснимали. Принесли приписное свидетельство и Василию Архипову. Не приняли во внимание даже то обстоятельство, что расписались они в ЗАГСе с Валентиной Белых (естественно, сменившей фамилию на мужнюю, как на Руси повелось), сочетавшись законным браком.

Потом и призывная повестка пришла из Чибисовского райвоенкомата. Через всю Россию из конца в конец, с захода на восход домчал паровоз чубатых новобранцев к берегу Великого – он же Тихий – океана. В бараках на Сухой Речке под Владивостоком, где раньше располагался летний рыбацкий стан, развернутый к той поре в учебку для призывников, со вновь прибывшего пополнения первым делом посбривали шевелюры. Под чистый нуль. Мало ли что! Могли ведь и нахвататься какой-нибудь нежелательной живности за дальнюю дорогу.

Ну и остальные положенные в таких ситуациях процедуры проделали с новичками. Баня там. Выдача обмундирования, Изъятие гражданской одежонки. И прочее, и прочее.

Василия Архипова, как тракториста, слесаря по ремонту сложных механизмов, после курса молодого бойца и принятия Присяги оставили в учебке на предмет обучения в  школе сержантов – младших специалистов аэродромного обслуживания со специализацией военных водителей и ремонтников самолетного оборудования. Вот как обернулась военная судьба сельского парня-трудяги из черноземной глубинки Центральной России!

Из Приморья распределили младшего сержанта Архипова в 10-ю Воздушную Армию, порт базирования – аэродром Сокол на острове Сахалин. Это – где-то в тридцати километрах к северу от Южно-Сахалинска. Раньше здесь базировались японские самолеты. Младший сержант Архипов помнит и гравийную взлетку на Соколе, покрытую  еще японцами дырчатым стальным настилом, который можно было закатывать в рулоны.

Такое взлетно-посадочное покрытие и сегодня еще используется кое-где на глубинных аэродромах. На памяти Василия Алексеевича появились в сахалинской столице и, надо полагать, вообще на всем острове первые две «Победы». Одна – для  первого секретаря  Сахалинского обкома партии. Другая пришла в адрес 10-ой Воздушной. На ней ездил сам командарм генерал-майор Белоконь. За рулем – не сержант какой-нибудь, не старшина, а лейтенант!

Летали пилоты на поршневых самолетах, хорошо поработавших во фронтовом небе. И немчуру сбивали, и  в сорок пятом – самурайских асов. На Сахалине почти без временного интервала наши летчики стали гоняться за американцами, то и дело нахально норовившими прощупать прочность дальневосточных воздушных рубежей России. Уже шла Корейская война, и этим, наверное, все сказано.

При Архипове, служившим  старшиною – хозяйственником и за баранкою  на «ЗИС»е возившем на прицепной тележке с наливной цистерной разного рода ГСМ. На памяти Архипова на вооружение 10-ой Воздушной армии поступило звено реактивных истребителей. Командарм Белоконь руководил первым пробным  полетом. Один из лечиков-испытателей, пригнавших самолеты со Дземгов в Комсомольске-на-Амуре, при заходе на посадку, провел реактивный, едва не задев выпущенными шасси за кровлю командирской будки. За что получил страшный нагоняй от генерал-майора, грозившегося отдать под трибунал воздушного хулигана.
Но не отдал.

Довелось служить сержанту Архипову и в Корсакове, где стояла нефтебаза авиаторов, снабжавшая горюче-смазочными материалами все аэродромы острова: и военные, и гражданские.  Отсюда  переманил сержанта Архипова начальник тыла морского авиаполка, базировавшегося по соседству в Озерске, на берегу залива Анива, в авиацию МВД. Майор. Фамилию его  Василий Алексеевич запамятовал напрочь.

Полк имеет интересную историю. Сформирован в Быково под Москвой специально для обслуживания строящейся  тогда высокочастотной линии правительственной связи Москва – Дальний Восток. Имел на вооружении  трофейные германские озерно-речные истребители «Орадо», на шасси-поплавках взлетающие с водной поверхности и на нее садящие, монопланы «Ли-2» ( так называемые русские «Дугласы»), бипланы «По-2», «У-2», «Ан-2». Периодически менял дислокацию по мере продвижения связистов – монтажников на восток. Нерчинск. Хабаровск. Сахалин. 

Авиачасть участвовала в Маньчжурском походе, в освобождении Южного Сахалина. Из пункта базирования в Александровске–Сахалинском на севере острова полк передислоцировали в Озерск.  Для взлета и посадки гидробипланов «Орадо» приспособили обширную пресноводную лагуну, которая, собственно, и дала повод назвать Озерск его именем.

Три года командовал службой ГСМ сверхсрочник Архипов в Озерске. Что значит «командовал»?  Под началом у сержанта он сам, прицепная кузов-тележка на резиновом ходу, несколько цистерн - емкостей, кубовых и трехкубовых. Их грузили на эту самую тележку, цепляемую к автомобилю «ЗИС-5», в кузове которого тоже помещалась емкость для ГСМ.

Таким вот манером сержант Архипов «челночил» по тракту Озерск - Корсаков  туда и обратно, сидя рядом с военным водителем. Старший машины. Он же начсклада ГСМ (которого фактически не существовало в Озерске, горючка трех видов, смазочные материалы отпускались для заправки и обслуживания самолетов прямо с колес). Он же учетчик и получатель  бензина, смазочных масел.

Это только такое название: тракт на Корсаково. В действительности вместо шоссейки, пусть даже и самой примитивной, пункт О. (Озерск) связывало с пунктом К. (Корсаково) самое что ни на есть бездорожье, непроезжее при малейшем помрачении гидро-метеоусловий.

Старшего сержанта, слив на погоне три лычки в одну - широкую, заработал Василий Архипов на адовой, можно сказать, гэсээмовской службе. Плюс засеребрились виски сединою. Пограничная авиация на Сахалине летала всегда, если позволяла погода. Значит, и начальник ГСМ делал ходки в Корсаково на дню по два, иногда по три раза. Без выходных. Ну разве, когда ударит пурга или тайфунчик нагрянет, удавалось немного перевести дух. Каторга длилась и длилась. И не было ей ни дна, ни покрышки…

Конечно полегчало, когда перебазировались в Южно-Сахалинск. Кстати, Василий Андреевич одним из первых получил благоустроенную комфортабельную квартиру в областном центре в доме, специально построенном для пограничных авиаторов. Трехкомнатную на четверых членов семьи. К тому времени у четы Архиповых родился сынишка Саня.  Дарья Алексеевна, свекровка, на материк не вернулась. Осталась на острове с детьми и внуком. В этой квартире Василий Алексеевич проживает и сегодня…

Командуя ремонтно-механической мастерской пограничного авиаполка, прапорщик Архипов скрупулезно вникал в порученную работу. За плечами у него – только ускоренные, военного времени  курсы МТС, да школа сержантского состава с уклоном на аэродромное по механической части обслуживание самолетов. На вертолеты тогда, на Сухой Речке, курсантов еще не специализировали. Вот и весь теоретический багаж Архипова Василия Алексеевича!

А на практике – ого-ого! С ним трудно будет тягаться. До всего достиг самоуком, собственной смекалкой и разумением. Даже налет часов бортовым механиком на патрульном «Ил-14»  выслужил прапорщик в отставке Архипов. Как-никак, в офицерской должности летал больше года.

Есть у авиаторов границы, как и у лицеистов пушкинской поры, чудесный обычай: вместе или порознь, обязательно отмечать каждую годовщину со дня Приказа о формировании  своей части и получении воинским коллективом Боевого Красного знамени. Наяву или мысленно поднимается общий заздравный тост в честь события, значимого для всех однополчан и соратников. «Друзья мои! Прекрасен наш союз!» - пронзительные слова Александра Сергеевича стали девизом всех, кто летая, стережет рубежи России.

А в юбилейные даты непременно они: и те, кто в строю, и те, кто пополнил ветеранскую рать, - все, кто во здравии, съезжаются под сень родной части, откуда начинали свой путь служения Стране.

Владимир Сергеевич Новиков, заслуженный штурман России, молодым лейтенантом прибыл после летного училища в Озерск. Под далекий Новый – 1950 год  гэсээмщик Захаров уехал в Корсаков за женою и матерью, приехавших на Сахалин из глубинной России. Лейтенант Володя Новиков, оставшись в Озерске, в своей ветхой каморке, вместе с друзьями-сослуживцами хлопотал, под вьюги завыванье, накрывая праздничный стол, чтоб по-летчицки, по-сахалински встретить дорогих гостей и, заодно, залпом шампанского бутылок отметить наступление Нового года.

Сквозь бурю пробился  на работяге-ЗИСе, благополучно прибыл старший сержант Архипов. Доставил ближайших своих родственников. Свалил узлы, чемоданы, корзинки и разные там бабские картонки в собственном закутке. И - шасть через фанерную дверь к соседу - лейтенанту! Их здесь уже ждали. Почетным караулом. С часами в руках. Когда стрелки сошлись на двенадцати – в полночь, взлетели пробки в потолок.

После Сахалина Владимир Сергеевич Новиков служил на Камчатке, в Магадане, в Воркуте. Небо над арктическим сектором границы России ему - наезженная дорога. Уволясь в запас, полковник Новиков предметом своих интересов избрал историю авиации ФСБ. Его перу принадлежит несколько книг по этой тематике. За исторические исследования  Новикову присуждены  Почетный Диплом  и Наградной знак  победителя ежегодного конкурса на звание лауреата премии «Золотое перо границы».

На далеком острове Сокровищ они вновь повстречались: прапорщик Архипов и полковник Новиков.

Евгений Корякин.
Фото Андрея Бичурова. 

На фото №1 - Архипов Василий Алексеевич.