Распроданные шедевры
         |
Все чёрточки лица страдали,
Но давайте подумаем, а чем еще может торговать любая страна, кроме… самой себя. Ведь мы как говорим – «родная земля», «родные леса», «родные поля» и т. д. Родные – производное от слова «Родина». Значит древесина из леса – это не что иное, как кусочек «родины», не так ли? И нефть, и газ из недр «родной земли» – то же самое, как и зерно, выращенное на «родных полях». Даже танк, проданный за рубеж, или автомат Калашникова – являются некими «кусочками родины», ведь в них добытый на ее земле металл, уголь, в нем труд людей, съевших выращенный на ней хлеб. То есть «родину можно», оказывается, продавать, и даже можно и должно. Речь, стало быть, идет не о том, что «нельзя» продавать, а лишь о том, чтобы не продешевить при продаже. Выгодно продал «кусочек родины» – молодец! Продешевил?! Наказать сукиного сына! Правда, есть и ещё одно важное обстоятельство. К каким ресурсам относятся продаваемые части родины: возобновляемым или не возобновляемым. Лес может вырасти, и почему бы им не торговать? Главное – новые леса сажать. Зерно природа дает ежегодно, значит – это хороший товар. А вот нефть… выкаченная из недр сегодня, она завтра там уже не появится. То есть, продавая нефть, стоит хорошенько подумать, чтобы и не продешевить, и хотя бы что-то потомкам оставить. Так же к не возобновляемым ресурсам страны относятся и произведения искусства, и различные накопленные нашими предками сокровища, имеющие ничтожную технологичную, но огромную общественную ценность. То же самое относится и к картинам. Их не пьют, не едят, самолеты ими не заправляют, но вот шедевры живописи являются очень ценным достоянием страны. Их, разумеется, тоже можно продавать, как и всякое другое. Но здесь особенно важно не продешевить, потому что больше уже таких картин у страны не будет. Между тем только на одних туристах, которые будут приезжать смотреть на эти полотна, можно будет зарабатывать… веками, пока не истлеют! И вот сегодня мы как раз и расскажем об одном таком эпизоде, связанном с продажей произведений искусства из нашего Эрмитажа в 1929–1934 гг. Было заявлено, что нужны деньги на индустриализацию. И вот, чтобы их заработать, отобрали 2 880 картин, причем 350 из них были произведениями большой художественной ценности, а 59 – и вовсе шедеврами мирового значения. В Эрмитаже они находились ещё с самого его основания Екатериной Великой, но вот теперь решили их продать. Кое-какие из этих полотен покупателя не нашли, и они смогли вернуться в музей. Вот только около 50 самых знаменитых шедевров – включая работы Яна Ван Эйка, Тициана, Рембрандта и Рафаэля, Россия потеряла навсегда. Картин Ван Эйка в Эрмитаже (да и в России) вообще не осталось, а из работ Рафаэля, Боттичелли и Перуджино сохранились лишь малоценные второстепенные произведения. Собрание картин Рембрандта из Эрмитажа, считавшееся богатейшим в мире, теперь уступило пальму первенства собраниям Амстердама и Нью-Йорка. Подобная же судьба постигла коллекцию нидерландской и фламандской живописи, которые собирал и завещал Эрмитажу П. П. Семёнов-Тян-Шанский, а ещё шедевры Строгановского дворца, национализированные после Октябрьской революции. Как будто бы всего этого было мало, из Эрмитажа продавали за рубеж художественное серебро и бронзу, нумизматические коллекции и драгоценные эмали Византии. Уже в наши дни сотрудники Эрмитажа расценивали все происходившее в то время как «трагедию и катастрофу», считали, что это была «непродуманная, зачастую неумелая, даже бессмысленная, а потому и плачевная по своим результатам деятельность». Что ж, давайте посмотрим, так ли это было на самом деле. С самого начала революции, то есть уже в 1918 году, вывоз художественных ценностей за границу был запрещен, как… «расхищение народного достояния». Однако уже в первом десятилетии советской власти началась активная продажа на Запад национализированных произведений искусства, а также изъятых у буржуазии драгоценностей. Но все это был, в общем-то, рядовой антиквариат, который и продать-то было не жалко. Но в феврале 1928 года от Эрмитажа и Русского музея потребовали список художественных произведений общей стоимостью 2 млн рублей для продажи их за границу. В Ленинграде для этого было создано специальное агентство «Антиквариат», подчиненное Наркомпросу. Эрмитаж должен был продать 250 картин по цене около 5 000 рублей за каждую, а ещё продать гравюры, оружие и даже предметы уникального скифского золота. Причем занимались отбором картин не опытные профессионалы-искусствоведы, а люди от искусства очень далекие: особоуполномоченный Наркомторга и директор-распорядитель «Антиквариата» А. М. Гинзбург и Н. С. Ангарский. А разрешил все это Я. Э. Рудзутак. Соответственно был назначен и новый директор Эрмитажа Г. В. Лазарис, бывший чиновник Наркомата иностранных дел. В итоге к 26 октября 1928 года Эрмитаж лишился 732 предметов общей стоимостью 1 миллион 400 тысяч рублей. А с 1 января по 7 июня 1929 года «Антиквариат» получил из Эрмитажа уже 1 221 предмет искусства на продажу. Их представили на берлинском и лондонском аукционах, и… Аппетит пришел во время еды: уже в июле 1929 года за семь недель из Эрмитажа вывезли 5 521 предмет; 2 504 за 19 дней июня и за июль – 3 017, то есть много больше, чем практически за весь предыдущий год. И ведь продавали, как уже отмечалось, не только картины. Так, из отдела нумизматики Эрмитажа на Запад ушло 347 золотых и 17 платиновых монет, а из оружейного фонда кираса и шлем, а также полный комплект рыцарских доспехов, выполненный немецкими оружейниками XVI века. Как будто бы там своих доспехов не хватало? Так что можно себе представить, за какие гроши его удалось продать! Как это у нас часто бывало в прошлом, решили дело провернуть тайно. Однако информация о том, что «Советы продают Рембрандта», тут же разлетелась среди избранных западных торговцев предметами искусства. И первым их покупателем стал Галуст Гюльбенкян, тот самый, что основал Iraq Petroleum Company, торговавший с Советской Россией ещё и нефтью. Он подготовил список, куда входили, например, такие картины, как «Юдифь» Джорджоне, «Возвращение блудного сына» Рембрандта и «Персей и Андромеда» Рубенса. Но сделка по продаже этих полотен не состоялась. Но тут наступила Великая депрессия, и людям, даже очень богатым, стало не до картин. То есть время для продажи произведений искусства было выбрано крайне неудачно. Но ещё хуже стало то, что выброс «Антиквариатом» на рынок сразу стольких шедевров попросту перенасытил его и привел к… демпингу. Тогда, в 1930 году решили сосредоточиться на шедеврах, так сказать, первого класса, так как уж они-то должны были гарантированно найти покупателя. Но главное – за них можно было запросить высокую цену, чтобы выполнить план по выручке валюты. Тут-то про Гюльбенкяна и вспомнили. В итоге он купил 51 эрмитажный экспонат за сумму в 278 900 фунтов, но четыре картины уступил парижскому антиквару Натану Вильденштайну. В большинстве своем эти приобретения сегодня находятся в экспозиции музея в Лиссабоне, который был основан фондом Гюльбенкяна. И вот тут началось нечто очень забавное. В кавычках конечно, потому, что реально это была самая настоящая трагедия «Дуньки и Европы». Продавцы посчитали, что продешевили, а вот Гюльбенкян посчитал действия советских агентов глупыми и непрофессиональными и даже пошел на то, чтобы написать письмо-меморандум непосредственно советскому руководству. В нем он писал: «Торгуйте чем хотите, но только не тем, что находится в музейных экспозициях. Продажа того, что составляет национальное достояние, дает основание для серьёзнейшего диагноза». Получается, что этот капиталист больше заботился об имидже нашей страны, чем её тогдашние вожди. Главное для них была – валюта! А то, какими глазами на неё будут смотреть те же самые рабочие в Англии, Франции и США, а среди них было немало людей, довольно образованных и понимавших что к чему, им было, очевидно, безразлично. Но «свято место пусто не бывает». Нашло наше руководство другого компаньона, Фрэнсиса Маттисона – немецкого торговца произведениями искусства. Но прежде, чем с ним торговать, попросило его составить список тех картин из русских собраний, продавать которые нельзя из-за их культурной и художественной ценности. То есть закончили тем, с чего следовало начать! Начал он этот список составлять, глянул, а некоторые полотна из его списка уже в Париже в коллекции у Гюльбенкяна. Тот пригласил его стать его агентом в отношениях с Россией, но Маттисон решил работать сам. Организовал консорциум совместно с компанией Colnaghi и Knoedlerand Company из Нью-Йорка, после чего в 1930–1931 гг. они вместе купили 21 картину, которые затем купил Эндрю Меллон – крупный американский банкир, государственный чиновник и коллекционер. Так появилась знаменитое собрание Меллона. Через посредство Маттисона он купил «Благовещение» Яна Ван Эйка и «Мадонну Альба» Рафаэля, причём последняя обошлась в 1 166 400 долларов, что в те годы было самой большой суммой, отданной за живописное полотно. А всего к концу 1931 года он заплатил за картины из России 6 654 000 долларов. И вот что важно: Меллон не оставил их своим потомкам, а завещал своё собрание правительству США. И после его смерти оно попало в Национальную галерею искусств в Вашингтоне. Из письма Гюльбенкяна по поводу этих продаж, адресованного советскому руководству: «В публике уже много говорят об этих продажах, которые, по моему мнению, наносят огромный ущерб Вашему престижу (особенно продажи г-ну Меллону, который очень на виду). Возможно, что в некоторых случаях в Америке Вам и удастся добиться более высоких цен, нежели предлагаемые мною. Однако невыгодность сделок, совершённых таким образом, настолько значительна с точки зрения престижа, пропаганды и огласки, что мне приходится лишь удивляться, что Вы всё же идёте на них». Правда, сотрудникам Эрмитажа все же удалось спасти от продажи серебряную раку Александра Невского, сасанидское серебро (III–VII вв. н. э.), скифское золото и «Мадонну Бенуа» Леонардо да Винчи. Наконец, 25 апреля 1931 года Политбюро решило создать список шедевров, которые продавать было нельзя. Так что в 1932 году со складов «Антиквариата» в Эрмитаж некоторые непроданные раритеты все-таки вернулись. В этом же году в третий раз отстояли сасанидское серебро, и то только благодаря письму заместителя директора Эрмитажа Орбели самому Сталину. Тот ответил и в письме к Орбели упомянул Восток, дескать, не надо, продавать все. Но слово «Восток» прозвучало. И сотрудники Эрмитажа (хитростью Бог их явно не обидел!) начали записывать в «восточные» практически любые произведения искусства, где на той же картине был виден хотя бы краешек турецкого ковра. Довольно долго информацию о распродаже шедевров удавалось сохранять в тайне, но 4 ноября 1933 года газета «Нью-Йорк Таймс» опубликовала статью о приобретении музеем Метрополитен картин «Распятие» и «Страшный суд» Ван Эйка. Реакция на Западе на торговлю художественными ценностями была крайне негативной. Так, в газете «Сегодня» (правда, это была эмигрантская газета, но её все равно читали очень многие) была напечатана карикатура с выставленной на продажу картину Лоренцо Лотто «Супруги». Но только вместо двух супругов там были нарисованы Сталин и антиквар. «Мало платите!» – возмущается Сталин. «За краденое всегда платят половину», – отвечает антиквар. Положение ведущего музея страны облегчил и состоявшийся в середине января 1933 года объединённый Пленум ЦК-ЦКК ВКП(б), на котором объявили о досрочном окончании первой пятилетки, на которую-то как раз и шли валютные средства от продажи экспонатов. К тому же в Германии к власти пришли нацисты, и немецкий рынок для антиквариата закрылся, к тому же и он сам (по причине непрофессионализма своих служащих) работал все хуже и хуже. Наконец на заседании пленума ЦК-ЦКК ВКП(б) 15 ноября 1933 года было принято следующее решение:
«Об Эрмитаже. Кстати, Стецкого потом в 1938 году расстреляют… Итог всей этой эпопеи был таков: доход от продажи коллекций Эрмитажа дал не более одного процента от валового дохода страны. Понятно, что заметного влияния на индустриализацию это не оказало, а вот ущерб культурному достоянию страны и международной репутации СССР был нанесен просто огромный. Кто был её главным инициатором? А вот кто – А. И. Микоян, глава Наркомата торговли с 1926 года. И на XV, XVI съездах ВКП(б) и партийных конференциях его наркомат очень критиковали за недостачу валютных поступлений. Вот он и решил вместе с директором «Антиквариата» Гинзбургом «залатать дырку». В итоге через Наркомторг было продано за границу более шести тысяч тонн (!) культурных ценностей. И конечно, это сбило на них цену. А выручка составила менее 20 млн рублей – по три рубля за «килограмм Рембрандта». Кстати, тот же Торгсин, не прикасаясь к сокровищам Эрмитажа, выдал на нужды индустриализации целых 287 млн рублей золотом. Больше всего на продаже эрмитажного антиквариата нажились немецкие антикварные фирмы, скупавшие его по дешевке, но втридорога затем перепродававшие. А потом пришел Гитлер и все их ценности… конфисковал, после чего их стали распродавать уже фашисты, зарабатывая валюту в казну Третьего рейха. Вот к чему приводит поспешность в принятии решений, отсутствие маркетинговых исследований торговых операций и изучения рынка, практика «простых решений» и самое главное – отсутствие культуры у руководителей страны, в широком смысле этого слова!
Автор: Вячеслав Шпаковский
На фото:
|
