Гошка и Санька

В Решающий мы переехали в 1957 году и поселились в доме №1. Дом был новый, двухквартирный, как говорится, только что из-под топора. Вокруг дома везде валялись обрезки пиломатериала, заборов не было. Соседи уже заселились и только я вышел  во двор, как ко мне подбежал мальчик моего возраста и задыхаясь сказал: «Здорово, я Гошка». Так состоялось первое знакомство с соседями, которое впрочем тут же расширилось. К нам присоединился брат Гошки – Санька, который был старше нас на год с небольшим.

Меня сразу же заинтересовал двор соседей – весь в обрезках, досках и стружке. Посреди этого кажущегося беспорядка стоял станок – зажим для работы настругом, прямо на стене дома висели лучковые пилы, наструги, буравы и центровки. Заведовал  всем этим хозяйством дед Саньки и Гошки по имени Иов. Высокий, степенный, с большой седой бородой, он невольно вызывал уважение – этакий дядька Черномор из сказки. Ни одного дела не начинал, не перекрестившись. Тогда это вызывало удивление – на дворе социализм, атеизм, а тут дед  крестится. Я ещё не знал, что сам был по нашим обычаям, крещён в год, а тогда любопытство взяло верх и я спросил: «Дедушка, а почему Вы креститесь?». То, что он ответит я запомнил на всю жизнь, хотя особого следа это не оставило, а зря.

– Нельзя жить без Бога в душе, а любое дело надо начинать с Божьей помощью, с молитвой, – глядя поверх моей головы, вроде как в никуда, ответил дед Иов.

Сколько его помню, он был всегда в работе, что-то пилил, строгал, сверлил, постукивал деревянным молоточком-киянкой. Возле него всегда копошился Гошка. Мы с Сашкой начали обзаводиться знакомыми, улица наша достраивалась и заселялась, а Гошку от дома не отпускали. Оказалось, этот славный мальчуган серьёзно болен – был у него порок сердца. Сейчас эти вещи лечат, а тогда это был не диагноз, а приговор.  Вскоре заселились Едренкины, Нименущий, Карпенко, Борисовы, Гоцевы и Емелины. С нижней Осиповки приходили Петровы, Бибиков и Павлюченко. Образовались две компании: «нижнеосиповские» и «поселковые». Не обходилось и без стычек – здесь Санька заправлял. Фамилия у него Крень и прозвали его созвучно «Кеша», вот он и нагонял страху на «нижнеосиповских».  Даже когда было тепло, он ходил в шапке и зачастую носил с собой телогрейку. Облачившись в эти доспехи, взяв дубину в руки, он смело бросался в атаку. Как правило, пацаны, постарше него, разбегались, победа почти всегда была за нами.

Но самым главным нашим увлечением была рыбалка. Сначала ловили гольянов банками. Для этого увлекательного занятия нужен был кусочек ткани, в котором делалось отверстие  и ткань привязывалась на горловину банки, в банку крошился хлеб и банку опускали в речку. Гольяны стайками бросались к хлебу через отверстие, пролезали в банку, а назад не успевали – мы их вовремя поднимали из воды и вытряхивали в ведерко. Жареные гольяны, да ещё залитые  сверху яйцом – вкуснотища. Ловили и раков, раньше  их как и вьюнов под кочкарником, да и во всех укромных водяных ямках было очень много. Варили раков в ведре, пекли картошку, никогда в жизни не приходилось так беззаботно проводить время. Наверно, это и есть то самое счастливое детство. Единственное, что омрачало праздник жизни – это болезнь Гошки, иногда он бледнел и начинал задыхаться и хрипеть. Нужно было быстро доводить его до дома, где бабушка укладывала его на кровать и он успокаивался.

 Мы с Санькой рано освоили все окрестности и хотя за деревню нас никто не пускал ‒ вблизи всегда можно было встретить медведя, но к озеру мы ходили. У нас были сумки, сшитые из кирзы, в которых мы носили приманки, лески, грузила, крючки и все нехитрые рыбачьи премудрости. По народным приметам, были оба жаворонками, то есть просыпались  спозаранку и сразу бежали к озеру. Поймать пять-шесть хороших лаптей- карасей, было недолгим делом и к завтраку в наших домах уже шкворчали на чугунных сковородах, только что пойманные караси. Обычно по утрам раньше нас на озеро приходил только дед Бибиков, молчаливый, с курчавой бородой и усами. Он ловил рыбу с лодки. Мотора у него не было и он на вёслах плавал по всему заливу. Самым уловистым местом был Татарский залив, но попали мы в него нескоро, а когда появилась у меня лодка. С лодкой было раздолье – куда хочу, туда и еду. Чисто, греби себе и греби, и медведя не встретишь.

Надо сказать, что первые годы жили мы очень тяжело ‒ обустройство на новом месте, корчёвка огородов, а тут случилось несчастье. Под Шаманом, где отец работал мастером лесозаготовок, случился пожар и всё имущество нашей семьи описали, или попроще сказать – отобрали. И хоть отец не был виноват в пожаре, он был ответственным подотчётным лицом и его осудили. По прошествии  времени, я конечно узнал кто поджёг лес, но это уже не могло ничего изменить. А тогда наша детская рыбалка, сбор черемши, грибов и ягод был хорошим подспорьем и мы с Санькой не вылезали с залива.

Всё лето мы проводили в делах, в заготовках, походах и рыбалке. Так продолжалось несколько лет, пока Санька не уехал учиться в Комсомольск. Вроде недавно это было, ан нет, почти 60 лет уже прошло, но дружба наша не увяла, мы и по сегодняшний день встречаемся и сохраняем наши отношения. Детская дружба - она самая крепкая.

Пожар на Татарском.

В один из весенних дней мы с Санькой поднялись пораньше, только стало рассветать и отправились к лодке. На этот раз нашей целью был третий  залив, в котором раньше был посёлок, а теперь уж давно никто и не проживал. Всё заросло, место было диким и неизведанным и по нашим разумениям рыбы в этом заливе должно было быть не меряно. Загрузившись в лодку, мы на вёслах двинулись в путь. Уже рассвело, начиналось утро.  Я сидел на корме лодки и у меня был хороший обзор. При подходе к эстакаде я увидел впереди за изгибом  берега, дым. Похоже, что-то горело на берегу Татарского залива. Похаживали туда рыбаки, особенно из вербованных приезжих, хоть и далековато, зато всегда с уловом придешь. Как видно, оставили костёр, ветерок и раздул его. Огонь перекинулся на траву и опавшую листву и по крутому спуску пополз в лес, охватывая молодые ёлочки яркими  факелами.

«Санька, лес горит на Татарском. Что делать будем? Пожар небольшой, скоро рабочие на эстакаду придут сами потушат, или тушить начнём? – А Санька между тем уже поворачивал лодку. – Тушить будем, пока рабочие раскачаются, огонь неизвестно куда убежать может»,  – с придыханьем  сказал Санька, налегая на вёсла.

Тушить-то мы рванули, только вот не подумали: чем тушить? Пожар повиду раскинулся уже километра на полтора, хорошо хоть ветра не было. В жизни мне много пришлось тушить таёжных пожаров, и из опыта я усвоил одну важную вещь: никогда не спеши, чтобы не сделать хуже. Случаев таких достаточно много,  вот и в этот раз случай подвёл нас. При резком рывке, одно из вёсел хрустнуло в районе уключины и сломалось пополам. Пришлось мне подруливать половиной весла, пока Санька грёб вторым веслом. Хоть и медленно, но добрались. Вот тут и встал вопрос: а чем тушить? Хорошо, что был топор: нарубили веток и принялись ими оббивать кромку пожара. Вскоре мы были, как говорится «в мыле», но останавливаться было нельзя, и мы как роботы били и били ветками по ползущему пламени и  с недоумением переговаривались:

– А где же рабочие? Почему не идут?

 Все было банально просто: была суббота и две бригады с эстакады перекинули на пилораму наводить там порядок. На эстакаде был один сторож. Нас выручило то, что лес и листья не просохли после зимы, и они не вспыхивали, а медленно разгорались. Горевшие пни кустами не забьёшь, и пришлось снять сапоги и носить ими воду, благо она была рядом, а в удлинённый «болотный» сапог входит много воды. Оставшись без обуви, я, предупредив Саньку, бросился вплавь через Татарский перешеек к эстакаде. По берегу под илом ногами чувствовался лёд, дыхание перехватывало, но я не останавливался и вскоре добежал до эстакады. Сторож и не видел, что за поворотом горит, сидел в сторожке и мирно читал газетку. Я рассказал ему о пожаре  и он принялся крутить ручку телефона, а я побежал назад к Саньке. Потом опять вплавь. Это плавание мне припоминается всю жизнь в виде препоганейшего хронического бронхита.

Падая от усталости, уже к концу дня мы отбили кромку пожара и без сил упали на траве возле лодки. Вокруг густо повсходил дикий лук и мы с жадностью набросились на него. С хлебом и солью до чего же вкусен полевой лук, нужно только проголодаться. Перекусив, вновь поднялись и залили несколько больших тлеющих пней. В это время послышался гул двигателя  пожарного трактора и человеческие голоса. Вскоре мы встретились с лесником, который руководил тушением пожара, и коротко рассказали ему, что здесь было. Фамилия его была Мозга, латыш из ссыльных, он долгое время работал у нас лесником. Мозга пожал нам руки и поблагодарил: «Молодцы ребята, если бы не вы, пришлось бы нам тут всю ночь торчать и неизвестно, чем бы это закончилось».

Уже в темноте мы двинулись домой. Ноги не слушались, но мы были довольны – такое дело совершили! Радужные мечты будоражили воображение:

– Сань, а здорово если бы нам по медали «За отвагу на пожаре», вот было бы классно.

Санька в те годы уже отличался рассудительностью:

– Ага, две медали тебе дадут, от зависти за благодарность. Мозги напридумывают черте что, ещё и обгадят.

Так и случилось, но нам было наплевать: дед Иов выстругал нам новое весло и мы двинулись в неоконченный поход. 

Капризный мотор.

Среди наших друзей было много любителей рыбалки и прогулок на воде. Один из них Володя Горбунов по кличке «Гуня», был немного младше нас и жил с младшими братом и сестрой в доме у оврага, оставшемся от офицерского жилищного фонда исправительно-трудовой колонии.

Родители держали своё хозяйство: коня, корову и прочую живность, а значит, лодка для сенокоса была просто необходима. Хозяин семейства дядька Степан, высокий, крепкий мужчина с роскошными и чёрными, как смоль усами, был рукастым и сено подкашивал по над лесом и у сопки «Лысой», раньше там были покосы, конечно не такие как на лугах, но сена накосить можно было. Вот он то и решил приобрести лодку со стационарным мотором Л-6 у нашего односельчанина, назовём его Панкратом, обременённого семейными заботами и больными дочерью и сыном. Панкрат чаще ездил на вёслах, чем на моторе. То ли мотор был никудышный, то ли мастер безголовый, но только решил он лодку продать, а тут и покупатель вот он, Степан. Раздавив чекушку, для лучшего понятия ответственного момента, Панкрат и Степан пришли на берег и начался торг.

Мы с Санькой по случаю оказались на берегу и стали свидетелями этой необычной сделки. Панкрат  нахваливал мотор, зверь мол и заводится с полуоборота и на тягу хорош и бензину почти не ест:  в общем хорошая со всех сторон, удивительная вещь, без которой никак нельзя существовать в нашем далёком таёжном краю. Степан кивал тяжёлой головой в такт каждому слову Панкрата и посматривал на кубрик, на котором, на заботливо постеленном полотенце стояла бутылка водки «Туча» 45 градусов с облаком на этикетке, лежал хлеб и лук. По всему было видно, что Степану эта долгая беседа в тягость, коль есть чем заняться, кроме болтовни.

Панкрат тем временем добрался до самого ответственного момента: запуска двигателя. Намотав шнур на маховик, он весело крикнул: «Ну, смотри!» - и рванул за ручку шнура. Маховик крутнулся, но не более того. «Сейчас, сейчас, работает как часы» ‒ разговаривал Панкрат сам с собой, так как Степан явно не слушал его. Ещё рывок шнура и ещё. Степан не вытерпел: «Вижу, работает, беру, ‒ и вытащил из кармана деньги. ‒ Давай закрывай мотор и наливай, а то греется родимая.» Вообще дядька Степан, не был большим любителем выпить, но здесь для важности момента необходимо было употребить. Сделка была завершена звоном гранённых стаканов и ключи от лодки перешли в карман Степана.

На другой день, когда мы пришли на берег, дядька Степан сидел в лодке и смотрел на мотор. Так он смотрел недели две, сердобольные мужики помогали ему чем могли и максимум: он на моторе мог уехать в одну сторону, оттуда обязательно на вёслах. Наверное, это надоело ему настолько, что через месяц мотора в лодке  не было, да и то верно, зачем возить лишний груз, да и винт с валом тормозят.

 Историю на этом можно было закончить, если бы  она не имела продолжения. Степан опять купил мотор с рук, на этот раз подвесной «Москва». Теперь на берегу мотор он крутил с сыном. У меня тоже был мотор «Москва» и работал он как часы. Технику нужно любить, только тогда она ответит взаимностью.

Как то Гуня, такую кличку среди ребят получил сын Степана,  обратился за помощью: «Посмотри, может чем поможешь?». Я пришёл к нему домой, жили мы рядом. Мотор стоял в бочке с водой, рядом на чурке лежали ключи. Проверив зажигание и свечи, я дёрнул шнур стартера: мотор завёлся и весело зарокотал, плескаясь в бочке воды и фыркая сизым дымком. Пришёл Николай Павлюченко: «Ну что, можно ехать?» И они засобирались на залив, испытывать мотор. Когда они его принесли на берег и закрепили на лодке, то завести уже не смогли. Чего  только не делали, мотор молчал. Разочарованные принесли мотор и установили в бочке, опять провели все манипуляции и Николай дёрнул шнур стартера – мотор работал. Перегазовали, заглушили мотор, опять завели. Мотор безотказно работал. Довольные отнесли его на берег, кстати путь неблизкий, поболее километра, да ещё бак с бензином, вёсла и прочий инвентарь. Крутили в этот раз почти полдня. Кто только не давал советы: мотор молчал.

Продолжалось это с перерывами, полмесяца. В бочке мотор работал, на лодке нет. «Да, надо тащить его на берег прямо в бочке, ‒ съязвил как то Николай. – Здесь заводить и бочку везти к лодке.» Как не шути, мотор работать не хотел и за рулём я Гуню увидел, когда пошли новые моторы «Вихрь» надёжные и мощные. По этому поводу в посёлке долго шутили, и видя неудачливого владельца мотора, вспоминали про бочку и Горбуновские моторы.

Крюков Владимир Викторович, почётный Атаман Амурского казачьего войска