Сражение у Корчеевского плёса
 |
Бахмутов Владимир Михайлович. Родился в 1940 году в г. Новомосковске Тульской области в семье кадрового военного. В 1961 году окончил Свердловский горный институт. Вся последующая жизнь оказалась связанной с предприятиями и организациями министерств геологии и цветной металлургии СССР. Работал на Урале, в Забайкалье, Красноярском крае. Защитил кандидатскую диссертацию. За время своей работы побывал во многих дальних уголках нашей страны – от Кольского полуострова до китайской границы, от Армении и Казахстана до севера Якутии и берегов Японского моря.
В 1971 году, приехав работать в Читу, впервые услышал имя Петра Бекетова, заинтересовался исторической судьбой этого человека и потом в течение 40 лет занимался сбором материалов о его жизненном пути. Представляем вниманию читателей исторический очерк Бахмутова Владимира Михайловича "Сражение у Корчеевского плеса". Ранней весной 1658 года, когда сошел с реки лед, караван судов двинулся вверх по Амуру. К этому времени отрядом было собрано уже более 80 сороков соболей и лисиц ясачной казны. Степанов послал вперед себя на легких стругах для разведки и сбора ясака в даурских улусах отряд из 180 человек во главе с Климом Ивановым. Можно было надеяться, что государева амурская ясачная казна, которую предстояло отправить в Москву в новом году, будет с прибылью. Это все, что нам известно из сохранившихся исторических первоисточников о совместных действиях на Амуре Онуфрия Степанова и Петра Бекетова. Поскольку именно с этого момента начинается накопление причин, приведших к трагедии, попробуем выяснить детали этого дня, руководствуясь здравым смыслом и логикой последовавших за этим событий. Кого отправил Степанов с отрядом Клима Иванова, и кто из казаков остался с основным караваном судов? Поскольку с караваном дощаников шел ясак, войсковые знамена и боевой наряд, - пушки, ядра, порох и свинец, кроме того, ясыри, и весь казачий скарб, или, как тогда говорили - «казачьи животишки», то, понятное дело, Степанов с Бекетовым были заинтересованы в обеспечении надежной охраны каравана, а, значит, постарались оставить с собой наиболее надежных служилых людей и охочих казаков. Остались с основным караваном и Артемий Петриловский со своим ближайшим окружением. Для этого тоже были основания. Петриловский по-прежнему стремился не потерять своего влияния в войске, и не считал возможным удаляться от накопленного в походе добра, - ясачной казны, ясырей и «погромного живота», то есть захваченных в боях трофеев. В разведку, и на сбор ясака с Климом Ивановым пошли, надо думать, в основном гулящие люди, промышленники и охочие казаки, намеревавшиеся использовать представившуюся возможность еще и для личного обогащения. В большинстве своем это были люди, набранные в войско еще Ерофеем Хабаровым, хотя есть основания думать, что были там и казаки, прибывшие на Амур с Зиновьевым, и енисейцы, бежавшие с Шилки из отряда Петра Бекетова. Можно представить себе, какая была в этом отряде дисциплина. 180 человек – довольно крупный отряд, а поскольку плыли они на легких стругах, то их, - этих стругов, было, наверное, не менее десятка единиц. Возникает вопрос, - как мог Клим Иванов, имея главной своей задачей разведку, умудриться не заметить противника, - «разойтись с маньчжурами в протоках». Это было возможно лишь при наплевательском отношении к задачам разведки, проходе всем караваном по одной протоке, не заботясь о том, нет ли засады в других. Не проверили они и устье Сунгари. Этим было положено начало разыгравшейся вслед за этим трагедии. Отряд Клима Иванова на веслах миновал устье Сунгари и ушел в среднее течение Амура, в то время как тяжелогруженые дощаники Степанова со всем имуществом войска еще только подходили к устью этой реки. Здесь 30 июня отряд неожиданно наткнулся на маньчжурскую флотилию в количестве 47 бусов, вооруженную пушками и огнестрельным оружием. Флотилия появилась из засады, атака на неповоротливые дощаники Степанова, не ожидавшего нападения, была сокрушительной. * * * * * Сохранившиеся в русских исторических актах свидетельства о состоявшемся сражении весьма кратки и противоречивы. Между тем есть еще два источника, в деталях повествующие об этом сражении, - работы Пастухова А. М. «Корейская пехотная тактика самсу в XVII веке и проблема участия корейских войск в Амурских походах маньчжурской армии» и Симбирцевой Т. М. «Участие корейских отрядов в Албазинских войнах 1654 и 1658 гг.». Из них следует, что казаки не знали, что в начале июня маньчжурский воевода Шархода выступил с войском из Нингуты и двинулся вниз по Сунгари в Приамурье. За зиму на верфи в Гирине было построено 52 речных судна (40 боевых и 12 грузовых). Силы объединенного цинско-корейского войска включали в себя около 600 латников знаменных войск, 100 канониров, присланных из Пекина, 109 стрелков из ручного огнестрельного оружия, и отряда из 200 корейских аркебузиров, пришедших по приказу императора Цин из вассальной Кореи под командованием пёнма уху (генерала) провинции Хамгён Син Ню. Этот Син Ню был, видимо, весьма образованным и способным человеком. Мало того, что он умело командовал своими аркебузирами, но еще и вел полевой дневник, в котором подробно описал детали состоявшегося сражения. Эти записи сохранились до наших дней. По свидетельству Син Ню, из Пекина прибыло не менее 50 орудий. Общая численность отряда составила около 2100 человек. Местные племена по плану Шарходы в самом бою не участвовали, ограничивались ведением разведки, а после боя использовались лишь для поимки скрывавшихся в лесах раненых казаков. Утром 30 июня 1658 г. цинская флотилия из 47 судов вышла из Сунгари на Амур и сразу же обнаружила стоявшие посередине реки на якорях 11 русских дощаников, которые, видимо, дожидались попутного ветра. Увидев превосходящие числом вражеские корабли, русские снялись с якорей, подняли паруса и направились вниз по течению Амура. Маньчжуры, разделившись на три отряда, устремились в погоню, постепенно настигая тяжелые русские суда и окружая их со всех сторон. На дальней дистанции завязалась артиллерийская перестрелка, в которой маньчжуры имели полное огневое преимущество перед русскими, имевшими только 6 пушек. Понимая, что дощаникам не уйти от быстроходных маньчжурских судов, Степанов направился к правому берегу Амура, где выстроил корабли в оборонительную линию поперек небольшого залива - Корчеевской луки в 10 верстах ниже устья Сунгари. Шархода повел свою флотилию на сближение с казачьим отрядом. Когда флотилии сошлись, между ними завязалась жестокая перестрелка. Пули и стрелы, - писал в своем дневнике Син Ню, - падали, как струи дождя. Имея мало пушек, казаки не уступали противнику в ручном огнестрельном оружии. У них было свыше 300 пищалей, к тому же более совершенных, чем фитильные ружья маньчжур и корейцев. Однако пороховые запасы в отряде Степанова были на исходе, поэтому огонь русских пищалей был слабее, чем у противника. Через некоторое время маньчжурам удалось сбить казаков с палуб дощаников, они частью бежали под огнем на берег, частью укрылись в трюмах под защитой толстых палубных досок. Вот как описывает Син Ню в своём дневнике русские дощаники: «Вражеские корабли очень большие. В передней части палубы сделана надстройка из досок. Надстройка перекрыта широкими досками вместо стропил и перекрыта переплетенными стволами небольших деревьев, которые покрыты сверху берестой и сверху промазаны глиной. Все это покрыто толстыми досками. Даже дом на равнине крепостью с ним не сравниться. Доски изготовлены из цельных бревен и, как кажется, очень прочны. Даже если стрелять из хунъи пао (голландской пушки 2-4-фунтового калибра) – и то, разбить трудно. А еще надстройка сверху окружена прочными дощатыми щитами и если бы они спрятались в каюте, да не пристали к берегу, и не высадились на сушу, а оставались бы на корабле и продолжали сражаться, то исход боя трудно было бы предсказать...». Маньчжуры подвели свои суда вплотную, закинули на русские дощаники крючья и пошли на абордаж. Взобравшись на дощаники, попытались их поджечь. «Наши корабли, - писал предводитель корейских аркебузиров, - окружили врага и зацепили их крюками. Подтянув их к себе, стрелки перешли на вражеские корабли и развели огонь, чтобы поджечь их, однако от дацзяна (командующего войском, - Шарходы) поступил внезапный запрет жечь корабли…». Считая казачьи суда покинутыми, Шархода запретил поджигать дощаники, намереваясь захватить собранные казаками меха. Казаки, воспользовавшись промедлением противника, выбрались их трюмов и вступили в схватку, нанеся ему серьезные потери. Син Ню пишет, что при этом было убито около 100 нападавших, более 200 ранено. Однако маньчжуры вновь стали обстреливать дощаники зажигательными стрелами, и семь кораблей загорелись. Казаки бежали с дощаников на заросший лесом берег, где их тучами стрел встретило ополчение дючеров. Маньчжуры окружили четыре несгоревших русских судна. Наступали сумерки, и они отложили повторный их штурм до утра. Суда были оставлены у берега под охраной трех цинских кораблей, стоявших на якорях. Другие корабли флотилии причалили к берегу для ночного отдыха войска. «Хотя три наших корабля стояли на страже, - писал далее Син Ню, - когда наступила ночь, солдаты противника (казаки), скрывавшиеся в охраняемых четырех кораблях, взошли на один из них и бежали. Было очень темно, преследовать их было невозможно». Как стало потом известно, это было «Спасское» судно с походной церковью во имя Христа Спасителя. Син Ню пишет, что «казакам удалось уйти, поскольку они увели судно против ветра и течения бичевой». Из русских источников мы знаем лишь то, что оставшиеся на берегу казаки, отбиваясь от наседавшего противника саблями, пытались оторваться и уйти в заросшие лесом сопки. Части из них разрозненными группами удалось скрыться. Однако на следующий день те, кто не успел или не сумел уйти далеко в сопки, а их оказалось более полутора десятков человек, были окружены, схвачены и оказались в плену. По некоторым данным раненый Степанов тоже был пленен, и после истязаний казнен, - растерзан опознавшими его дючерами. Последняя запись в дневнике Син Ню о битве в устье Сунгари и вовсе обыденная: «12-й день. Моросит. Дует сильный ветер. Все еще стоим на месте битвы. Вчера покинул наш мир получивший в бою тяжелую рану Ли Чхунъин из Онсона. Сегодня продолжаем стоять на месте сражения. Передают, что несколько варваров (дючеров) перессорились по поводу своих подвигов, …в трюме одного из захваченных русских судов союзники (т. е. маньчжуры) нашли около сотни пленниц, … опасаясь, что кто-то из вражеских воинов еще остался на свободе, они направили латников и стрельцов на обыск окрестностей, обнаружили бессчетное число трупов, истыканных стрелами и со следами пуль, из чего заключили, что вражеская армия погибла… Десять вражеских солдат, что скрывались в лесу, вышли и просили о пощаде. Командир их не казнил, а взял в плен, разместив на разных кораблях». Много лет спустя, когда Син Ню умер, в пространной эпитафии на памятнике умершему герою этот последний эпизод представлен по-иному: «Свыше десяти врагов, которые скрывались в траве, умоляли сохранить им жизнь, и герой решил всех их выпустить…». Как вел себя в том бою Петр Бекетов, никаких исторических свидетельств не сохранилось. Но, судя по его прошлым поступкам, его характеру, мужеству и боевому мастерству, трудно представить себе, чтобы он в сложившейся обстановке пытался лишь спасти свою жизнь. Последовавшие вслед за этим события дают основания считать, что он был среди тех, кто не отдал на поругание русскую православную церковь, вероятно даже был организатором отчаянной ночной вылазки. Вместе с находившимися рядом однополчанами ночью он вступил в новый бой, и, захватив судно с походной церковью, сумел с честью выйти из окружения. Сколько погибло в том бою казаков, толком не могли сказать даже сами амурцы, оставшиеся в живых. На допросе в Енисейске они называли 220, в Москве – 270, наивно пытаясь кого-то скрыть от воеводских властей. В руки врагов попала ясачная казна – 87 сороков соболей, пушнина охочих людей – плод многомесячных трудов отряда, все имущество казаков, - и своё и награбленное, и весь воинский наряд, – войсковые знамена, пушки, ядра, остатки пороховых запасов и свинца, большая часть пищалей. Судя по записям в дневнике командующего корейскими аркебузирами пёнма уху Син Ню, потеряли они и всех ясырей. Это был полный, страшный своими последствиями разгром. Маньчжуры, наконец, взяли реванш. * * * * * О том, что произошло с казаками, вырвавшимися из богдойского окружения на Спасском дощанике, никаких прямых свидетельств не сохранилось. Ни того, кто был среди этих героев, ни того, как они ушли от богдойцев, где находились и чем занимались до весны следующего 1659 года. Однако отрывочные сведения из сохранившихся документов того далекого времени, все же дают возможность восстановить хотя бы приблизительную картину событий. Кто был организатором и руководителем этой акции, - неизвестно, но есть все основания полагать, что таким человеком был Петр Бекетов. Его не оказалось среди тех 180 человек, что ушли вперед с отрядом Клима Иванова, не оказалось его и среди казаков, бежавших с места сражения в лес, подобно Петриловскому, подобранных позже отрядом Клима Иванова, - об этом свидетельствуют допросные речи казаков и отписки воеводы Пашкова. Значит, он участвовал в сражении и, как станет потом известно, еще два года провел на Амуре. Кому же, как не ему с его опытом было организовать и возглавить такое дело. Степанов, как станет потом известно, погибнет на берегу, Петриловский со своим окружением уйдет с поля боя в сопки, других заметных фигур в отряде просто не было. А коли так, то боевым ядром прорывной группы были, конечно же, Бекетов и те енисейские служилые люди, что были рядом с ним. Без сомнения откликнулись на их призыв и служилые люди иных острогов, находившиеся рядом и видевшие в Бекетове достойного предводителя. Набралось их, таких людей, человек, наверное, пятьдесят, если не больше. Бекетов не напрасно избрал для прорыва «Спасский» дощаник, - судно с походной церковью, где находилась святыня отряда - икона Христа Спасителя. Казаки были людьми верующими, и образ Христа был для них символом надежды. Тайно собравшиеся на Спасском дощанике казаки, пользуясь наступившей темнотой, стали готовиться к прорыву. Подготовка эта очевидно заключалась в том, чтобы вооружить часть людей баграми на длинных древках для расталкивания вражеских судов при прорыве ограждения, чтобы не допустить вылазки богдойцев на абордаж. В баграх проблемы не было, их на дощаниках было в избытке, - богдойцы пользовались ими в ходе дневного боя, когда шли на абордаж. Кроме того, нужно было собрать уцелевшее оружие, боеприпасы; зарядить, подготовить к бою пищали, подобрать стрелков, задача которых состояла в том, чтобы ошеломить противника при прорыве и препятствовать погоне. Остальным предстояла работа на веслах. Со стрельбой или без неё, но дощанику удалось прорваться сквозь окружение. Син Ню писал на следующий день в своем дневнике: «… было очень темно, преследовать их было невозможно», но здесь он, судя по всему, лукавил, - преследование, как мы увидим, состоялось, однако оказалось безуспешным. Неожиданный выход на форватер русского дощаника, без сомнения, вызвал переполох на богдойских сторожевых судах. Однако вряд ли преследовать беглецов принялись все три богдойских судна, стоявшие в охранении. Ведь у берега стояли еще три русских дощаника, и неизвестно было, не готовились ли и там к прорыву. Так что, скорее всего, два корабля охраны остались на своих местах, а в погоню пошел лишь один из них. Решение этого «организационного вопроса» заняло хоть и небольшой, но весьма ценный в такой обстановке промежуток времени. Это дало возможность казакам удалиться на какое-то расстояние, да и то, наверное, под обстрелом, в том числе и пушечным, который не могли не предпринять сторожевые корабли, и который сократился до участия в нем лишь одного судна, когда началась погоня. Беглецы, разумеется, отвечали встречным огнем. Впрочем, можно себе представить, насколько эффективной была эта стрельба в условиях ночной темноты. Да и вообще, было ли в этом эпизоде использовано огнестрельное оружие? Дело в том, что через день Син Ню писал в своем дневнике: «… моросит. Дует сильный ветер…». Вполне может быть, что аналогичная погода была и в ночь прорыва. Добавьте к этому темноту, неизбежную в таких условиях суматоху и психологическую напряженность. Сама возможность использовать в такой обстановке огнестрельное оружие того времени была весьма проблематичной. Что же представляли собой преследователи. Прежде всего, их корабль был значительно легче и маневреннее русского дощаника. По свидетельству китайских источников на каждом маньчжурском судне, участвовавшем в бою, было по 25 латников (из них каждые 10 имели зажигательные стрелы), по 5 корейских стрелков-аркебузиров и по 5 маньчжурских артиллеристов и стрелков, - 2 артиллериста и 3 стрелка. Каждое из судов было оснащено пушкой. Таким образом, 40-50 казакам с их тяжелым дощаником, неизвестным числом пищалей и боевых припасов противостояло более легкое судно с 35 бойцами, вооруженное пушкой, восьмью стрелками с ручным огнестрельным оружием и 25 латниками, вооруженными луками и стрелами. Об этом ничего не сказано, но вполне может быть, что кроме бойцов были на судне еще и гребцы, официально не являвшиеся комбатантами. Что же касается казаков, то они, кроме неизвестного числа пищалей, без сомнения, имели еще и другое оружие. Вероятно, часть из них была при саблях, часть вооружена луками, и уж, конечно, практически каждый из них имел нож, - непременный атрибут служилого человека, находящегося в походе. Беглецам удалось уйти верст на пятнадцать-двадцать, во всяком случае, они миновали устье Сунгари и вышли к месту, где русло Амура разделялось на множество проток. Уже давно скрылась из виду богдойская эскадра. Пройти на веслах против течения и ветра пятнадцать верст потребовало немало времени, а было в разгаре лето, и потому, должно быть, уже светало. Конечно, давно уже прекратилась встречная перестрелка, - где же напасешься столько стрел и огневых зарядов. Шло напряженное противоборство в физической силе и выносливости, - кто быстрей. Видимо казаки с их тяжелым дощаником уже выбивались из сил, расстояние до преследователей стало сокращаться. И тогда было принято решение: пристать к берегу и вступить с богдойцами во встречный рукопашный бой. Там, выше устья Сунгари, и состоялся последний эпизод этого исторического сражения, следы которого обнаружат казаки Клима Иванова, спускавшиеся через короткое время вниз по Амуру, - множество отпечатков человеческих ног на песке, обагренные кровью богдойские багры на длинных древках. Русские люди всегда отличались мужеством, какой-то особой отчаянностью и лихостью в боевых вылазках и рукопашном бое, что часто обеспечивало им победу, - тому множество примеров. Видимо, так случилось и в этот раз. Казакам в этой отчаянной схватке удалось нанести богдойцам поражение. Понеся потери, преследователи были вынуждены, «не солоно хлебавши», вернуться назад. Последнее, что они видели, так это то, как казаки по-бурлацки уводили свое судно вдоль берега вверх по Амуру. Это дало Син Ню основание написать в своем дневнике, что «казакам удалось уйти, поскольку они увели судно против ветра и течения бичевой». О плачевных результатах погони славный предводитель корейских аркебузиров написать в своем дневнике видимо «постеснялся», - не хотел принизить боевых качеств своих соотечественников. Разве не так? Ведь не с места же охраняемой стоянки увели казаки свое судно бичевой вдоль берега с причаленными к нему кораблями богдойской эскадры. Сражение произошло в течение одного дня, о чем свидетельствует записи в дневнике Син Ню. На второй день победители занимались похоронами своих убитых, обыском окрестностей и сбором трофеев. Видимо, были приняты меры и по поиску казаков, ушедших на Спасском дощанике. К успеху эти поиски не привели, - беглецы, как в воду канули. Им удалось увести и скрыть дощаник в многочисленных, заросших лесом амурских протоках. * * * * * Клим Иванов, не встретив на пути маньчжуров, дошел со своим отрядом до Кумарского острога и повернул обратно. В первых числах июля, еще не доплыв до устья Сунгари, казаки увидели на берегу следы боевой схватки, - на песке, испещренном следами человеческих ног, валялись окровавленные богдойские багры. Об этом, со слов амурских казаков, писал потом в Москву Афанасий Пашков: «… оне ж де, недоплыв Шингал-реки, видели на берегу багры богдойских людей, насажены были на долгом деревье, лежат в кровех; и то де, государи, знатно, что товарищев их даурския службы служилых людей приказного человека Онофрейка Степанова с товарищи богдойския люди на том месте на встрече побили». Как видим, казаки неверно истолковали эти следы. Нет! Не побили здесь Онофрейковых служилых людей, и кровь, обагрившая богдойские багры, была не русской, а богдойской кровью. Дальше отряд шел с предосторожностями. В устье Сунгари ничего опасного не обнаружили, но не прошли они и десяти верст ниже устья, как на Корчеевском плесе открылась страшная картина: среди множества богдойских судов у берега стояли разломанные, сгоревшие дощаники их товарищей. Казаки поняли, что отряд Степанова разгромлен. Иванов спешно развернул струги и стал уходить вверх по Амуру. Маньчжурский предводитель Шархода не стал преследовать русских, толи, не надеясь нагнать их легкие суда, толи, удрученный собственными потерями, не хотел нового столкновения. Трудно дать оценку действиям Клима Иванова. Было ли это оправданным отступлением перед явно превосходящими силами противника, или это было паническое бегство с еще не остывшего поля боя, где прятались еще по лесам раненые казаки, и тлели угольки угасающего сопротивления. Трудно об этом судить, поскольку мы не знаем ни сколько времени прошло после завершения боя, ни того, насколько неожиданным для маньчжуров было появление нового русского отряда, ни того, насколько потрепанным после боя было само маньчжурское войско. Впрочем, сибирский историк ХУШ столетия Петр Андреевич Словцов не стеснялся в оценке действий участников этих событий. Говоря об Онуфрие Степанове, он писал в своей книге: «… он тут погиб в числе 270 храбрых, 180 подлецов отвалили в пылу боя, остальные трусы сдались». И все же надо отдать справедливость Климу Иванову. Ввязаться в новое сражение для его отряда, состоявшего в основном из недисциплинированного сброда, против почти десятикратно превосходившего его по численности противника на больших судах с пятидесятью пушками, было бы равносильно самоубийству. На стороне богдойцев действительно было и численное и техническое и стратегическое превосходство. Через три дня, где-то в Хинганском ущелье отряд Иванова встретил спускавшихся с верховий посланцев Пашкова - отряд из 30 человек под руководством их старого товарища, участника Кумарской обороны Андрея Потапова, который теперь служил у Пашкова пятидесятником. В сохранившейся отписке Пашкова говорится, что отряд Потапова был отправлен с Шилки 18 июня 1658 г. Опасаясь преследования богдойцев, объединенный отряд Клима Иванова и Андрея Потапова, бежал до самого Кумарского острога, где и укрылся в ожидании богдойского нападения. Ведь это и в самом деле было единственным местом на среднем Амуре, где можно было противостоять противнику. Там, видимо, и состоялось обсуждение новостей, которые принесли пашковские посланники и принятие связанных с ними решений. Для Потапова известие о разгроме Степанова было полной неожиданностью. Для амурцев он тоже не привез добрых вестей. На их расспросы, когда же на Амур придет обещанная помощь – войско князя Лобанова-Ростовского, сказал, что помощи этой не будет. Правительству было не до Сибири, - шла война с Речью Посполитой за Украину и Белоруссию. Проведение активной внешней политики требовало максимального использования всех людских ресурсов и материальных средств. В сложившихся условиях Москва вынуждена была отказаться от набора и посылки на Амур трехтысячного войска. Задача защиты Приамурья легла на плечи сибирских воевод. Рассказал Потапов и о той ярости, с какой встретил Пашков известие, что Бекетов с отрядом, оставив остроги, сплавился на Амур, а также то, что на Амур бежали Абрашка Парфенов и семнадцать его товарищей. Рассказал о грозных отписках, которые разослал по острогам даурский воевода с требованием розыска и наказания «изменников». В заключение Потапов передал амурцам приказ Пашкова идти к нему на объединение. К Бекетову у Потапова, вероятно, было особое распоряжение, однако где Бекетов, и жив ли он, никто сказать не мог. Впрочем, казаки, должно быть, рассказали Потапову о его неудавшейся попытке прорваться на Шилку летом 1656 года. К устью Нерчи Потапов возвратился лишь 18 августа, - об этом писал в своей отписке в Москву воевода Пашков. Это вызывает вопрос, - где потерял столько времени Потапов? Ведь получается так, что спустившись с устья Нерчи до Хинганского ущелья за две недели, на обратный путь после встречи с отрядом Клима Иванова он потратил более полутора месяцев, в то время, как посланцы Хабарова в 1652 году за полтора месяца проходили путь от Гиляцкой земли до Якутска. По всей вероятности, большую часть времени он провел в Кумарском остроге с отрядом Клима Иванова в ожидании богдойского нападения, убеждая казаков в необходимости объединения с Пашковым. Но те, как видим, не горели желанием оказаться в «полку» Пашкова, особенно в свете рассказов Парфенова и Потапова о его самодурстве и жестокости. Отряд разделился. Лишь 20 человек, - наиболее законопослушных, отправились с Потаповым. Остальные, посовещавшись, решили, что сначала отыщут оставшихся в живых товарищей, а уж потом, собравшись вместе, будут думать, как идти к воеводе. Потапов вынужден был согласиться с таким решением, и двинулся со своим отрядом обратно. Через какое-то время, - пишут историки, - подумав, отправились к Пашкову еще 37 человек. При этом одни авторы заявляют, что все они погибли в пути, Петриловский же при его допросе в Сибирском приказе в 1660 году заверял, что они умерли от голода, хотя достоверно известно лишь то, что они не пришли к Пашкову. Мне кажется, что обе эти версии несостоятельны. Прежде всего, потому, что отрядом в 87 человек идти по Амуру надежнее и безопаснее, чем отрядом в 37 человек и, казаки, решившись следовать за Потаповым, догнали бы его (ведь были же у него и остановки для отдыха) и благополучно добрались бы к Пашкову. Помереть с голоду они тоже не могли. Путь до Нерчи занял бы у них дней 8-10. Казаки не были обессиленными от голода, поскольку лишь месяц, как ушли от основного отряда с запасом продовольствия, по пути собирали ясак, еще и «погромили в Дючерской землице на улусе кыштымов», а, значит, имели возможность разжиться кое-какими припасами. Кроме того, Пашков, извещая Москву о результатах плавания Потапова на Амур, писал, что амурские казаки его еще и ограбили. А что могли они пограбить, или, что более вероятно, - чем мог под нажимом «поделиться» с ними Андрей Потапов, если у них была в этом нужда? - Только лишь съестными да боевыми припасами. На худой конец, можно было прокормиться и на подножном корму, - был разгар лета, леса были полны зверя и съедобных растений. Так, что с голоду умереть они не могли. Скорее всего, эти 37 человек просто использовали ситуацию, чтобы «удариться в бега», - унести ноги с Амура. Причем есть все основания думать, что большая часть из них были те самые служилые, охочие казаки и промышленники, что бежали с Шилки из отряда Петра Бекетова, - Антипка Черкашенин, Васка Кирилов Горбун и компания. О том, что они, по всей вероятности, находились в составе отряда Клима Иванова, уже говорилось выше. Теперь же они оказались в почти безвыходном положении, - внизу по Амуру - богдойцы, разгромившие Степанова; сверху со дня на день жди грозного воеводу. Если уж он Бекетова считает изменником и грозит ему расправой, то их-то и вовсе не пощадит. Выход оставался один, - бежать с Амура. Под благовидным предлогом «следования к Пашкову» они расстались с Климом Ивановым и отправились вслед за Потаповым, но не на Шилку, а по Урке на Тунгирский волок и Олекму. А по выходу на Лену – врассыпную по своим домам в надежде на «русский авось». Чтобы убедиться в правомерности такой версии, я просмотрел в интернете доступные материалы о жителях Енисейска и его окрестностей более позднего времени. И, действительно, в «Переписной книге пашенных крестьян Енисейского уезда за 1669 год» среди жителей деревни Нижней Подгородней встретил знакомое имя, - «Васка Горбун, а у него сын Ивашка 9 лет». Горбун – не часто встречающееся прозвище. Маловероятно, чтобы среди немногочисленных енисейцев того времени был еще какой-то другой Васка Горбун, кроме того грамотея, что бежал вместе с Антипкой Черкашениным и компанией из отряда Бекетова с Шилки в 1653 году, а позже «руку приложил» под челобитной амурских казаков – участников Кумарской обороны. Как видите, он не только не погиб, и не умер от голода на пути к Пашкову, но, вернувшись после побега домой, успел к этому времени жениться, еще и обзавестись сыном. Смышленый, видно, и удачливый был этот парень, недаром, что грамотный. Клим Иванов с отрядом, находился в Кумарском остроге, по всей вероятности, до самой осени. Только лишь убедившись, что войско Шарходы сняло блокаду с устья Сунгари и ушло в Нингуту на «зимние квартиры», стал спускаться вниз по Амуру в поисках уцелевших товарищей. Бахмутов Владимир Михайлович.
фото автора г. Красноярск |
