|
|
Лев Толстой и великий русский художник-сибиряк Василий Суриков были друзьями. И тот, и другой ценили и уважали художнический, творческий талант - друг в друге. Но черная кошка однажды все-таки пробежала между Толстым и Суриковым. Не будем уточнять, по какому поводу. Друзья стали врагами…
Когда Суриков выставил полотно «Переход Суворова через Альпы», единственный язвительный отклик о картине среди восторженной публики последовал только от Толстого. «Подумаешь, классик отечественной кисти! Неуч он, ваш Суриков, а не классик! Да гляньте только, куда указует падать своим солдатушкам Генералиссимус! В пропасть! По отвесному льду. Этак вместо перехода, чтоб на равнине бить французов, суворовские чудо-богатыри, пресловутые, понаделают дырок один на другом штыками, покалечат пушками, бросаемыми на спуск абы как. Кости себе переломают…»
С точки зрения приземленного, натуралистического реализма Толстой был прав, давая волю своей разгулявшейся желчи. Безусловно.
А вот, исходя если из позиций реализма иного рода, которым только и живут подлинные классики и кисти, и пера, умеющие на высоком градусе правды и подлинного чувства выразить идею и рельефно, и экономно, и образно, то живописец Суриков справился с задачей, стоящей перед ним, блестяще. Вполне…
Как это – провести большие массы войск: двадцать одну тысячу штыков, сабель, артиллерию и обозы - сквозь ледяные пики, над зияющими провалами, по взорванным Чертовым мостам и карнизным тропам? Невозможно по определению, - скажет любой человек здравого ума и в ясной памяти… Но, ведь, было такое! Было!.. Еще как – было…
Суворов – не первый полководец в истории, записанной на скрижали и оставшейся в памяти людей, шагнувший через Альпы. Примерно две тысячи лет назад до него великий стратег и тактик античности пуниец Ганнибал тоже перешел через Альпы из Галлии в Италию. Проделал перед тем опять же нехилый поход по восточному побережью Иберийского полуострова, преодолел нешуточные, слегка заоблачные, слегка запорошенные снегом Пиринеи
Не только карфагенскую пехоту провел с нумидийской кавалерией (двадцать с лишним тысяч пик и мечей) с обозами, но и целый «танковый» (по реалиям древних) «батальон»: тридцать боевых африканских – диких и строптивых – слонов, наученных крушить и топтать вражеские колонны…
Дух сегодня захватывает при попытках осмыслить столь невероятные, но бесспорные все-таки факты. Да!.. Были времена и были герои! Не то, что нынешнее племя!
Хотя…
Сентготардское чудо Суворова и его богатырей явилось изумленному миру: разным там швейцарцам, австрийцам, итальянцам вкупе с англичанами и французами в промозглом сентябре 1799-го года. А ровно через сто лет, 30-го декабря восемьсот девяносто девятого – на исходе славного Х1Х века на хуторе Сулимин Полтавской губернии в семье Григория Кравченко, безлошадного мужика, батрачившего примаком у богатого тестя, вторым ребенком появился сын, нареченный в честь святого апостола Андрея Первозванного.
Младенцу Андрейке, в общем-то, никак не маячило выйти в приличные люди. Так по началу и складывалась горемычная его судьба, оставшегося круглым сиротой. Прижимистый родной дедушка, справный хуторянин, жадный до каждой полушки, выгнал его со двора. Вместе со старшим братом Данилкой. Пусть идут, куда глаза глядят. Пошли по миру…
Мамка умерла. Папку забрили во солдаты, посадили на синий пароход и увезли на Дальний Восток. Где уже гремели пушки и солдатики военные убитыми валились во множестве на землю. Шла война. Русско-японская…
По всем раскладкам выходило: быть и Андрею Кравченко батраком в экономии у российского графа Мусина-Пушкина на Полтавщине. Или на побегушках у польского пана Седлецкого, владельца латифундий в жирных малороссийских черноземах. Так бы и батрачил, так бы и мыкался на заработках у достаточных хозяев. Никуда бы выше не прыгнул.
Но ему, Андрею,- голь из голи перекатной,- на роду была уготована иная судьба. Полководцем стал. В танковые генералы вышел. В командармы. И также, как Генералиссимус, в декабре сорок четвертого – в январе сорок пятого (почти через 150 лет после Суворова) шагнул своей 6-ой гвардейской танковой армией через Альпы. Правда, не через те – Итальянско-Швейцарские. Пониже это были Альпы и не столь крутые. Трансильванские. Но все же Альпы.
Провел-таки командарм свою гвардейскую армаду с боями, как Суворов, через эти западные отроги Карпат, почти без потерь перевалил из Румынии в Венгрию на Балатонскую низменность. Столкнувшись здесь лоб в лоб с одиннадцатью отборными танковыми дивизиями вермахта, среди которых - эсэсовские «Адольф Гитлер», «Мертвая голова», командарм наголову разгромил врага. Чем, скажите, не Суворов новейшего времени? Бросился через Татры в Словакию и на Дунай. Брать Вену…
Героя Советского Союза заслужил генерал-полковник А.Г. Кравченко за столь великолепные ратные дела. А в близкой у него перспективе – вызволение восставшей Праги (не дали фашистским карателям разрушить чешскую столицу) – это уже после капитуляции Германии – и участие в окончательном разгроме власовской РОА…
Судьба, говорят, играет человеком. Она может бросить его, как щепку, на гребень волны в разыгравшемся житейском море. Редко кому удается удержаться на зыбком, хлябком сем пьедестале, чтоб плыть и плыть все к новым и новым горизонтам. Андрею Григорьевичу Кравченко повезло больше, чем другим.
С японской войны нижний чин Григорий Лукич Кравченко, отец семейства, вернулся вдовым и калечным. Тесть наотрез отказался иметь с ним какие-либо отношения. Вот тебе Бог – вот порог… Пришлось судиться, чтоб выделил долю из маетности на зятя и на внуков. Отсудил хату с усадьбою и три десятины земельки. Не густо. Лошадки – нема. Волов – тоже нема. Работать на земле невмочь колченогому Грицко.
Так и горевали, сдавая за бесценок десятины богатеньким соседям. Война четырнадцатого года подмела без возврата старшего брата Данилу. Ушел на позиции – через три месяца газеты пропечатали его имя в списке убитых за царя и Отечество…
В февральскую заварушку семнадцатого года «Ненька Вкраина» в одночасье заделалась незалежной. Потом незалежные гетьманы и директористы посыпались, как из рога изобилия. Скоропадский, Петлюра, Грушевский и прочая, прочая…
Андрейка Кравченко бедняцким своим разумением полагал: раз правды нету на земле, надо ее добывать собственными руками. И добывал – грабил вместе с селянством экономии и именья графьев и панов, на коих батрачил в мальчишеские времена. И чуть было не сносил головы на благородном сем поприще. Гайдамаки есаула Белецкого (в Киеве сидел тогда гетман всея Украины царский генерал Скоропадский), наведавшись в Сулиминку, заарестовали местных самочинных радетелей черного передела. В кутузку угодил и совсем юный в ту пору Андрей Кравченко.
К стенке поставили и шлепнули шибко горластых мужиков, яро охочих до паньского добра. Лихой черед не миновал бы и Андрея. Как пить дать! Но воин-калека Кравченко-старший упал на колени перед паном есаулом, Христом-Богом умоляя снизойти до младых деньков глупого хлопца-несмышленыша. «А я его выпорю за милу душу. Шкуру спущу!» И что-то екнуло, зашевелилось в заскорузлом сердце «ахвицера». Махнул рукою. «Нехай! Геть с очей моих, бисов сын! Плетюганов бы ввалить ему для острастки души, да недосуг нам. Тикай!»
Гайдамаков извели – Петлюра объявился. «Громодяньский цицилист», люто невзлюбивший москалей. Громада и его прижала к ногтю. Подался Петлюра до ляхов. Как-то сам собою слинял и его «цицилизм».
Пришли красные, и Андрейка нутром почуял: ко двору ему будет у москалей-кацапов, даром, что большевиками их прозывают. Годами он возмужал гораздо, да и справным хлопцем выглыдывал: косая сажень в плечах, крепок телом. Жилистый парнище. Кровь с молоком. Будто бы и не голодал вовсе, горбатясь на помещика куска хлеба ради. Видать, все перемогла здоровая хохлацкая порода, унаследованная от батьки с матерью, да и от деда-куркуля – тоже…
В девятнадцать лет встал Андрей Кравченко под ружье, да так и остался в боевом строю «до самых дней донца», по выражению лучшего поэта пролетарской эпохи Владимира Маяковского…
В красной пехоте гнал по украинским степям Пилсудского. Делал окорот «зеленым» бандам Григорьева и Тютюньника. Махновцев укрощал с трехлинейкою в руках. Вышел в командиры красноармейского отделения, хотя за плечами грамотешки – одна ЦПШ. Всего-то.
Когда разогнали атаманов и разгромили воевод, пощекотали штыками ясновельможное польское шляхетство, красного бойца Кравченко, подававшего надежды, что выйдет из него добрый, умелый вояка, отправили на учебу. Полтавская пехотная школа, совмещенная на предмет повышения образовательного уровня курсантов с нормальной средней ступенью. Выпускник становился младшим командиром, сержантом в нынешнем понимании этого слова, и попутно получал среднее общешкольное образование… По тем временам более, чем солидный, образовательный ценз, дающий право поступить на учебу слушателем военной академии.
В двадцать третьем году видим Андрея Кравченко командиром отделения 2-го батальона связи. Город Тифлис… На холмы Грузии чередою ложилась и с рассветом куда-то уплывала ночная мгла. Андрей Григорьевич тем временем служил усердно Родине, набирался военного опыта, рос в чинах, стал командиром роты. Приняли его в ряды ВКП(б). Не навсегда, впрочем. Через девять лет пришлось ему выложить партийный билет. По причинам, весьма прозаическим, отнюдь не связанным с какими-либо троцкистско-бухаринскими заблуждениями…
Но об этом поговорим в свой час.
Грузия послужила своеобразным карьерным трамплином Андрея Кравченко. Отсюда начался его экспонентный взлет в чины полковничьи и генеральские. В октябре принят слушателем в Академию РККА, которой только что присвоили имя недавно умершего на операционном столе председателя Реввоенсовета Республики и наркома по военным делам М.В. Фрунзе.
Сделаем, так сказать, ускоренную прокрутку по календарным вехам его биографии. Двадцать восьмой год: выпуск из «Фрунзенки». Назначен начальником штаба стрелкового полка. (Между прочим, под начало двух выдающихся полководцев будущей Великой Отечественной. Комдивом у него был Рокоссовский, командиром полка – Жуков.) 193О-ый: преподаватель общевойсковой тактики Ленинградских бронетанковых курсов командного состава. 1931-ый год: секретная командировка; начальник мотопехотных курсов ЛБТ КУКС. 1933-ий: снова секретная командировка; начальник штаба Казанских курсов старшего и среднего технического состава…
(В биографических справочниках и очерках, посвященных А.Г. Кравченко, никак не раскрывается характер секретных его командировок. Гробовое молчание! Мы можем только догадываться на сей счет. С той или иной долей вероятности. Вполне можно предположить, что Кравченко побывал, например, в Германии, очень униженной Версальскими соглашениями. И договаривался с тамошними военными насчет того, чтобы наладить обучение германских летчиков и танкистов, в обход Версальского договора, на территории СССР. Известно, ведь, что и Эрих Манштейн, и Гейнц Гудериан, и даже германский ас, шэф Люфтваффе Герман Геринг переподготовку проходили у нас, в России. Летчики – в Липецке, танкисты – в Казани.)
Казань, можно сказать, отмечена роковой чертой применительно к биографии Кравченко. Именно в этом городе случилось с ним досадное приключение. Бравый военный, красный командир – четыре шпалы на петлицах. И на тебе! Ввязался в банальную ресторанную драку!
Кара последовала незамедлительно. Из партии вышибли – без разговоров. В должности понизили на одну ступень. Из престижных в ту пору Казанских курсов, где совершенствовали мастерство будущие германские умельцы танковых клиньев, гения войны моторов, убрали. Само собой… Перебросили в Саратов – простым преподавателем тактики в танковой школе. Сняли одну шпалу с петлиц…
По зрелому размышлению сей крутой зигзаг в послужном списке Кравченко как раз и вывел его в командармы танковых войск. Шпалы и шевроны – дело наживное. С выговорами в личном деле жить, как говорится, можно. Зато в Саратове слушателями лекций Кравченко стали будущие герои Хасана. Давид Драгунский, Вячеслав Винокуров, Иван Шкадов… Это вам не немчура какая-нибудь!
Все они стали Героями Советского Союза. Давид Драгунский дважды удостоен медали Золотая Звезда. Командир танка Вячеслав Винокуров Героя получил за Хасан. Больше суток он выдерживал осаду в подбитом танке от наседавших японцев. Отбил все атаки самураев. Вместе с экипажем сумел вернуться к своим.
Как повернулась бы судьба Кравченко, останься он в высоких чинах в столице советского социалистического Татарстана? При благоприятном повороте судьбы имели бы мы еще одну звезду красной военной профессуры. Тактик-теоретик общевойсковой и танковой…
Но ведь возможен был и другой исход – расстрельный. В конце тридцатых - начале сороковых в подвалы на Лубянке отправили многих военачальников, побывавших когда-то в «секретных командировках»… Так что это еще бабушка на двое сказала: во вред, либо во благо обернулся для Кравченко пьяный ресторанный дебош во славном городе во Казани…
Умели у нас все-таки прощать ошибки! Через пять лет Андрея Кравченко восстановили в членах ВКП(б). От преподавательской работы, правда, отстранили. Как никак, не годится военным теоретикам носить на себе несмываемое «пьяное» пятно! Первое время: несколько месяцев - ходил в порученцах у командующего Приволжским военным округом. В дальнейшем видим полковника Кравченко на штабной работе в мотострелковых и танковых соединениях РККА.
Начальником штаба 16-ой танковой дивизии полковник Кравченко принимает участие в освободительном походе в Бесарабию, отторгнутую от России Румынией в революционную и гражданскую смуту. 22-ое июня 1941-ого года застало его начальником штаба 18-ого мехкорпуса, дислоцирующегося в городе Аккерман. Одесский военный округ.
Гитлеровское нашествие не застало врасплох Краснознаменный Черноморский флот, части и соединения Одесского военного округа. Контрадмирал Филипп Сергеевич Октябрьский и генерал-полковник Яков Тимофеевич Черевиченко заранее приняли упреждающие меры. Силы флота и наземные войска, авиация были приведены в состояние повышенной боевой готовности. Агрессия фашистской Германии и ее саттелитов на юго-западном направлении получила достойный отпор. Флот отразил с большим уроном для нападающих все налеты вражеских самолетов. Части Красной Армии не только разгромили германо-румынские войска, вторгнувшиеся на нашу территорию, но сами перешли в наступление, форсировали пограничную реку Прут.
Флотская авиация и фронтовая дальняя генерал-полковника Павла Федоровича Жигарева нанесли бомбовые удары по черноморским портам Болгарии и Румынии, союзных Гитлеру стран…
Отступать пришлось и на этом участке советско-германского фронта. Под влиянием разгромной обстановки, складывающейся на киевском и белорусском направлениях. Наши войска на юге отходили с занимаемых позиций в организованном порядке, с боями. Героически сопротивлялись Одесса и Севастополь.
В этих условиях незаурядные полководческие качества проявил полковник Кравченко. «Решительный. Волевой. Трусости и панике не подвержен»,- такую краткую, исчерпывающую аттестацию дали своему начальнику штаба командир 18-ого механизированного корпуса генерал-майор Волох и комиссар полковник Гаврилов.
Звездный путь Андрея Григорьевича Кравченко по фронтам и дорогам Великой Отечественной начался. Он привел его на Балатонскую равнину. Под стены Будапешта, Вены и Праги… Его успехи давно уже отслеживали в Москве. В ставке Верховного Главного Командования. В Генеральном штабе Красной Армии. Здесь решалась судьба генерал-полковника, Героя Советского Союза…
Переход 6-ой гвардейской танковой армии через Трансильванские Альпы окончательно определил жребий командарма генерал-полковника Кравченко: для него война под стенами Праги еще не закончится. Генеральным штабом тогда де факто командовал генерал армии Алексей Иннокентьевич Антонов, принявший бразды правления от маршала Советского Союза Александра Михайловича Василевского, который уже примерялся в новой для себя должности главкома советских войск на Дальнем Востоке.
Е.Корякин
|
