Степка

      Степке в этот год, аккурат на Пасху, исполнялось одиннадцать лет, и он считал себя уже взрослым. Да и как иначе. Две зимы проходил в школу, она у них в селе двухклассная. А чтобы учиться дальше, надо было ехать в Екатерино-Никольскую, это волостной центр, аж за 56 верст, да там у кого-то жить. Вот только кто будет дома помогать, остальные мал-мала меньше. Сестренке, Ксюшке – только семь,  два брата вообще карапузы. А тятька как пришел с войны, все время и мучается. . .

Перед непогодой его так крутит, что он по ночам от боли кричит. И на глаза слепнет, ему бы доктора настоящего, да его даже в волости не сыскать, а в деревне только бабка- повитуха и коновал. Поэтому прошлое лето и  половину осени, до самого Покрова, проработал паренёк помощником пастуха.

      Хоть и считается их деревня, что носит такое ласковое название – Доброе, небольшой, всего с полсотни дворов, но коровы в каждой избе, да нетели и бычки. Набиралось больше сотни голов. Поэтому, как только через неделю после майских праздников на полянках выросла трава с пару вершков, мама будила его на самой заре и вручала большую кружку парного молока и ломоть хлеба, который часто заменялся то куском пирога с диким луком и капустой, то рыбного. Речка протекала сразу за огородами и называлась также как и деревня – Доброй. Здесь водилось такое изобилие, только не ленись. Если карась, то со сковородку. Щука в полпуда считалась рядовой, а сазаны, что летом, в июльскую большую воду, выходили кормиться на залитые луга, так те, что трехмесячные поросята.

      За таким стадом нужен глаз да глаз. Ведь могут и поля потравить и разбрестись по кустам, спасаясь от надоевшего овода. Побегай тогда за ними. Выручал пес Смелый. Его еще щенком батя привез с  Нагибово, это соседняя деревня, прямо на Амуре стоит. Говорит, помесь якутской лайки с волком. Раньше в районе Биракана была зимняя ярмарка, туда  приезжали караваны даже из Якутии, ножи у них славились и выносливые лошади, которые даже зимой могли кормиться на подножном корме.

      Сегодня вечером, сразу после ужина, батя стал готовить ледоруб и несколько разных по размеру, сплетенных из проволоки «черпаков». Степка сначала подумал, что готовится снаряжение на рыбалку, но тогда где сети?

      - Тятя, ты на рыбалку собрался, а меня не зовешь?

      Задумавшийся о чем то отец наверное не расслышал, пришлось повторять еще раз. Тот почесал затылок:

     - Через день Крещение. Старухи-соседки упросили меня, да соседа нашего Якова сделать на реке большую прорубь. Мол, в колодцах воды совсем мало, а все вдруг затеяли большую стирку. Не прорубь им нужна, а Иордань.

Да моё дело маленькое, тем более задаток уже получил – полпуда пшенички.

       Затем добавил неспеша:

     - Так что пусть освятят водичку, а через пару дней можно и карася почерпать на ямах, да вьюна на Черном ручье, его там санями вози.

     - А теперь марш на печку, утро вечера мудренее.

      Русская печка занимала чуть ли не треть избы, главным украшением которой была никелированная кровать – мамкино приданное.

      Степка ещё долго ворочался, с полатей было видно, как отец, сидя на низенькой табуретке у приоткрытой дверцы подтопка,  подшивал ему катанки. Сначала сучил дратву, протягивал через кусок воска, а затем шилом прокладывал стёжку. И то правда, подошвы совсем прохудились, а через дырку сбоку, которую отец заделал брезентовой заплатой, постоянно набивался снег.

      Наконец мальчуган заснул и снилось ему, как ледоход крушит на реке заторы и мутная вода несет почерневшие льдины. Проснулся от того, что его тряс за плечо отец, несмотря на темноту в доме, почему-то одетый. Даже через закрытые двери и окна был слышен собачий лай, псы аж хрипели. И тут сразу в нескольких местах лай осекся и перешел на предсмертный вой.

Степка это сразу понял – так визжал их  пёс Дымок, когда в эту зиму на охоте секач вспорол тому своим страшным желтым клыком бок. Отец выдохнул:

     - Хунхузы. Мигом одевайся, бери Смелого и дуй в Нагибово, пусть помогут.

      Уже через полминуты Степка был на улице, отец отстегнул пса с цепи и привязывал к ошейнику свой брезентовый поясок. У Смелого шерсть стояла дыбом, но он не лаял,  все всегда делал молчком, поэтому на охоте с ним в паре пускали другую собаку, для голоса.

      - Давай огородами, затаись в тальниках и только потом беги, на тебя вся надежда.

       Их дом стоял на самом берегу, но крутой яр был очень скользкий и, скорее всего, бандитам пришлось обходить дальше стороной. Поэтому Степке повезло, он успел прошмыгнуть, прежде чем хунхузы взяли деревню в кольцо, но ещё полверсты лез через сугробы, держась за ошейник пса, прежде чем выскочил на дорогу.

      Расстояние до соседней деревни верст с шесть, не будь Смелого, который тащил мальчугана, как хороший рысак прогулочную коляску, он бы добирался долго, а так, добежал за полчаса.  В Нагибово было тихо. В домах ни огонька.  Они ещё только подбегали к крайней избе, как местные псы подняли разноголосицу, а когда Степка забарабанил руками и ногами в деревянную глухую калитку и вовсе перешли на остервенелый лай.

      В избе зажегся тусклый свет и кто-то отворил дверь:

     - Кого там нечистая несет, будто пожар? - спросил сонный мужской голос.

     - Дяденька, я с Доброй, хунхузы, - голос от напряжения и страшного бега у мальчишки осекся.

      Огромного роста мужик в накинутой на плече шубе уже открывал калитку. Увидел ощетиневшего Смелого.

     - Не цапнет? Заходи быстрей и веди его в дровяник.

     Замахал руками на своих двух лающих сторожей:

      - Замолчите ироды, - потащил паренька в дом. Там уже проснулись. У окна стояла женщина, в накинутом на плечи платке, на столе тускло горел огрызок сальной свечи, с печки свешивались три ребячьих головы.

     - Ну? Давай,  поподробней.

     - Батя разбудил и послал. В деревне бандиты, видел, как расходились по домам. Вот и все.

      - Санька, Илька! Одеваться и по всем избам, пусть мужики собираются у сельсовета, хунхузы на Доброе напали. В первую очередь к председателю, пусть шлет кого-нибудь в Благословенное, там телефон. Хотя он и сам знает, что делать.

      - Мать, дай пацану попить горячее, а то нутро у него сгорит, да переодень в сухое, и на печь. Насквозь промок.

      Степка прохрипел:   - дяденька, я с вами.

      - Какое с вами, пойдут только мужики, да и то у кого оружие имеется, мал еще под пули лезть.

     Пацаны, получив ответственное задание, без промедления выскочили на улицу, на ходу застегивая одежонки. А хозяин, деловито оделся, перепоясался солдатским ремнем, подошел к божнице, перед которой теплилась лампадка, достал из-за иконы одну за другой две горсти патронов, положил по карманам овчинного полушубка и вышел.

     Хозяйка тем временем разожгла подтопок и поставила греться воду в чугунке, Степке приказала забираться на печь и скинуть оттуда всю одежду:

     - Меня зовут Катерина Степановна. Укройся там стеганым одеялом, а я посмотрю, во что тебя принарядить.

      Степку напоили горячим чаем с сушеной малиной и  переодетый в сухую рубаху и порты хозяйских пацанов, он пролежал на печи с полчаса, разговаривая с самым меньшим в семье мальчишкой, как в избу заскочили Санька с Илькой и, перебивая друг друга, затараторили:

     - А папка с мужиками, у кого ружья, поскакали верхами в Доброе, одного конного направили в волость, а другого в Благословенное.

     Женщина перебила их:

     - И сколько таких охотников набралось?

     Мальчишки стали считать по пальцам, выходило двенадцать человек:

     - Другие будут дежурить по очереди.

     Немного погодя, побродив по избе, пацаны тоже полезли на печь, где завели обычные мальчишеские разговоры про то, кто какую самую большую рыбу поймал или  видел необыкновенное.

     На улице понемногу  светало, от двух небольших окошек, хоть и затянутых ледком в избе стали четче проявляться предметы – большой ткацкий станок в углу, лавки вдоль стен. Незаметно для себя, разморенный теплом печи и полубессонной ночью, Степка уснул.

     Проснулся от голоса отца:

    - Ну, где там мой постреленок? Мигом слетел на пол и повис у бати на шее.

    - Живой! Как наши!

     У отца из-под шапки виднелась белая тряпка. На немой вопрос ответил:

     - Да это не страшно, обошлось. Ушли бандюги, всю деревню обчистили и ушли. Хорошо, вот нагибовские мужики подоспели, отбили часть лошадей, да немного саней с добром, ведь подчистую выгребли. Вашему Михаилу особое уважение, кабы не он. Батя поклонился в пояс.

      На предложение женщины позавтракать отец отказался, но та заставила выпить его и Степку по кружке горячего молока и съесть по ломтю хлеба.

      Затем попрощались с хозяйкой и пацанами, хозяин был еще в сельсовете.

      Во дворе стоял запряженный в сани их рыжий мерин, это удача, что его у бандюг отбили. Открыли дверь сарая, где находился Смелый и вывели на улицу, у того шерсть на загривке стояла дыбом.

    По дороге отец стал рассказывать, когда на поворотах полозья заносило и возок подпрыгивал, он морщился от боли:

    - Только ты убежал, я с мамкой ребятишек в охапку, да в баню.

     На всякий случай отец сделал в полу предбанника тайный ход, который вел в небольшой схрон. Сверху лаза всегда лежало с пару охапок поленьев, догадаться, что под полом что то есть, не приходило никому в голову.

     - Я в избу, а за мной пятеро и сразу тесак к горлу. Обшарили всю избу.

Расстелили на полу две скатерти, да одеяло байковое – свалили туда всё барахло и в узлы связали. Потом один, толстомордый и носатый, видно маньчжур, увидел на полу кольцо от крышки подпола и что- то по своему проверещал.

      Отец повернул к Степке голову:

     - Не замерз, -  нет батя, рассказывай.

     - Ну вот, один со свечой полез в подпол, а там ведь только одна картоха. Вылез и показывает мне – мол лезь туда. Только наклонился, а кто-то прикладом по голове и  полетел я вниз.   Очнулся, наверху тихо. Сколько времени прошло – не знаю. Удалось крышку приоткрыть, на нем сундук стоял – прислушался  - тихо. Выбрался наверх, кровь на голове запеклась, а перевязать нечем – пришлось занавеску на полосы рвать. Выглянул на улицу, хунхузы ушли, только на бугре хвост обоза. Я бегом в баню, мамку с ребятишками открывать, а затем к соседям.

     Как выяснилось с дальнейших обрывистых фраз отца, на выезде из села  по растянувшейся на полверсты колонне саней с захваченным у жителей добром и ударили с засады мужики с Нагибово. Было бы их побольше, да ружьишки получше, а то ведь половина с дробовиками. Хорошо, что бандиты не разобрались, дали деру – вот и бросили пятнадцать лошадей и восемь саней. Там и зерно в мешках, и часть учебников со школы, и кой-какие вещи из домов. Бабы теперь разбираются, где чья скатерть или полушалок.

      Потом батя надолго замок,  всё поглядывал на пса, что спокойно бежал за санями, только когда почти подъехали к деревне добавил, что у Чупровых изба сгорела, да амбар. Саму хозяйку, пробившую ухватом голову одному из бандитов, когда тот схватил её дочку, красавицу Лушку и намотав на руку её косу потащил из избы, забили насмерть тесаками. А самого Севастьяна тяжело ранили, и прикладом били и штыками кололи – выжил бы. В самом конце отец буркнул, что косоглазые всех девок перепортили, да баб, кто помоложе, ссильничали. Но что это означает, Степан понял, когда уже подрос.

     Потом был деревенский сход в пустой школе, бандиты все столы и лавки переломали, туда и ребятишки лезли, да больно народу набилось. На нём решили просить власть дать оружие отряду самообороны – когда у казаков раньше в каждой избе была винтовка, а когда и две, кто тогда совался. Собралась бы сотня – да на ту сторону, вырубили пару поселков и все.

      Через пару дней выделили комбеду с десяток японских винтовок и по сотне патронов на каждую, остались видно на складах с гражданской. А ещё общество постановило, чтобы его, Степана, направили в волость учиться. За его подвиг. Чтобы фельдшером или учителем стал, а то и инженером. Семье помогать продуктами. С жильем тоже решилось, у Капустиных дочка в Екатерино-Никольском, для одного пацана место найдется.

Шевченко Владимир Владимирович, майор МО РФ запаса, майор таможенной службы в отставке

г. Биробиджан, ЕАО