Александр Истигечев: Как я море охранял

Известный дальневосточный эколог в 80 лет продолжает отстаивать свою позицию в деле охраны природы.

Более тридцати лет назад в нашей стране было принято решение о поэтапном запрещении сплава древесины (постановление Совета Министров РСФСР от 25 сентября 1987 года №384 «О прекращении молевого сплава леса на реках и других водоемах РСФСР»). Это было одной из значительных мер в природоохранной политике (так тогда обозначали экологию), и робкими шагами в сохранении окружающей среды.

Одним из первых такой сплав леса тогда запретили на реке Хор в районе им. Лазо. Руку к этому приложилнынепомощник директора ФГБУ «Заповедное Приамурье» Александр Григорьевич Истигечев, не признающий каких-то особых званий, наград и других почестей (хотя кое-что есть и у него!), ведь природа не знает никаких поощрений, а экологи - лишь рядовые ее служители. Это событие, по его мнению, и стало одним из положительных в решении экологических проблем в стране за долгие годы его дальнейшей экологической практики.

Александр Истигечев рассказывает, что запретили именно молевой сплав, т.е. когда лесосплав шел по реке россыпью, молем, а не плотами и без судовой тяги. Окончательно и повсеместно молевой сплав древесины прекратился почти через 10 лет, в 1995 (!) году, с введением Водного кодекса РФ. В действующем ныне Водном кодексе РФ от 2006 года есть аналогичная формулировка о запрете молевого сплава.

Эколог объясняет, что при молевом сплаве значительная часть древесины терялась, застревала на отмелях и берегах, тонула, потом разлагалась и выделяла в том числе и фенол, нанеся большой ущерб рыбному хозяйству и питьевому водоснабжению. Так, в районе с. Иннокентьевки Нанайского района экологи в 80-х годах прошлого века обнаружили на реке целый остров из штабелей леса, на котором уже рос тальник...

Из деревни Бурбино

Но откуда у Александра Истигечева такая тяга к защите природы? Сам он рассказывает, что в экологи попал случайно, и как всякого увлеченного человека, интересное дело его затянуло. А в детстве со всех сторон его окружали необыкновенной красоты и сибирского размаха пейзажи. Может из детства та любовь?

- Родился я в 1940 году в деревне Бурбино Первомайского района Томской области, что стояла в пойме реки Чулым - притока Оби, - рассказывает он. - Получается, сибиряк. И полжизни там провел. - Мои предки из Украины, и изначально фамилия наша была Кондратенко. А Истигечевы - это местная, вроде как царь раньше аборигенов не брал в армию, вот предки и схитрили. Мне одна знакомая говорила: взяли буквы алфавита и бросили, что выпало, то и стало фамилией. Кстати, в романе «Строговы» писателя-сибиряка Георгия Маркова, моего земляка, упоминается «Истегечев», с одним «и».

К сожалению, Бурбино сейчас нет, при Хрущеве ее закрыли как «неперспективную».

- Мы в шутку говорили, что название это пошло от французской династии Бурбонов... Родители мои - крестьяне, отец в 1941-м ушел на войну... Погиб в 1942-м на Ленинградском фронте... - продолжает. - Шестилетними возили на быках сено на волокушах к стогу... Помню, с подростками мы приходили в просторную избу на вечерку, и на русской печке, на шесточке горела... лучина. Ни керосина, ни свечей и в помине не была, а «лампочку Ильича» воспринимали как сказку. Вот и смотрите, прожил я от лучины до энергосберегающей лампы. И то, и то - экологически чистые источники света. А между ними - коптилки...

В 1947-м пошел в четырехклассную школу. В классе почти поголовно безотцовщина или круглые сироты, и это воспринималось как данность. Только закончилась война.

- У нас были соревнования, кто первым весной выбежит босиком, - вспоминает свое босоногое детство Александр Истигечев. - А летом так вообще ходили без обуви, если бы кто вышел в башмаках, это было бы очень необычно... По ночам с отчимом косили сено для нашей коровы, никакого лугового участка не давали, а молоко, раз держишь буренку, нужно было сдавать в колхоз. Ели картошку, ее варили, жарили, парили, выкручивали на крахмал и делали клецки. Пища скудная, но здоровая, как я сейчас понимаю. Ловили рыбу, а зимой, когда «горел водоем» и рыбе не хватало кислорода, выхватывали ее прямо из проруби на водопое для колхозных коров и лошадей. Потом все руки были в цыпках. Наш учитель Николай Яковлевич Полозов с укором меня спрашивал: «Ну что, Шурка, снова рыбу ловил?!.» Писали в школе карандашами, а у кого был химический карандаш (он менял цвет на синий-чернильный, если его намочить) - то ты король! Чернила делали сами из свёклы (красные) или из сажи (черные), даже гусиными перьями писали, и получалось не хуже чем у Льва Толстого... И, конечно, летом уже работали. Помню, кладовщик дядя Вася давал нам ошкуривать березовые жерди на оглобли. Потом шли к нему в склад, и он, стоя у весов, на одну платформу ставил двухсотграммовую гирю, на вторую - резал черных хлеб - ржаной с мякиной. Получали мы по ломтю такого хлеба и были самыми счастливыми и на несколько часов сытыми...

Александр Истигечев вспоминая, говорит, что однажды прознали, что в какой-то из колхозных амбарах (а они стояли на сваях) ссыпали горох - сделали щелку в полу и набрали себе по горсточке. Но учитель быстро прознал про это и провел с ними беседу, что колхозное добро нельзя воровать, и вообще это преступление.

Помнит он и как к 30-летию революции в 1947 году участвовал в школьном концерте, там делали фигуры (физкультурные номера) - пирамиды - и самого маленького - Сашу - поднимали, в зал он кричал: «Слава товарищу Сталину!» Потом, в 1953 году, пришла к ним на урок учительница немецкого языка, а занимались ребята во флигеле, и объявила: «Уроков сегодня не будет, умер товарищ Сталин...» Приёмник «Родина» по которому слушали новости - был только у директора школы по фамилии Корзун. А через некоторое время ребята выкалывали глаза на портрете Берия в газете, которую вывешивали на стенде. Его объявили «врагом народа».

Потом в школу ходили за 3 км, это уже семилетка. Находилась она в соседней деревне Ежи, но ежей там никто не видел. Затем перешли в десятилетку, в школу в райцентр с. Пышкино-Троицкое (с 1965 года и ныне с. Первомайское одноименного района) за 18 км. Иногда доезжали на бочке бензовоза, именно тогда в колхозах стали появляться трактора и уже стали возить топливо.

Повзрослели Истигечевы рано (в семье было четыре брата: кроме Саши, старший Иван стал пограничником, Михаил - учителем географии, Владимир - журналистом в Томске), мать умерла в 54 года...

Вторая жизнь и коренная перестройка

В Томске Александр Истигечев окончил техническое училище, работал токарем на оборонном предприятии в Северске.

- Я уже был женат, там у меня родился сын, - продолжает он. - И вот с другом-цыганом мы услышали, что на севере, в Заполярье, будут строить ГЭС (Усть-Хантайская гидроэлектростанция) и «город под хрустальным куполом». Это был п. Снежнегорск, что в 160 км от Норильска. Удосужился из-за «купола» бросить экономико-юридический факультет Томского университета, о чем частенько теперь сожалею. Жили мы вначале в палатках, зимой помню при минус пятьдесят градусов. Это было 1966 год. И север затянул... Потом я работал на Билибинской АЭС на Чукотке и на Колымской ГЭС, - токарем, бурильщиком, цементатором, даже руководил профкомом. А в конце 80-х годах оказался в Хабаровске (жена дальневосточница и привезла). Здесь и окончил филологический факультет пединститута. И началась, можно сказать, вторая жизнь... Так и стал дальневосточником.

Александр Истигечев говорит, что на севере ГЭС строили под землей (наверху только плотина), у него «северный подземный» стаж (с 50 лет на пенсии!), а теперь захотелось поработать наверху.

В 1987-м в Хабаровске случайно устроился в Дальбасуправление (это расшифровывается так: Дальневосточное бассейновое управление по регулированию, использованию и охране вод Министерства мелиорации и водного хозяйства РСФСР). Они были хозяевами воды, водопользования. Возглавлял Дальбасуправление Владимир Федорович Толкачев - бывший первый секретарь Николаевского горкома КПСС. И приняли Александра Истигечева сразу начальником отдела охраны моря.

- Я недели две читал документы, международные морские конвенции, я должен был знать еще и... английский язык, а в школе и университете учил-то немецкий... - вот так попал в трудную ситуацию Александр Истигечев. - Мы проверяли морские суда в порту Ванино, их клапанную систему, не открыта ли она для сброса неочищенных сточных вод в неположенном месте. Так я стал интересоваться экологией, и не просто как ценитель и любитель природы, а на профессиональном уровне.

С экологами тогда считались. В 1988 году вышло Постановление ЦК КПСС, Совмина СССР «О коренной перестройке дела охраны природы в стране».

- Как-то сказал я председателю Хабаровского горисполкома Александру Семеновичу Панченко, что на очистных сооружениях города непорядок, моментально было собрано совещание, приняты решение и необходимые меры, - говорит Александр Истигечев. - Мы даже закрывали предприятия за нарушения условий природопользования, к примеру, порт Пузино (ЕАО) на Амуре, которые загрязняли реку при перевалке сыпучих грузов.

Даже, когда сдавали большой свиноводческий комплекс в с. Некрасовке, Истигечев не подписал сразу разрешение на ввод в эксплуатацию из-за нарушений частностей водного законодательства, пока все не исправили. Его вызывало начальство и взывало: «Кому же за тебя подписывать акт?» А тогда существовала еще и партийная дисциплина, на партбюро могли вызвать. Но экологи были стойкие.

Сегодня, в свои 80 лет, Александр Истигечев продолжает активно работать, он помощник директора ФГБУ «Заповедное Приамурье». И имеет свою позицию в заповедном деле, отстаивая его сущность, как высшую форму охраны природы.

Константин Пронякин.

«Приамурские ведомости», №35-2020г.