Беззащитная. Повесть
 |
Мы долго думали: допрашивать или не допрашивать в судебном процессе девочку, восьмилетнюю дочку подсудимой. За барьером в клети из толстых металлических прутьев уже не первый рабочий день на правах подсудимой располагалась молодящаяся симпатичная женщина невысокого роста, стройная, как степная березка. Ее ясный и, казалось, чистый взгляд голубоватых или сероватых глаз располагал к доверию. – Да, я – слабая беззащитная женщина. Как я могла защитить себя? Никак! В тот вечер к нам пришли друзья: Горбуновы муж и жена. С ними был их родственник какой-то. 7 Ноября, праздник все-таки. Позвали пойти в гости к их родственникам. Ну, выпить, там, посидеть. Я засобиралась. А муж говорит: «Не пойдешь! Детей надо мыть, спать укладывать». Я на тот момент немного выпила. Ответила ему смело: «Сам помоешь и спать уложишь! Тебя-то никто и не зовет». А он мне так грубо: «Не пойдешь, сказал. Опять напьешься. Хватит. Пора за ум браться, дети ведь у нас!» И в кресло он так присел напротив телевизора. Я в кухню выскочила: «Щас, думаю, покажу тебе, как меня обижать». Горбуновы-то на улицу вышли, меня там ждали. Я им сказала, чтобы они потихоньку шли, а я догоню. Ищу я в кухне нож, найти не могу. Потом в холодильник заглянула: смотрю, в полотенчико завернуты ножи на верхней полочке. Дочка, видно, спрятала. Я нож схватила, подбежала к мужу, да с размаху так и ударила в грудь. Тут у него кровь, дочка подбежала к нему. Она во втором кресле сидела напротив телевизора и всё видела. Он ей говорит: «Дочка, зарезала меня мамка, беги к соседям, пусть «Скорую» вызовут. Да, дай мне штору, вон ту из стираного белья, дай, крови много, я прижму». А я и ушла. Пришла поздно. Уже милиция приехала. Умер он. Как мне было себя защитить? Эксперты написали: прямо в сердце ударила его, он недолго был жив. – Скажите, а ранее у вас были какие-либо ссоры, скандалы? – вопросил судья. – Так-то нет. Он добрый был и ко мне, и к детям. Руки на меня никогда не поднял. Я ж слабая, чуть толкни, и не встану. Четыре года назад он мне нагрубил. Так я тоже тогда ножом его в живот. Сама же и «Скорую» вызвала. Ему операцию сделали. Он жив остался. А по мне дело возбудили. Немного дали. Я работящая, режим не нарушаю, меня быстро из колонии на поселение отправили. А он мне всё простил. Приехал тогда с дочкой. Она ещё совсем маленькая была. Стали жить вместе. Там можно семьей жить. Потом уж второй родился, Богдан. Он маленький, у бабушки живёт сейчас, у моей мамы. – А дочка где? – В приюте. – А как вы с мужем познакомились? – Я на поселении была. Он в совхозе, там, рядом, в селе работал. Вот и познакомились. Я ему понравилась. Замуж позвал, не отказалась. – У вас на поселении дочка уже была? Не его дочка? – Дочка его. Это было второй раз, он с дочкой приезжал. Когда меня за него судили. А раньше ещё меня судили за первого мужа. Я такая беззащитная, слабая. Мы с первым мужем в райцентре жили. Два сына у нас были, погодки. Одному тогда лет шесть было, другому лет семь. Я на танцы в клуб собралась, а он меня не пускал. Я его не хотела убивать. Так, один раз ударила. Ножом. «Скорая» поздно приехала, а так бы он не умер. Мне и срок тогда небольшой дали. Мальчишек мама моя растила. Они уже взрослые, живут где-то самостоятельно. Я с ними отношения не поддерживаю. – Что же вы так? Всех режете? Нельзя по- другому вопросы решать? – Говорю же вам, слабая я, вон, маленькая какая. А они у меня все: высокие, крепкие. Что я могу сделать? После совещания суд принял решение: отложить рассмотрение дела, пригласить бабушку и девочку: мать и дочь подсудимой. * * * Когда-то в стране Советов в суде отсутствовали клети. И залов судебных заседаний было немного: в районных судах по одному залу, в краевых (областных) не больше двух: большой зал да малый. Если дело имело общественный резонанс и предполагалось присутствие значительного количества слушателей, то суд назначал выездное заседание суда. Народ прозвал эти процессы показательными: действительно их устраивали в большей степени для того, чтобы «другим не повадно было». Судам не нужно было много залов. Выезжая в трудовые коллективы, суд работал в залах предприятий, в том числе, в клубах предприятий и сёл. Чем крупнее предприятие, тем больше помещение клуба или Дома культуры на его балансе. До сих пор вижу брошенные Дома культуры по нашим городам и сёлам. Когда пришла демократия, первое, что было сделано для судов, предоставлены в пользование здания от райкомов, горкомов и крайкомов компартии. Залов было так много, что надобность в выездных заседаниях отпала. Суду нет необходимости идти «в народ». Народ сам стремится в судебные помещения свои права отстаивать. «Вот хорошо бы, эту «беззащитную и слабую» подсудимую, да в показательный процесс», – подумалось гособвинителю. Через несколько дней слушание по делу возобновилось. Бабушка пришла в суд с малышом: – А куда мне его? Некуда! Ни с кем не остаётся. Все папку зовет, – среагировала бабулька на вопросительный взгляд судьи. Малыш и вправду был чудесный: ангельский взгляд, белокурые кудри, глаз не оторвать, приковывает к себе, несчастный мальчик. – Суд разрешает вам говорить с места! – объявила судья. – Вот она у меня такая с детства, ни перед чем не остановится. И первый у нее был мужик хороший, самостоятельный, работящий. Посадили её. Парни на мне остались. Поначалу, ещё дед был жив, помогал сильно. От позора за дочь и умер. Зятя на селе все уважали. Второго встретила, тоже Бог дал, добрый человек. Чего не жить? Парни так при мне и жили, я им как мать была: выкормила, выучила. Сами сейчас уж живут, мне деньгами помогают. А она опять! Да не смогу я этих еще детей поднять! Не смогу! И деда уже нет, и пенсия у меня маленькая. Внучку-то сразу я сказала, пусть в приют забирают. Учится ведь она в школе, с меня помощи никакой. Богданчика, пока не в школе, покормлю. А потом пусть тоже в приют берут. У меня и ноги болят, и здоровье уж не то! – Дети-то, давно не виделись? – не по теме задала вопрос гособвинитель, удивив судью своим вопросом. – Сразу его ко мне, а её в приют. Уж полгода не виделись. Я к ней не езжу, далеко, в город надо ехать. Этой вот передачи ещё ношу. В зал вошла девочка с воспитателем- женщиной после слов в приоткрытую дверь: – Можно? – Богдашка! Бросилась девочка к малышу. Она обняла его за плечики, прижала к себе по-женски, даже по- старушечьи как-то. И заплакала. – Полина! – позвала её судья. – Подойди к трибуне. Девочка по-взрослому быстро утерлась ладонью, подошла к тому месту, куда рукой указала судья. Малыш смотрел влюбленными глазами на сестрёнку и не понимал, почему ему нельзя сейчас с ней быть рядом. Девочка блеснула глазами в сторону подсудимой. – Я от неё всегда ножи прятала. Нельзя было никогда ножи на столе оставлять, всегда надо было класть туда, где не видно. Меня папа об этом просил. Когда она в тот вечер стала собираться уйти гулять, а папа не разрешил, я сразу пошла в кухню и быстро завернула ножи в полотенце, сунула в холодильник, так как она почти сразу за мной в кухню зашла. Всё было так быстро. Ничем не могла помочь папе. Она ударила его ножом, я видела. Сразу поняла, папе очень больно, поняла, что мне так плохо будет без него. Не знала, что делать. Папа сказал, перевязывать его шторой. Я только к соседям сбегала, у них телефон, чтобы врача вызвали. А потом опять прибежала к папе, перевязывала его шторой, но он на меня не смотрел. Уснул. Полина ни разу не сказала слово: «Мама». – А папа маму бил? – задала судья тот самый вопрос, который имел значение для суда, чтобы определить меру наказания адекватно содеянному. – Папа у меня добрый. Мы с ним всегда уроки делали. Её он тоже любил, и тогда он ей не разрешил идти гулять, а сам сидел в кресле. Я не успела хорошо спрятать ножи... – Свободны, – сказала судья воспитателю, – можете ехать. Воспитатель взяла девочку за руку и повела из зала. – Богдашка! Девочка не отрывала взгляда от братика. Он широко улыбался ей, полагая по-детски, что сейчас они будут вместе навсегда. Сестрёнка уходила, уходила в свою, взрослую жизнь. Когда же они еще увидятся? И увидятся ли?
Пысина Галина Александровна, старший советник юстиции, член Союза писателей России, член Союза ветеранов госбезопасности по ДВ региону |
