Веточка

1. Половское

Мои отец, дед, прадед, прапрадед – все были родом из села Половское Спасского района Рязанской области, старинной вотчины князей Кропоткиных. Наше село расположено на правом берегу реки Оки, выше по течению Старой Рязани примерно на 18 км. В этом месте лесостепь сходит к широкой пойме оврагами и буграми. Как раз на таком изломе и стоит село. В пойме - заливные озера и бесконечные луга, на лугах - стада коров, овец, гусей, табуны лошадей.

На реке напротив села и ниже еще с довоенных времен остались песчаные косы, намытые драгой при чистке русла. В то время, точнее, в 1938 году, и был найден тот древний чёлн-однодеревка, что был подарен жителями села городу и выставлен под навесом перед входом в Рязанский краеведческий музей.

Прадеда звали Филипп Поликарпович, родился он в 1867 году, когда Россия продала Аляску, а умер в 1942 году. Всё думал, придут немцы, а с ними придет и порядок. Сохранилась его фотография, сделанная в 1930 году. Выходит, что наш прапрадед был Поликарп, рождённый поданным российского императора Николая Первого, современник обороны Севастополя и походов генерала Скобелева. И вот на нем-то ниточка в прошлое обрывается.

Добрые 60-е. Дом Калинкиных стоит в пологой лощине в середине улицы Клем, продолжение которой ведёт через насыпь на «поляну» к Ромашиной будке над рекой. Дом кирпичный, пятистенок, заменивший сгоревшую в 1927 году избу. С крыльца виден спуск с бугра, по которому летними вечерами деревенские пацаны верхом без сёдел шумно и пыльно гнали в ночное табун гнедых и рыжих лошадей, но если взгляд выхватит в нем каурую или белую, то видишь только её. Слева от крыльца ворота в малый дворик, справа на стене пластина с нарисованной лопатой, как памятка, с чем бежать на пожар, палисадник с рябиной, плетень и ворота в сад.

Входишь - чудесный запах в сенях, деревенский квас на лавке. На первой половине кухня, русская печь с лежанкой, под ней подвальчик для обогрева молодняка в холодное время года. Герань на окнах, на стене довоенный пейзаж, написанный отцом: берег Оки у Пашкиной будки, песчаных кос еще нет. Под ним подлинный Высочайший Манифест 1905 года:
«Божиею Милостию Мы, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая…».
В центре стол, в его ящичке питерское фото дедушки в царской парадной форме с товарищем. Во второй комнате окна в сад, фотографии на стенах, комод, а в нем… старинные солдатские пуговицы с орлом! … штык трехгранный от трехлинейки!
Перед внутренним крыльцом малый дворик, где проходит вечерняя дойка с раздачей парного молока, на заборе ржавый диск от «Томпсона», шест со скворечником, в углу наши бамбуковые удочки, а черви для рыбалки предусмотрительно спрятаны от кур под крыльцо.

За домом в саду сарай. На его ближней половине содержится всякая живность. На дальней - двухъярусный сеновал, у входа место для слесарных поделок с наковаленкой из рельса, инструмент, вдоль стены крестьянская утварь: серпы, коса с рамкой для скашивания пшеницы и ржи, хомут, ремни; баллон от шасси Ту-104, весла, … наши луки со стрелами. Пол земляной, прохладный. Крыша крыта соломой. Изнутри у её основания и по стропилам множество налепленных гнёзд деревенских ласточек, их отличает от городских красное пятнышко на горлышке.
А за сараем по южной границе сада в тени ракит дремлет, покачиваясь в песчаном русле, ручей Клем (наверное, жил когда-то на его берегу давший ему имя Клемент). Там среди ивовых кустов поджидает, как говорила бабушка, непослушных малышей «Телешиха».

2. Дедушка

В селе, как и везде, был колхоз, назывался он «Путь Ильича». Вторым председателем был наш дедушка, Андрей Филиппович. Дед Андрей родился 16 августа 1896 года. Еще до Первой Мировой, 16 мая 1914 года женился он на Мирохиной Пелагее Васильевне, для нас она - бабушка Поля. В 1914-м началась война, и Андрей Филиппович был призван в царскую армию. Нам, внукам, рассказывал, что начало службы проходило в Петрограде, рассказывал, как на столичных парадах матрос выносил на руках царевича Алексея, как на брусчатке гарцевал Императорский Конвой, «все одни абреки, зубы скалят». Было и питерское фото: на Охте на фоне сквера с низкой чугунной оградой стоят наш дед с товарищем, оба в парадных мундирах, околыши фуражек, говорил, желтые, какими должны быть в учебном батальоне. У нас есть копия другого фото, где он уже в полевой форме. Помню, что на оригинальном фото слева от деда стоит его товарищ, рядовой, на груди - «Георгиевский Крест». На погонах деда Андрея, кроме унтер-офицерской нашивки, виден номер полка - 268-й пехотный Пошехонский полк 2-й очереди, т.е. полк военного времени. Сыновья знали, и им льстило, что их отец служил в одном полку с будущим маршалом РККА [с Яковлевым Н.Д.].

Полк входил в 67-ю пехотную дивизию. Дивизия была сформирована в 1914 году и подчинена командованию частями Гвардии и Петроградского военного округа, дислоцировалась в пригороде (это объясняет, почему сохранились и фото, и воспоминания о Питере). На фронте входила в 35-й армейский корпус. Участвовала в «Великом отступлении 1915 года», в оборонительных боях оставила Польшу и половину Белоруссии. Осенью 1915 на южном фланге Виленского сражения участвовала в боях за Барановичи, в марте 1916 – в Нарочанском сражении «за Париж», в июле 1916 в составе ударной армейской группы – в наступательных Скробовских боях под Барановичами, в июле 1917 – в наступательных боях за Сморгонь. В промежутках – бои местного значения и окопная война.

Летом 1917-го в одной неудавшейся атаке под Сморгонью деда Андрея ранило. Наши солдаты по окопу отбежали немного и остановились. Дед присел за поворотом, но его бедро было заметно в просвете окопа, застучал немецкий пулемет и три пули попали в ногу. Отправили Андрея Ф. по железной дороге через Москву в Ташкент. Поезд с ранеными на нашей станции сделал остановку. Вышли из вагонов на левую сторону офицеры, сестры милосердия («барышни»), санитары. Офицеры «папироски закурили», все восхищаются видом, а дед, как был в нижнем белье, свалился с правой стороны с подножки в лопухи и крапиву, затаился. Поезд ушёл. Дед Андрей лежит. Видит, идет кум Иван, он его позвал, попросил, чтобы Поля с лошадью подъехала, забрала его. Так для нашего деда закончилась первая война.

Осенью 1917-го дед Андрей отправился в Питер. Был перед Октябрьским восстанием вагоновожатым трамвая. Потом стал красногвардейцем, защищал город. После Гражданской войны вернулся в село. Выбрали председателем колхоза. По Ленинскому набору в 24-м вступил в ВКП(б). На буграх, на «глинище» ночью в него стреляли.

В 1938 в их семье было четыре сына и три дочери, а в 1941-м дед Андрей снова ушел защищать свой Ленинград. На войне он стал пулеметчиком, вторым номером. Пулемет был станковый, системы «Максим», тяжелый, на колесиках и со щитком. Однажды начался воздушный налет, дед не растерялся, поставил пулемет на спину другому солдату и стал стрелять по самолетам. Налет отбили. Командир посчитал, что наш дед – герой, представил его к боевой награде. На фронте Андрей Ф. получил язву желудка, который ему почти весь удалили и освободили от военной службы, возможно, благодаря чему он остался жив.

Андрей Филиппович награждён медалями «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда» и «За победу над Германией», дважды был ранен. А бабушка Поля за рождение и воспитание семерых детей была награждена орденом «Материнская Слава» 3-й степени. О многом может поведать фотография из далекого 1944 года. Поза, глаза, руки Пелагеи Васильевны - о счастье, любви, гордости. На лице Андрея Филипповича – усталость от пережитого, отрешенность, на солдатской гимнастерке нашивки за полученные на фронте ранения.
Село немцы всё же бомбили, точнее, мост на железной дороге: именно она связывала центр России со Средней Азией, Южным Уралом, Сибирью и Дальним Востоком. Бабушка рассказывала, была на кухне, смотрю в окошко, вижу, самолет кружит над тем местом, где на «поляну» через железнодорожную насыпь сделан проход, а сверху поставлен мост. Вдруг от самолета что-то блестящее отделилось и полетело к земле. Это были две бомбы. Они разорвались, но ни в насыпь, ни в мост не попали.

Дедушка был спокойным человеком. Громких слов мы от него не слышали. С утра он, не спеша, занимался хозяйством: убирал в хлеву, разносил навоз, сажал рассаду, прививал деревья, правил плетень, сушил сено, завозил торф, сбивал масло и так далее. Нас помогать не упрашивал, просто говорил, что надо сделать, например, снести мешки с огурцами на станцию. После обеда дедушка выбирал занятие для души, любил поиграть на гармони, покурить на крыльце с газетой, поглядывая на улицу, или отдыхал в сенях. А мог сходить с нами искупаться и поплавать на озеро Мочила, чуть ниже того места, где речка Тысья впадает в Оку.

Как-то зимой по предложению папы приехал я к дедушке с бабушкой в Половское. Тогда я был «первой ласточкой» из их большой семьи, кто учился в институте. Сидим за столом, дедушка мне так просто говорит: «Дёржись, Витя!», и именно с таким ударением.
Дедушка умер 1 октября 1984 года, похоронен в родном селе. Только благодаря случаю, а это была командировка из Даугавпилса в Москву, я смог участвовать в подготовке ему последнего приюта и проводить его в последний путь. Дорогая бабушка, прости, что в тот день я не нашел десяти минут, чтобы, обняв тебя, посидеть на крыльце, рассказать, как мы там живем.

3. Отец

Наш отец, Алексей Андреевич, был третьим ребенком в семье Андрея Филипповича. Родился Лёня 27 марта 1922 года. Это тот самый печально известный год призыва, от которого после войны осталось в живых только 3%. Отец учился в Рязани в Художественном училище, куда он поступил в 1938. В тот день, когда началась война, он был с двоюродным братом Кирюхиным Николаем за Окой на рыбалке на озере Тырница.

Николай уже в 20 лет был кадровым офицером. Направили его служить в 765-й стрелковый полк 107-й стрелковой дивизии. Полк был сформирован в 1939-м из сибиряков-алтайцев, накануне войны отмечен как лучший в РККА. Показывал папа фотографию Николая в доме его отца, дедушки Прони: - симпатичный юноша, по два «кубаря» в петлицах на воротнике гимнастерки. С войны он не вернулся, и мало что было известно о его судьбе. Теперь знаем: 1.09.1941 «убит в бою» за деревню Садки, участвуя в первой успешной операции Красной Армии. Останки Николая покоятся в центральном сквере города Ельня Смоленской области в Братском захоронении № 1.

Почти в каждом воспоминании ветераны 765-го полка с гордостью рассказывают о боях за Садки с немецкой частью СС, усиленной 40 танками. В конце августа полк немцев из деревни выбил, отразил все контратаки, а в начале сентября взял станцию Нежода и замкнул кольцо окружения. По свидетельству ветеранов задачу полку на этом ключевом направлении ставил командующий Резервным фронтом генерал-армии Г. К. Жуков.

Отец имел полное среднее образование и в военкомате решили, что он будет офицером. Плохое зрение помешало стать летчиком, и отец был направлен в Рязанское пехотное училище. В апреле 1942 в звании младшего лейтенанта и с одним кубиком в петлице прибыл в Москву в распоряжение Кадрового управления РККА.

В мае отец был направлен на Западный фронт в район города Медынь Калужской области. Назначили начальником связи 293-го гвардейского минометного дивизиона реактивной артиллерии («катюш») 62-го ГвМП, вошедшего в состав формируемой 3-й Танковой Армии, которая в то время находилась в Резерве Ставки Верховного Главнокомандования. Выдали кожаную куртку, перчатки-краги. В задачи отца входило, кроме обычных функций, выезд в составе передовой команды на место, откуда должен был производиться залп, рекогносцировка местности, подготовка позиции. Дивизион на марше получал по радио от передовой команды все исходные данные для стрельбы, выполнял необходимый расчет и установку, прибыв на место, сходу наносил удар, разворачивался и быстро уходил.
Немецкие разведгруппы в ближнем тылу охотились за «катюшами». 20-го июня позади фронта у села Гусево дивизион проводил учения с выездом на место передовой команды, и вот здесь-то она подверглась нападению такой группы. Немцы выбежали на опушку леса, началась стрельба. Стрелял и отец, справа от него была небольшая березка, боковым зрением он видел, как в ветвях крутится, падая, немецкая граната с длинной деревянной ручкой. Потом был разрыв, отец потерял сознание. Очнулся он на носилках, у него были осколочные ранения в левое бедро, голени и голову. Часть этих осколков под коленной чашечкой (всего 23) проносил он всю жизнь. Рядом всего одним крохотным осколком той же гранаты был смертельно ранен в горло, в кадык красноармеец.

В настоящее время в списке Братского захоронения в селе Гусево Медынского района числится погибший в 1942 Калинкин Алексей Андреевич, однако в Центральном Архиве Министерства обороны нет сведений о солдате с таким именем, павшем в период с 1941 по 1944.

В августе после полутора месяцев лечения отец был назначен командиром радиовзвода 176-й отдельной роты связи 252-й стрелковой дивизии. Так в формуляре дивизии, однако, отец свой боевой путь более связывал с 924-м стрелковым полком этой же дивизии. В то время дивизия находилась на Урале под Пермью. До этого сражалась на Западном и на Калининском фронтах, участвовала в битве за Москву, с рубежа Тверца – Черкассы освобождала Калинин (Тверь), Старицу, участвовала в боях за Ржев, прикрывая отход своей 31-й армии, попала в окружение, с честью, но с большими потерями вышла из него. В июле 1942 дивизия была переведена в Резерв Ставки и отправлена для переформирования в тыл.

Прибыл младший лейтенант Калинкин на станцию Верещагино, здесь принял взвод, задача которого - обеспечивать штаб дивизии радиосвязью с вышестоящим командованием. На вооружении автомашина «газик», в кабине которой установлена радиостанция самолета-бомбардировщика фургонного типа РСБ-ф.

В начале сентября обновленная и окрепшая дивизия грузится в эшелоны и, встречая на пути только зеленые огни светофоров, перебрасывается к Волге, где решается судьба Родины. Выгружается, совершает 180-км переход и в составе 66-й Армии Донского фронта генерала Рокоссовского занимает участок обороны северо-западнее Сталинграда.
Первое столкновение дивизии с врагом произошло у балки Грачёвая. В этом бою бойцы радиовзвода передачу вели из окопа. Когда выбрались наверх, увидели, что кабина «газика» изрешечена осколками. Поняли, что вблизи передовой работать необходимо только из укрытия. Другими словами, на будущее, - «развернул связь, немедленно копай окоп для рации».
Затем были бои за хутор Вертячий, Казачий курган, Пять курганов, Городской питомник. Наконец, 19 ноября с артобстрела началось наше контрнаступление, «праздник», который так долго ждали. Было жутко от грохота канонады и рёва реактивных снарядов. Из-под развалин выходили немцы, и многие из них сошедшие с ума. С ноября 1942 по февраль 1943 части дивизии вели бои с окруженной 6-й немецкой полевой армией вначале на подступах к городу, затем в городе, а 30 января - заняли его центр. В полностью разрушенном городе-призраке, спустившись в какой-нибудь подвал, можно было услышать еле-еле произносимое «шпита-а-аль…», чтоб русские гранатами не закидали, и почувствовать тяжелый запах гниющих ран. В уличных боях отец был контужен. К концу сражения от солдат роты связи в строю осталось только четверо. И вот, 2-го февраля армия Паулюса, получившая в 40-м ключи от Парижа, капитулировала. По зимним дорогам потянулись многочисленные колонны пленных, в основном, немцев, и среди них не своим умом забредшие в донские степи румыны, венгры, итальянцы.
Весной и летом 1943 в составе Степного фронта генерала Конева дивизия с боями продвигалась только вперед в направлении Курской Дуги. В воронежских степях в минуту затишья отец уединился, вышел к большим меловым оврагам-балкам, стал делать зарисовки. В небе появился немецкий самолет, заметил отца и начал охоту за ним. Устав бегать, отец лег на землю, думает, попадёт в ногу или руку, черт с ним, лишь бы жив. Земля под ним вздрогнула, это бомба в землю вошла, но не взорвалась. Самолет улетел. Отец вскочил и тут же рядом споткнулся о парящее отверстие в земле. Была еще одна «встреча» с немецким летчиком. Часть находилась на марше. Вдруг команда «Воздух!». Бойцы и командиры – врассыпную. Вот и самолеты, летят низко, бомбят и стреляют вперед по курсу. Наши солдаты тоже стреляют и отец из своего ТТ, конечно. Вот очередной самолет приближается, звенящий винт, желтый кок, и в какое-то мгновение отцу показалось, что взгляды его и летчика встретились. По телу ток прошёл.
Рассказал об одном эпизоде, за умелые действия в котором был награжден. Когда немцев погнали от Курска, попалось группе, в которую входил отец, немецкое орудие. Орудие исправное, но без прицела. А идти пехоте не давала немецкая самоходка «Фердинанд». Она пристроилась за сараем, там же готовилась к стрельбе, выкатывалась, разворачивалась, стреляла, опять разворачивалась: нет вращающейся башни, и задним ходом уходила за сарай. Отец попробовал наводить через ствол, это у него получилось, но не хватало времени на выполнение точной стрельбы, т.к. при прицеливании ствол должен быть пустым, а пока вгоняли снаряд, цель смещалась. Тогда наводку он стал выполнять на угол сарая, а стрелять, когда появлялась пыль, которую поднимал «Фердинанд», начиная движение. После первых таких выстрелов самоходка ушла, дорога пехоте была открыта.

В конце Курской битвы дивизия освободила Белгород, затем её части взяли Казачью Лопань и вышли на территорию оккупированной Украины, в тяжелых боях 23 августа освободили Харьков. За проявленные воинами мужество и героизм дивизия в приказе Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза Сталина получила почетное наименование «Харьковская». Далее дивизия прошла дорогами кировоградчины, принимала участие в операции по освобождению Киева, ниже его форсировала Днепр. Вскоре Степной фронт стал 2-м Украинским (командующий - генерал Малиновский), в составе которого 252-я дивизия освобождала Умань, участвовала в сражении под Корсунь-Шевченковским. Здесь немцам и входящим в группировку бельгийцам дали возможность выйти из окружения, они, думая, что вышли, начали даже стрелять в воздух, но их встретили, а с флангов ударили танки и кавалерия. Взятые трофеи позволили сменить потрепанный на фронтовых дорогах «газик» на хорошо оборудованную немецкую штабную машину связи. Шутили связисты: поменяли «эмку» на «немку».
Завершая сражения на советской территории, дивизия освобождала города и села Молдавии: Унгены, Бельцы, Кишинев. Участвовала в Ясско-Кишиневской операции. Форсировала Буг, Днестр, Прут. В этих боях воины 924-го полка принесли ему славу, и полк получил почетное наименование «Кишиневский».
В то время отец не знал, что, пройдя с боями по Украине и Молдавии, он повторил, только в обратном направлении путь 5-го Заамурского конного полка, где в 1918 году был комиссаром его двоюродный дед Мелешин Яков Денисович, погибший под хутором Кучеревка.

Начались бои в странах Европы. Рассказы отца о боях в Румынии не оставили заметного следа. Только то, что в сёлах румыны или «мамалыжники» (кукурузники), как их называли, были очень бедны. В ноябре 1944 года на западе Румынии, вблизи с границей Венгрии полк в ночном бою выбивал немцев из уездного города Арад. Вот что было написано на обороте одной фронтовой фотографии:
«…В доме на углу улицы был пролом от снаряда. Мы через пролом вошли и увидели там стоящие на полу стационарные фотоаппараты. Из подвала вышел перепуганный старик-румын, поднял руки вверх, но мы его успокоили и дали закурить. Он нам предложил отсняться. Мы согласились, а потом быстро ушли. Дали ещё № полевой почты, и он нам в марте 1945 года прислал фотографии, когда наша дивизия вела бои в Венгрии. Мы были удивлены».

Бои в Венгрии сохранились в памяти отца как тяжелые. Это и отступление в районе озера Балатон, форсирование Дуная и взятие Будапешта. Весёлое тоже рассказывал. В одном венгерском селе зашли с товарищем в дом. Велосипеды оставили на улице. Заметили на спинке стула военный мундир, спросили хозяев-мадьяр, чей он. Из подвала вышел их сын: он дезертировал из армии. Родители были испуганы, но закончилось всё мировой: «Гитлер капут» и хорошим застольем. Продолжили путь на своих велосипедах навеселе и попали под перекрестный пулеметный огонь. С поля вблизи дроги наши им машут, кричат «ложись!». А те сразу не поняли, потом поняли - носом в дорожную грязь, чудом живы остались.
Рассказывал, как в Венгрии в коридоре штаба дивизии дал батон белого хлеба немецкому офицеру-медику, работавшему в госпитале для немецких пленных. Потом все дни, пока штаб размещался в том здании, если немец встречал отца, то издали переходил на строевой шаг и, проходя мимо, с поворотом головы отдавал честь.

В апреле в Чехословакии в ходе Венской операции, форсировав во второй раз Дунай и взяв приграничный город Комарно, подразделение, в котором служил отец, было отведено в тыл.
На обороте одной фотографии написано:
«В тяжелых боях в Чехословакии мы сильно были потрепаны. Это остаток роты связи. Нас отвели на три дня в резерв для пополнения и приведения себя в порядок. Мы во главе с к-ром роты на отдыхе после баньки и сытного солдатского обеда со 100 граммами в лесу прифронтовом поем любимые фронтовые песни. Я в фуражке… 14 апреля 1945 ». Отец в центре, одет в кожаную куртку.

На всю жизнь запомнилось ему, как встречали русских «братко» при освобождении столицы Словакии Братиславы. На той улице, которую у немцев пять минут назад отбили, словаки тут же выставляли столы, несли вино, сливовицу, закуску, а за углом у перекрестка продолжался бой. За освобождение городов Европы дивизия получила второе почетное наименование «Братиславская».

“На поле танки грохотали, солдаты шли в последний бой,
А молодого командира несли с пробитой головой…”

Части 252-й стрелковой дивизии сходу форсировали Мораву. Чехия, утро 5-го мая 1945-го года. Впереди – Прага, позади – освобожденный Брно. Дорога ведет на запад к возвышенности, поросшей лесом. По ней растянулась на марше колонна нашей пехоты, больше похожая на поток беженцев: кто на велосипеде, кто на телеге, кто на машине, большинство – пешком. В колонне, привычно отмеряя фронтовые километры, шел от Западного фронта и Сталинграда лейтенант Калинкин.
Колонну встретил немецкий танковый заслон. Четыре «Пантеры» выкатили из леса, издалека начали стрелять. Наша пехота устремилась с дороги в поле, не принимая боя без поддержки артиллерии. Алексею всё было ясно: танки задачу выполнили, сейчас развернутся и уйдут: обычная тактика преследуемого врага. Он спокойно спрыгнул в кювет, прилег, утрамбовал на скате теплую влажную землю, начал что-то вычерчивать. Танки стреляли через дорогу по пехоте, бегущей по полю, один снаряд попал позади в ствол дерева у обочины и разорвался. Стена горячего воздуха жестко ударила сзади, вдавила в землю, осколок пробил околыш фуражки, вонзился в левый висок. Алексей потерял сознание. Это был его последний бой…

Подобрали лейтенанта Калинкина санитары другой дивизии. Из родного полка, узнав об этом, отправили в госпиталь солдата-посыльного с вещами отца, среди которых были документы, фотографии, акварели, рисунки и всякая трофейная мелочь. Солдат не дошел до госпиталя, почему, не известно.

4. Мама

"Шумит волна, плывет луна,
От Слободки за Дальние Мельницы
Пройдут года, но никогда,
Это чувство к тебе не изменится."

Наша мама, Вознюк Вера Даниловна, родилась 25 сентября 1922 года в городе Нерчинске Читинской области, в Забайкалье. Отец её был учитель. Были братья, младший и старший. К сожалению, мама не смогла найти своих родных после войны. Какое-то время она переписывалась со старшим братом, но в 45-м, когда брат (не помню, Сергей, Вадим…) был отправлен на войну с Японией, связь прервалась.

Рассказывала, как зимой лепили всей семьей пельмени сотнями и выставляли их в мешках в сени на мороз, что японские солдаты-интервенты зимой прятали свои гениталии в меховые чехольчики. Этот период оставил след в маминой жизни: знала о Лазо, Бонивуре, дальневосточные песни Гражданской войны: «Этих дней не смолкнет слава…», «По долинам и по взгорьям…», а также известные «Мы красные кавалеристы…», «…Были сборы недолги, от Кубани до Волги мы коней собирали в поход…», «Шел отряд по берегу …». 

В Нерчинске Вера училась в известной средней школе, которую забайкальцы с уважением называли «навигацкой» в память о старинной школе, занимавшей то же здание, и за ее заслуги перед российским Флотом. Вера любила русскую литературу, творчество Лермонтова, Пушкина, Толстого, Куприна, Булгакова. Из зарубежных – Цвейга, Мериме, Кнута, Моэма, Ремарка. Выигрывала в школьные годы все литературные викторины. А когда мне было немногим больше 12 лет, и я столкнулся с юношеской влюбленностью, мама дала почитать первые настоящие книги: «Юнкера», «Герой нашего времени», а позже «Казаки», «Три товарища», «Белая Гвардия». И малые наши детки тоже читали свои первые книжки, которые им предусмотрительно собрала их бабушка.

Перед войной семья переехала на Украину под Жмеринку в поселок Слобода Чернятинская. Окончив школу, Вера решила стать учителем, как и ее отец, Даниил Артемович. Память о «навигацкой» школе вызывала романтические чувства о путешествиях, и она решила поступить на географический факультет Педагогического института в Аккермане (сейчас Белгород-Днестровский), в небольшом украинском городке на берегу Днестровского лимана, там, где стоит старая турецкая крепость.

Вере еще не было девятнадцати, когда она с подругами примчалась в военкомат и записалась добровольцем в Красную Армию защищать нашу Родину, и было это 22-го июня 1941-го года, через какие-то считанные часы после начала войны! Направили их в зенитно-артиллерийскую часть – мама рассказывала, что она была зенитчицей.
Кроме флотских береговых и корабельных частей, 15-я бригада ПВО была единственным соединением, защищавшим в 41-м небо Одессы. Началась героическая оборона Одессы. Мужчинам было тяжело, а каково им: здесь и непрекращающаяся борьба с самолетами противника в небе, и стрельба прямой наводкой по танкам, и формирование сводного батальона с выходом в окопы отбивать атаки румынских частей. 
Последовала сдача Одессы и отход на Крымский фронт под постоянным натиском механизированных частей Манштейна. Отступающий 638-й полк, ядро бригады, танковыми клиньями был рассечен, три дивизиона отошли на Керченский полуостров, а два – в Севастополь. Мама участвовала в обороне Севастополя. Рассказывала о героях-моряках в чёрных бушлатах, за что немцы называли их «чёрная смерть», про то, что моряки снимали каски и надевали бескозырки, идя в штыковую атаку. Немецкие солдаты моряков, мягко говоря, сильно уважали, а их самолеты использовали каждый случай расправиться хотя бы с одним из них на выжженной солнцем крымской земле. В мае 42-го завершилась оборона Севастополя, последовала трагическая эвакуация морем в Геленджик. 

Я спрашивал маму, стреляла она из винтовки. Сказала, что один раз, когда ехала в кузове грузовика, полуторку дёрнуло, она зацепила винтовку, что лежала на полу, та выстрелила. Спрашивал, видела ли она немцев. Да, видела в мае 44-го в Севастополе на Графской пристани много неубранных тел в черных мундирах, вокруг стоял отвратительный запах.  

В августе 43-го мама была ранена осколком в левую щеку и направлена в госпиталь для легкораненых. После выздоровления в зенитную часть она не вернулась: ее оставили в госпитале медицинской сестрой. В феврале 44-го мама была переведена в 141-й хирургический подвижный полевой госпиталь, вскоре получила звание старшины медицинской службы. Оба госпиталя подчинялись Санитарному Управлению 2-й Гвардейской Армии, которая участвовала в освобождении Крыма.

Выписка из штатно-должностного списка личного состава 141-го ХППГ (из Архивной справки Военно-медицинского музея, СПб): 
«Младшая медицинская сестра, старшина м/сл (приказ от 10.03.44 г.) Вознюк Вера Даниловна, 1922 г.р.; когда и с какой должности назначен – из ГЛР 4560; когда, куда и на какую должность убыл – 21.06.45 г. откомандирована в СППГ-4323; с какого года в РККА и каким РВК призван – 22.06.41 г. Аккерманским РВК; участие на фронтах – 4 Укр., 2 Укр.; образование – Педагогический институт г. Аккерман; 10 месячн. Кур. Медсестер; место рождения – Читинская обл., г. Нерчинск; адрес семьи – Винницкая обл., Жмеринский р-н, с.Слобода-Чернятинская; отец – Вознюк Даниил Артемович.»

В марте-апреле1945  госпиталь был развернут в Будапеште, а в конце апреля – в Чехословакии в поселке Насвад Так добавлено к коротким посланиям на сохранившихся фото. Сегодня на карте Чехословакии нет местечка с таким названием. Есть поселок Нави-Сади. Он находится как раз в середине отрезка Будапешт-Брно, на его траверзе – Братислава, и более всего этот поселок соответствует тому местечку, где в конце и в первые месяцы после войны был расположен 141-й ХППГ. Наши соотечественники могли название поселка, приняв на слух, исказить.

В День Победы один выздоравливающий офицер высокого звания пригласил сестричек к себе в палату выпить за Победу наливки, а это был разведенный спирт с клубничным сиропом. Был повод радоваться и девчата вышли от него слегка захмелевшими. Совсем некстати в проходе появились носилки с раненым, мама задела эти носилки, они упали. На носилках был лейтенант Калинкин. 
Вера, чувствуя вину, пришла к Алексею в палату раз, другой. Он сильно ослаб, так как на поле боя долгое время находился без оказания медицинской помощи. Вера дала ему свою кровь, стала выхаживать. По воспоминаниям отца, мама буквально «вытащила его с того света». Весна, войне – конец, и в их сердцах проснулась любовь, а иначе и быть не могло!

В июне 45-го папу выписывали, а 21-го мама была откомандирована в другой госпиталь, который готовился к отправке на войну с Японией. Вот и раскрылось чувство в надписи на обороте фото: «Лёнечка! Помни меня. 17.06.45». Но они не могли позволить себе потерять друг друга, и есть основание думать, что риск подвергнуть преследованиям себя и свою будущую семью заставил маму внести изменения в личные данные при получении нового паспорта, и на какое-то время в начале, а позже навсегда прервалась её связь с семьей. 

Нам прекрасно были известны мамины паспортные данные, ее «место рождения», но никогда мама не рассказывала о жизни на Украине, не знала украинский язык, а вспоминала только Забайкалье. С трудом раскрывается прошлое...

5. Победители

Когда стало известно, что госпиталь должен выехать в Союз, папа «похитил» маму, и с 19 сентября 1945 года они стали отсчитывать начало своей совместной жизни и свои юбилеи. Официально брак был зарегистрирован 6 января 1946 года в советской Дипломатической Миссии в Будапеште чуть ли не самим Молотовым. В этом городе они прожили до середины 47-го года.
На фотографии папа, Алексей Андреевич, и мама, Вера Даниловна. Будапешт, День бракосочетания. Боевые награды отца: орден «Красная Звезда» с отбитой красной эмалью на левом нижнем луче, медали «За отвагу», две «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За взятие Будапешта», «За победу над Германией». На снимке некоторые медали ещё не успели «подойти». Кроме орденов и медалей, папа носил справа Знак «Гвардия», выше - нашивки за полученные на фронте ранения: за легкое - красную, за контузию - черную и за тяжелое - желтую. После войны за безупречную службу он был награжден вторым орденом «Красная Звезда», а к 50-летию Победы орденом «Отечественная война» 2-й степени и ему было присвоено воинское звание подполковник. Награды и знаки не вернулись в нашу семью. Мама с июня 41-го по август 43-го – зенитчица. Защищала небо Одессы, Севастополя и Кавказа. С 43-й по 45-й – старшина медслужбы 141 ХППГ. У мамы не было медалей за оборону Одессы, Севастополя и Кавказа, даже «За Победу над Германией», она не считалась и участником войны. Кем её посчитал Наркомат Обороны после того, как она покинула госпиталь? Сохранилась Красноармейская Книжка, но она тоже не с нами.

В первое время папа был комендантом парома, курсировавшего через Дунай, мама - где-то медсестрой. Жили неплохо. На спички, соль, мыло, сахар в мало пострадавшей и обеспеченной продуктами Венгрии можно было выменять все, что угодно. Яичница из тридцати яиц на завтрак, жирный жареный гусь на обед – это становилось обычным. Жили в квартире бежавшего венгерского аристократа вместе с лохматым пёсиком по кличке Шандор, который обожал бегать по клавишам пианино и подвывать, а наши офицеры научили его ползать по-пластунски, поэтому пупок у него был всегда голый. Победители радовались жизни и часто по вечерам молодые пары собирались вместе. Мама к шумному обществу относилась настороженно. Отец же на вечеринках любил подурачиться, поплясать, размахивая над головой пистолетом, он любил всякие переодевания и страшилки.
И уже много лет спустя, когда мы были все вместе, услышав венгерскую мелодию, и папа, и мама всегда вспоминали, как в те годы в каком-нибудь будапештском кабачке к их столику подходил скрипач и исполнял для них чардаш, встряхивая гривой седых волос.
Летом 47-го отцу предложили новое место службы в Союзе: Сахалин. Поехали через всю страну поездом, далее пароходом. Прибыли – место занято. Предложили послужить на Камчатке. Прибыли – и здесь занято! Есть становится нечего: продовольственный аттестат просрочен. Родители остаются на судне, которое стоит на рейде в Авачинской бухте. Отец плетёт из каната лесочку, из жести делает блесну, ловит с борта рыбу, относит её на камбуз, там им жарят: капитан разрешил. Вскоре вызывают на берег, предлагают должность начальника приёмо-передающего радиоцентра на Чукотке. Находится она в Западном полушарии, недалеко Берингово море, за ним США: остров Святого Лаврентия, Аляска. Родители улыбнулись друг другу и, решив, что дальше уж точно никуда не пошлют, согласились.
Прибыли в поселок Провидение, что на западном берегу бухты с таким же названием. В переводе с английского «Providence» – предвидение или предусмотрительность.

Через акваторию бухты напротив – поселок Урелики, а рядом с ним на горе Беклемеш над входом в бухту тот самый радиоцентр, который обеспечивал прямую, самую дальнюю связь с Москвой. Всё хозяйство - взвод солдат, в основном бывших фронтовиков, и лампы накаливания в рост человека, на лампу, если «плюнешь», то она зашипит.

Стали, жить. Жилище – вначале войлочная палатка, в ней буржуйка, позже – маленький домик с одним окошком, утепление – запрессованный мох. Питание – американская тушенка, порошок из черепашьих яиц и сушеные овощи, зелень, фрукты. В тонкие щели в непогоду пурга наметала внутрь сугробы снежной пыли, в голове намерзал лёд. Когда появились детишки, укладывали их спать между ног. Нередко утром по телефону надо было вызывать солдат, что бы те откопали вход из-под метровых заносов.
Рядом, между поселком и горой Беклемеш, озеро Эстихед, куда ходили в свободное время на рыбалку за гольцом. Ловили на блёсенку из пульки, из которой выплавляли свинец. Ставился маленький импровизированный шатер, расчищался снег, делалась лунка. Если лечь, прижаться ко льду, ладоням глаза от света закрыть, видно дно, гальку, рыбу. С первой кожицу долой и - на лёд. Как только рыбка замерзнет, можно сделать нарезку, строганину, посолить, достать и налить, наконец, спиртику и…Эх!
С открытием навигации в бухту приходили пароходы. Дрова, брёвна сбрасывали в море. Они прибивались к берегу либо их отбуксировали на вельботах. Дерево было на вес золота. Освобождающаяся деревянная тара выдавалась по списку, т.к. с её помощью можно было благоустроить жильё. Лошади, коровы, свиньи, птица дохли, не выживали. Танки, что присылали для усиления гарнизона, проваливались в мерзлоту или срывались в ущелья.
Иногда зимой в гости из тундры приезжал на нартах, запряженных собачками, знакомый чукча Амуму. Сразу спрашивал: «Калишики, водки дай». Выпивал разбавленный спирт, быстро хмелел, выходил на снег, втыкал длинный шест, набрасывал на голову капюшон кухлянки, ложился рядом с шестом, укутывался, собачки сразу же, как по команде, ложились тесно вокруг него и до утра под сполохами северного сияния все спали. К утру над ними наметало большой сугроб, виден один шест каюра. Вдруг из-под сугроба выскакивал Амуму, гикал, и только облако снежной пыли некоторое время ещё кружило на месте ночёвки.

В 1948, 16 августа родился брат Валентин. В 1950-м, 17 июня – я, Виктор, а в августе на американском фрегате по штормовому морю мы все отправились на Большую Землю во Владивосток. Приехала три года назад молодая супружеская пара, вернулась она, но с двумя сыновьями. Не хватало мелочи: была на маме та же шинель, те же сапоги, не было габардиновой синей военной юбки, из которой сшили писцовую шубку для старшего братика.
Впереди их ждали военная служба в горно-артиллерийском полку и жизнь в бараке в ауле Дзауджикау под Владикавказом, где вкопанная до башни «тридцатьчетверка», кем-то забытая, продолжала держать оборону. А на десерт как приз – чистая, аккуратная Германия со следами войны, но без следов разорения, и служба в пяти советских гарнизонах 2-й Гвардейской Танковой армии. Наконец, в 1960-м их встретила ещё не оправившаяся от войны Россия со своими постаревшими покалеченными и нищими сыновьями в пригородных «трудовых» поездах и на асфальте перронов.

Мама умерла 5 августа 1974 года, похоронена в Рязани, отец – 23 сентября 2004 года, похоронен в Киеве. Их помнят дети, внуки и о них будут знать правнуки.

6. Суровые рассказы

Некоторые рассказы о войне я слышал от папы редко, может быть, по разу каждый из них или когда он в День Победы выпивал немного водки, или когда в гостях был кто-то из ветеранов. Оказавшись слушателем этих рассказов, чувствовал, что подобные воспоминания отзывались болью в его сердце. Рассказы не о том, как снаряд пробивает навылет бойца, и он на глазах чернеет, и не о том, как у раненого командира ищут входное отверстие на груди, затем, перевернув, чтоб перевязать, - выходное и видят, что вся шинель сзади в клочья, а под ними легкие шевелятся, дышат. То были, главным образом, рассказы об отношении к врагу, об излишней и неоправданной жестокости, о загрубевших сердцах.

Воины 252-й стрелковой дивизии, уже были знакомы с результатами фашистской оккупации. В 1943, когда пошли вперед, у многих появилось желание мстить, и оно с прохождением по освобождаемым территориям только усиливалось. В штабе был офицер, у которого семья погибла под Харьковом. Этот офицер имел неординарную внешность: носил кубанку, шашку, шпоры. Обычно он проводил допрос пленных. Вдруг, начиная с какого-то допроса, стал задавать им один и тот же вопрос: был ли тот под Харьковом. Если пленный давал утвердительный ответ, офицер тут же выхватывал шашку и рубил пленного. После повторения этих случаев, офицера забрал Особый отдел и в полк он не вернулся.

После завершения Сталинградской битвы по зимним дорогам шли нескончаемые колонны пленных. Они шли и умирали. Если надо было справить нужду и расстегнуть для этого брюки, то потом застегнуть их окоченевшими пальцами мог не каждый - так и шел немец с брюками на щиколотках. Груды тел у обочины. На одном перекрестке специально для этого поставленный замерзший труп немецкого солдата, разведя руки, указывал какое-то направление.

Дивизия находилась в районе Прохоровки на Курской дуге. Из расположения полка увидели, как на парашюте спускается немецкий летчик. Решили взять в плен. Сели в машину человек пять, не больше, отец тоже. Это была крытая полуторка. Подъехали. Пилот отстреливаться не стал, совсем молодой, ранен в руку, прижимает ее к себе, без шлема, блондин, в высоких ботинках, поверх которых выпущены белые шерстяные носки. Показали, чтоб он поднялся в кузов, но у него это никак не получалось: раненая рука мешала. Один из офицеров решил помочь ему и поддержал, чтоб подсадить. Немец наотмашь ударил офицера по лицу. Стрелять в него не стали, столкнули здесь же рядом в отрытый кем-то окопчик и закопали.

Рассказ о «синежупанниках» я услышал от отца в 80-х. Молодежь освобождаемых территорий сразу же призывалась в Красную Армию. Полевым военкоматам разрешено было зачислять их в строй и направлять в часть, ведущую бои, без обучения, без выдачи обмундирования. Когда наши армии пошли на запад, так поступали везде, так было и на Западной Украине осенью и зимой 1944-го. Родители наскоро собирали парней, те надевали обычные для той местности темно-синие жупаны или кафтаны, а в вещмешок укладывали знаменитое украинское сало. Многие в первом же бою погибали, иногда недалеко от родного села, и на полях лежало много темно-синих бугорков. Солдаты знали, что там лежит сало, и этим пользовались. Грустная история. Позже, в 2009-м об этом призыве услышал я уже от украинских СМИ. Представлено это было как спланированное уничтожение молодежи западных районов Украины. Ведущая украинского ТВ почему-то их называла «чернорубашечниками», а о синих жупанах и сале речь, конечно, не шла потому, как журналистов там не было.

Освободили одно село. Небольшой немецкий гарнизон во главе с фельдфебелем сдался без боя. Наши солдаты за околицей обнаружили недогоревший стог, наверху горизонтально лежащую длинную лестницу, а под ней обугленные тела юноши и девушки. То есть, те, кто это делал, прижимали края лестницы, пока мучились молодые люди. Солдаты схватили фельдфебеля и бросили головой под гусеницы проходящих танков. Бабушки, тётушки запричитали, сынки, что вы наделали, он нас не обижал, шоколад детишкам давал, а те, кто натворил - они чужие, пришли и ушли, они даже по-немецки не говорили.

Поздним вечером или в Румынии, или в Венгрии проходили мимо разрушенной мельницы. Услышали стон, зашли, посветили фонариком. Внутри обвалившийся потолок, кирпичи, металл, балки, брус. Под завалом кто-то стонет. Подошли, видят враг, он в бреду, ниже груди всё раздавлено, слышится запах разложения - помощь уже не нужна. Кажется, отец вытащил пистолет и, собравшись духом, исполнил трагическую миссию.

Венгрия, январь 1945. Германские войска предприняли контрнаступление в районе озера Балатон. Немецкие танки прорвали боевые порядки дивизии на фланге, обошли и заходят в тыл. Дивизия вынуждена отступать. В распоряжении командования два-три десятка пленных, они в сарае. Принимается решение: противнику его солдат не оставлять. После выполнения приказа из-под порожка наружу побежали ручейки крови.

*   *   *

 Надо помнить тех, кто перед нами прошёл, он в любом случае что-то нам да оставил, надо только оглянуться вокруг, поискать. И ещё - вспоминая близких, не ведая того, мы даём себе оценку.

Март-август 2010  

Виктор Калинкин