Директор новой школы

Самым долгожданным днём для деревенской детворы, помыкавшейся по одному-два, а кто и поболее лет по интернатам соседних деревень, конечно, был день открытия новой восьмилетней школы. Сейчас я такого не замечаю, а в дни нашего детства мы частенько собирались у строящейся школы и, топчась по свежим опилкам и щепкам, источающим смоляные хвойные запахи, представляли где и чей будет класс, как он будет обставлен, кого же к нам пришлют в учителя.

Такая тяга к своей школе была и потому, что между соседними поселками Быстринск и Циммермановка практически не было дорог. Не знаю, по каким дорогам доехал легендарный ЗИС-5 до фашистского Берлина, но к нам с трудом проходили нефтепроводские вездеходы и только зимники обеспечивали маломальское сообщение, и то когда снега не было. Вот по этим направлениям, в шутку названными дорогами и месили мы грязь по субботам и воскресеньям сначала за  восемь километров в Быстринск, а потом за двадцать пять в Циммермановку. И чем больше стаптывали мы обуви, тем больше хотелось в свою школу, которая меж тем залезла под крышу и начала обильно делиться запахами извести и краски. Классы казались большими и светлыми, и ребятня уже мечтала об учителях: мальчишкам виделась светлая красивая и немного строгая директор школы. Строгость должна быть обязательно, ведь директор! Девчонкам виделся этакий Петр Алейников в роли директора с непреходящим юмором, многие были, конечно, за образ Сергея Бондарчука из фильма «Судьба человека», но уж больно сострадательный был образ, не детдом же у нас. В общем, ждали, даже бегали смотреть, как достраивается учительский дом. Скоро уже сентябрь, привезли парты, стали подъезжать учителя, в основном женщины, которые наскоро обустроившись, быстро втягивались в работу. Большой проблемой было трудоустройство их мужей. А ребятне, чем ближе к началу учебного года, тем больше было невтерпеж. Уже в конце августа мы с Санькой после обеда, забросив осточертевшую рыбалку и разговоры про школу, брели не спеша домой под мелкий, уже неприятный к осени дождик. Впереди нас брели два пожилых нанайца, первый держал в руке балетку и небольшой фанерный чемоданчик, второй пониже ростом с палкой в руке, шел сильно хромая и нес большой портфель. Мы не спеша догнали их и, подходя к дому Саньки, увидели, как эти два человека остановились у калитки, видно что-то спрашивали. Подошел Санькин отец, дядя Ваня и они спросили его о чем-то.

– Наверное, на рыбалку к кому-нибудь приехали, – высказал предположение Санька.

– Наверное, – согласился я.

В это время низкий, полный наконец обернулся к нам и заулыбался, как будто увидел своих знакомых. Лицо его даже в улыбке не выдавало никаких добрых ассоциаций: широкоскулый, без одного глаза, очень полный и низкий человек с укороченной ногой, так что в ходьбе он вынужден был сильно пригибаться и во время ходьбы вроде как скакал на лошади. Господи, кого это к нам принесло? А толстый незнакомец, ничуть не смущаясь, представился:

– Павел Николаевич Адига, ваш новый директор школы.

Мы, запинаясь, что-то мямлили в ответ, думаю, что визит уродца Гуинплена поразил бы нас меньше, чем новый директор. Второй, сухощавый, уже седой нанаец спортивного телосложения назвался:

– Гори Дмитриевич Черуль, ваш новый завуч.

Сразу отмечу, что завучем он пробыл всего несколько дней и был снят за любовь к спиртному. Несмотря на наш стойкий пессимизм, под их деятельным руководством школа через неделю принимала своих учеников. Много можно было рассказывать о школьных днях, как бы скудны они не были, но запомнилась география, которую вел Павел Николаевич. Его талант высокообразованного педагога как-то сразу и незаметно стал непререкаемым. Он никогда не кричал, хотя иногда было видно, каких трудов стоило ему сдержаться. Учителей, много с кем или с чем сравнивают, доведя эти сравнения до фантасмагории. Павел Николаевич был величайший хирург. Сколько дряни и фанфаронства он отсек от нас. Его воспитанники в большинстве своем, достойные люди с высшим образованием. Неизведанная и нелюбимая география вдруг превратилась в мир фантастики и приключений. Он просто обожал тех учеников, которые на уроки приносили внепрограммный материал и, заражаясь нашим интересом, плыл с нами на кораблях Колумба, шагал с испанскими конкистадорами, не забывая нашу Матушку Русь, ее величавые реки, походы и открытия.

Я до сих пор удивляюсь: ну откуда у этого человека, инвалида с детства, который не мог ходить, и мать носила его на себе в школу, а затем он окончил Ленинградский университет, было столько духовных и физических сил?  Как смог нанайский мальчишка из глухого стойбища стать таким небоскребом любви к родному краю? 

Я несколько раз пытался уехать с Дальнего Востока, деды с Северского Донца, и не смог. Всегда из какого-то далекого подсознания приходил мой учитель Павел Николаевич и открывал новую картинку нашей земли. Строгий и педантичный в школе, за пределами ее он был нашим товарищем. Большой любитель бани и парилки, он и там находил, о чем поговорить. Бывало, он просиживал по четыре пять часов в парилке, ему казалось, что так он скидывает вес и до следующей бани он может жить без ограничений. Даже эти банные часы он превращал в приятные беседы, а мы, его ученики, мальчишки в общем-то, не очень добрые, самые первые воспринявшие его как насмешку и зачастую ехидничавшие по поводу его увечий, воспринимали его как своего и могли при случае запросто надавать по загривку, излишне зашутившемуся ученику.

Прямо за школой начинался лес и эту близость Павел Николаевич очень умно использовал для нашего мировосприятия. Первыми это были, конечно, противопожарные мероприятия, редко какой таежный мальчишка напакостит в лесу, тем более бросит непотушенный костер. Первая ягода: брусника, клюква – это сильнейший антисептик. Шиповник и хвоя, смола и кора осины, были знакомы нам с детства. Павел Николаевич в душе своей, как все воспитанники природы, нес в себе какое-то тайное, но очень робкое язычество. Нам он как-то незаметно подводил, что за все, что тебя окружает, нужно благодарить. В лесу, хозяина леса, на воде – хозяина воды. Все это без фанатизма, но даже сейчас редко какой русский в зрелых годах, не плеснет водки или не поделится кусочком хлеба или рыбы с хозяевами природы. Наверное, это не дань, скорее это любовь, как в любом божественном служении. Вот таким был наш первый директор Павел Николаевич Адига, добрейший человек, пораженный страшными недугами, сумевший забывать их и скрывать своей любовью к детям. Как жаль, что не эти люди становятся Героями страны, ведь это они воспитали орденоносцев, тех кто вовремя сверкнули золотым зубом Президенту и раболепно согнули перед ним спину. Перестали замечать на Руси соль земли и цвет ее.

Через несколько лет, возвращаясь с Дальнего похода, я получил известие о кончине Павла Николаевича, и так мне захотелось домой, что хоть за борт прыгай. Я сидел между нагревшимися кнехтами и слезы выступали у меня на глазах. Винты корабля с шумом рвали океанскую воду, с каждым метром ближе к родному Владивостоку, привычную прохладу. Тогда везде было горячо: Вьетнам, Сомали, Йемен, Бангладеш, горячо не от тропического ветра, и я не плакал, теряя друзей, а здесь накатило. Подошел старшина.

– Матрос, смотрю тяжело тебе. Не спрашиваю, захочешь сам скажешь, – и ушел.

Время лечит раны, старость притупляет память, но хорошие люди навечно остаются в сердце и пока мы живы, всегда будем помнить их.

Крюков Владимир Викторович, казачий полковник, почетный атаман Амурского казачьего войска, генеральный директор ООО ППП «Сугдак», член СВГБ по ДВ региону