ДВЕСТИ ДВАДЦАТЫЙ КВАРТАЛ

Моя малая Родина

ОБ  АВТОРЕ  И  ЕГО РАССКАЗАХ

Детство и юность автора подборки коротких рассказов  военного журналиста Владимира Карташева  прошли в одном из поселков Сотринского леспромхоза, что на севере Свердловской области. Место таежное, малообжитое. По таксационной карте района оно значилось, как «220 квартал».

Неизвестно почему, но этот  населенный пункт на протяжении нескольких десятилетий так и не обрел  официально другого названия. Но это не смущало жителей поселения. Они быстро привыкли к необычному названию и стали между собой его называть лаконичнее: «Двадцатый».

Как юридическое лицо, этот лесопункт в настоящее время не существует. Не выдержало конкуренции дикого капитализма его производство. Нижний склад, лесозавод, тарный цех  и узкоколейная железная дорога закрылись.  Работоспособное население разъехалось. Остались в поселке  старики, вдовые бабы, да инвалиды.

О том, что здесь когда-то бурлила жизнь, сейчас напоминает только размытая дождями и временем фраза «220 квартал», когда-то старательно выписанная белой краской на крыше лесопунктовской конторы.

Другое дело человек. Он помнит свою жизнь по наиболее ярким событиям и эпизодам – смешным, трагическим, поучительным, обидным. Они, как репей, если вцепились в память, душу – не отдерешь.

Короткие рассказы Владимира Карташева – это значимые события в жизни таежного поселка, живые картинки детства, теплое слово о земляках. Это наша история, те годы, в которых жило целое поколение россиян. Она, несомненно, заслуживает памяти.

Р А С С К А З Ы

БЕРЬЯ, ВЫШЕЛ ИЗ  ДОВЕРЬЯ

На 220-м прошел слух, что в Москве разоблачена шпионская группа. Возглавлял ее главный начальник чекистов Лаврентий Берия. Одни жители поселка связывали это событие с улучшением политической обстановки в стране и искренне радовались этому, другие – наоборот, никому и ничему не верили: слишком много в жизни хлебнули лиха!

Мы, мальчишки, также охотно обсуждали эту новость. Особенно нам было по душе, когда узнали, что «врагов народа» разоблачил соратник Сталина Маленков.

Вскоре в народе появилась частушка, которую мы с удовольствием декламировали:

- Берья, вышел из доверья,

 А товарищ Маленков,

Надавал ему пинков.

Кто сочинил эти строчки, мы не знали, но уж очень они нам  нравились. Спустя много лет, эту историю рассказал товарищу. Жил я уже за много тысяч километров от  Двести Двадцатого. Оказалось, что и в его поселке после смерти Сталина эта частушка была в моде среди детворы. Народная классика! Что тут скажешь.

ОСОБЫЙ ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ

Аванс и получка на Двадцатом – особый женский день. Дело в том, что по давно утвердившейся традиции зарплату мужей получали их бабы. Во-первых, многие из них работали в поселке, поэтому могли занять очередь за деньгами  пораньше - мужики  на дальних лесосеках. Во-вторых, надежнее - не пропьет муж  лишнюю десятку на стороне, и, в-третьих, считали: не мужское это дело стоять в очереди.

Сегодня  очередь в конторе женщины заняли с самого утра, хотя знали, что деньги на лесопункт привезут только к вечеру. Так вот, толпа баб 20-30 человек уже к обеду представляла собой общее женское собрание поселка. В другом месте не очень-то поговоришь, в магазине - тоже. Здесь же – в тесном коридоре конторы – общение друг с другом  доверительнее. Разговоры  обычно велись  обо всем, кроме политики. Считали, что это прерогатива их мужей. Неизвестно, кем  было установлено это правило, но соблюдалось  оно неукоснительно. Зато с удовольствием по несколько раз в день бабы перемывали «косточки» жене нового технорука, приезжих медичек, учительницы. Рьяно защищали своих отпрысков.

- Мой Борька – умница, недавно  его в школе  записали в ударники, - хвасталась перед товарками рабочая водокачки Верка Хомлева.

- Не хуже твоего Борьки учится и мой Василий. Только четверки носит домой,- вторила ей Полина Пермякова, десятник Нижнего склада.

Так-то оно так, только их матери не знали, что «примерные» дети в это время не в школе, а на крыше заброшенного сарая играют на деньги в «буру» с такими же как  они мальчишками.

Такие разговоры не прекращались ни на минуту. Но чем ближе наступал момент выдачи денег, тем беспокойнее становилась очередь. Наконец, открывалось маленькое окошечко кассы.  Слышался громкий голос кассирши: «Только не толкаться и не орать, подходите по очереди…»

Вроде бы спокойная на первый взгляд толпа баб, заполнившая коридор конторы, тут же взрывалась. Оказалось, что Катька Федорова очередь не занимала вообще, а Дуську Агапову видели только с утра и то мельком. Она же, непонятно почему, стоит уже у заветного окошечка.  Крики, шум, визг заполняют замкнутое пространство конторы. Кто-то вцепился в волосы соседке, припоминая ей кокетливые взгляды на «моего» мужика, и козла, которого она специально пускает к ней в огород. В ответ сыплются встречные обвинения. Круг воюющих расширяется. В атаку  идут  уже бабы, стоящие на улице. Очередь перепутывается. Теперь  никто точно не может сказать, кто, за кем стоял. В это время самые верткие бабы оказываются у кассы и первыми, как здесь говорят, отовариваются.

Вообще женские скандалы на Двадцатом по эмоциям, жестокости и накалу страстей намного отличались от мужских. В них – ни тени благородства, ни даже маломальского достоинства. Видимо, в этих драках-скандалах женщины делали своеобразный энергетический выброс накопившихся отрицательных эмоций. Это и тяжелая физическая работа, и постоянная забота о хлебе насущном, и тяжелые бытовые условия.

К девяти вечера показательные выступления «нравственности» женского пола лесопункта заканчивались. Теперь нужно было успеть в единственный в поселке промышленно-продовольственный магазин. В день получки он закрывался в 23 часа. Сделать покупки с получки  каждый считал  делом святым.

БОСТОНОВЫЙ КОСТЮМ

Материально двадцатовские семьи жили трудно. Как говорится, от получки до получки. Зарплаты низкие, подсобного хозяйства никакого, семьи большие. Поэтому справить, скажем, более-менее приличное пальто или костюм для абсолютного большинства селян было дело непростым.

Нужно накопить необходимую сумму денег, съездить в районный центр и попытаться там  найти нужную вещь. Повезет – купишь. Нет - вернешься ни с чем. После войны в промтоварных магазинах кроме ширпотреба ничего нельзя было купить. Семья Кости Бабина, вальщика лесопункта, извернувшись, на отпускные деньги купила по случаю бостоновый костюм. Это было неординарным событием не только в семье, но и в жизни лесопункта. Соседи, знакомые завидовали обновке Бабиных. И было отчего.  «Парадную» форму одежды двадцатовские  жители надевали  только по случаю государственных праздников и Нового года. Остальное время ходили, что называется, в чем придется. Кто носил спецовку, кто домашнюю робу, а кто обходился и военной формой. У бывших фронтовиков она к тому времени еще сохранилась.

Свой бостоновый костюм Костя Бабин надел  1 мая. Прошелся по поселку, зашел в магазин, клуб. Все, с кем встретился, по достоинству оценивали его обнову. После обеда с женой отправился к свояку. В поселке была железная  традиция: майские и октябрьские праздники отмечать коллективным застольем. Собирали две-три семьи и несколько часов гуляли от души. Затем  компанией шли в соседний дом. Гулянка продолжалась, но уже в более расширенном составе.

К вечеру поселок, как улей, начинал гудеть от пьяных криков, громких песен и свиста.  Тут в  дело вступали поселковые бабы. Они ловко выхватывали из-за столов своих мужиков и тащили их домой. Не обходилось без мордобоя. Наиболее агрессивные из них поколачивали за это своих суженых.

Костя  Бабин с гостей пошел домой сразу. Жене не пришлось его уговаривать. Выпито и съедено было за двоих. Проходя мимо магазина, он попросил свою Татьяну купить бутылку «Зубровки».

- Обойдешься, - бросила она мужу, - итак целый день  в три горла пил.

Костя обиделся:

- Не купишь?

- Не куплю!

- Пожалеешь!

- Еще чего!

И тут Бабин неожиданно спрыгнул с тротуара. Пошатываясь, пошел к грязной луже, которая жирным пятном блестела рядом.

- Купишь бутылку? – еще раз спросил он жену.

- Нет!

- Тогда смотри!

Костя решительно шагнул в грязь.

- Что ты делаешь, ирод,- закричала жена. На тебе же бостоновый костюм.

- Ну, и пусть!

Бабин сделал еще несколько шагов вперед.

- Купишь?

- Ни за что!

- Хорошо!

Костя сел на корточки

- Покупай, а то сяду в грязь! В гробу я видел твой бостон, - хрипло предупредил он жену.

- Люди, посмотрите, как мой изверг издевается надо мной! - Заорала на всю улицу баба. Полгода копили на костюм, а он – на тебе – враз изговнять его хочет!

Возле Бабиных стали собираться люди. Одни из них подбадривали Костю, мол, не сдавайся,- держи марку. Другие, наоборот, осуждали его поступок.

- Изверг, - орала Татьяна.

Тут она не выдержала: «Не садись, - дома есть «Зубровка»!

- Поздно!

Бабин тут же плюхнулся в грязную лужу.

- Молодец, Костя! Так надо учить баб!

Жена завыла в голос.

Нахохотавшись вдоволь бесплатным «спектаклем» сельчане стали расходиться по домам. Бабин истуканом сидел в луже.

- Вставай! - Татьяна, шагнув в грязь, стала тащить его за рукав.

- Уйди! Терпеть ненавижу!

Костя с трудом поднялся и, не отряхиваясь, побрел домой. С  его нового бостонового костюма тоненькими струйками стекала грязевая жижа. В нескольких метрах от него мелкими шажками семенила жена. Праздник удался на славу.

СУКА  ЛЫСАЯ

Муж старшей сестры Петр Федорович Зубарев работал секретарем парткома леспромхоза. На видном месте в его кабинете висел портрет тогдашнего Первого секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР Никиты Сергеевича Хрущева. В октябре 1964 года его отправили на пенсию за перегибы и ошибки. Для Петра Федоровича это был шок. Он, детдомовец, воспитанный партией и комсомолом, безоговорочно веря руководителям государства, вдруг узнал, что Хрущев чуть ли не враг социализма. Зять снял портрет со стены и унес его к себе домой. В тот же день до чертиков напился.

Сестра вечером пришла к нам домой расстроенная. Побыв некоторое время, попросила меня сходить к ним домой и узнать, что делает ее муженек. Разве мог я отказать сестре в  просьбе? Тут же собрался  и  уже через десять минут  стучался в квартиру свояка. Тишина. Постучал сильнее. Наконец, из-за двери раздался пьяный голос Петра Федоровича:

- Вам кого?

- Открывай, свои!

Хозяин долго возился со щеколдой. Захожу на кухню. Бардак, какого свет не видел: остатки закуски, пустые бутылки, опрокинутое помойное ведро с картофельными очистками. У стены портрет Хрущева. Рядом секретарь парткома с кухонным ножом в руках. Взмах - и на полотне появилась большая дыра.

- Что, сука лысая, получил, - сквозь пьяные слезы  выкрикивает Петр Федорович,- на еще, волюнтарист долбанный!

И так, пока портрет не превратился в лохмотья. На следующий день зять пришел к нам домой и, виновато пряча глаза, стал извиняться. Потом, улучив момент, тихо спросил меня:

- А кто портрет Хрущева порезал?

Я только развел руками. Вскоре секретаря парткома перевели начальником лесопункта. Прошло почти пятьдесят лет с тех пор. Но Петр Федорович до сих пор считает, что надругался над портретом не он.

ЖЕНА ТЕХНОРУКА

Почему-то технические руководители (в обиходе) технорук на лесопункте  долго не держались. Может, потому, что приезжали на эту должность молодые люди, окончившие техникумы и институты. Работали хорошо и их вскоре забирали на повышение. Может, по бытовым условиям: многие были городскими людьми. Но факт оставался фактом: менялись часто.

Очередной технорук был из Свердловска. Его местные рабочие запомнили плохо, а вот жена в памяти сельчан осталась надолго. Особенно - среди женщин.

Выглядела она экстравагантно для тех далеких пятидесятых годов прошлого столетия. Обязательно летом носила шляпку с вуалью, черные ажурные перчатки, туфли на высоком каблуке. На лицо наносила  яркий макияж, жирно красила губы и брови. Лоб украшали выщипанные в ниточку брови, жидкие локоны волос. И все это на фоне поселковых баб, вечно ходивших в кирзовых  или резиновых сапогах, фуфайках, серых платках. В общем, не любили они жену технорука, но терпели – как-никак жена начальника.

Это случилось в магазине. Городская дама купила булку хлеба, прихватив ее двумя пальчиками. На крыльце оступилась и булка выпала из рук. Стоявшая  тут же тетя Катя, примечательных габаритов женщина, простуженным голосом пробасила:

- За  хрен берешься, небось, двумя руками, а  за хлеб - так двумя пальчиками, интеллигенция хилая!

Жена технорука, не поднимая булку, побежала домой. Вскоре они уехали. Но знаменитая фраза лесопунктовской  обрубщицы сучьев тети Кати жива в поселке до сих пор.

БАСКО   ПОГУЛЯЛ

На  Двести Двадцатом не было человека, который бы не любил громкие застолья. Особенно  свадьбы. Здесь можно было от души попить бражки, поесть холодца, поплясать, исполнить матерные частушки. Гульба, как всегда, продолжалась сутки, но с размахом. Если с вечера молодых чествовали приглашенные, то к утру – все, кто появлялся в доме жениха. Никто уже не помнил, в том числе и родители, был ли зван к столу тот или иной гость.

О сервировке свадебных столов – разговор особый. У каждой тарелки обязательно стоял граненый стакан и бутылка водки, отдельно – графин бражки. Рюмки не приветствовались. Натюрморт   дополняли блюда с холодцом и винегретом. Как только гость расправлялся с емкостью и съедал холодец, ему тут же ставилась новая бутылка, но уже с вареной картошкой и отваренной соленой горбушей.

Помню, справляла свадьбу и наша семья. Торжество пришлось не только на воскресенье, но и на один из государственных праздников. Поэтому гуляли два дня. Гостями было добросовестно выпито и съедено все, что приготовили родители. Даже бидон браги не устоял, который обычно предназначался для уличных прохожих. Но это не главное. Родители, гости, друзья молодых все сделали для того, чтобы строго были соблюдены все свадебные традиции. Это не только приколы, шутки и  частушки, посвященные жениху и невесте, но и шествия ряженых по поселку с гармошкой, что придавало свадьбе особый колорит.

Не дай Бог опоздать гостю на свадьбу. Им первые полчаса - самое пристальное внимание, как со стороны тамады, гостей, так и молодоженов.

Припозднившихся гостей у нас оказалось несколько. У каждого была уважительная причина. Виктор Поливцев, местный холостякующий шофер, был в рейсе, Костя Ткачев, лесопунктовский электрик, – на дежурстве. А Сергей Маракулин, мастер Нижнего склада, просто перепутал время. Так вот, эти люди сразу оказались в гуще события.

- Витька, тебе штрафную! - протянул граненый стакан водки Иван Руселик.- Давай! За молодых!

- Поесть бы сначала…

- Потом. Проздравляй!

- Проздравляю! - растерянно произнес Поливцев, пытаясь в гудящем улье человеческих голосов  разглядеть жениха и невесту.

- Пей!

К Ивану присоединились соседи.

- Пей до дна! Пей до дна! - скандировали они.

Штрафник встал, сделал глубокий выдох и залпом осушил стакан.

- Молодец! Уважил!

- Занюхай! - Руселик протянул корочку хлеба.

Поливцев взялся, было, за тарелку с квашеной капустой, но тут  неожиданно появился тамада.

         - Опоздавшему санкции! За молодых! - протянул он гостью новый стакан.

- Да я… только что!

- Тогда за их родителей!

Выпить пришлось опять и опять.  В голове у Витьки приятно зашумело, перед глазами стало двоиться. Он попытался попасть вилкой в тарелку с холодцом, но не смог. Его стало клонить набок. Через час Поливцев со счастливой улыбкой на лице аккуратно сполз под стол. Здесь он никому не мешал. Примерно, такая же участь была уготована остальным опоздавшим.

После свадьбы местные мужики и бабы дали событию отличную оценку. А Витька Поливцев  долго  рассказывал, как он баско погулял.

БАНКА  АЛЫЧОВОГО  ВАРЕНЬЯ

Сказать, что выборы для  двадцатовских мужиков и баб – рядовое событие – значит, ничего не сказать.  Прежде всего, это  возможность отовариться дефицитными продуктами на избирательном участке и только потом – важное политическое событие. Поэтому в шесть утра   все население на ногах. По одиночке и группами люди  спешили в клуб.

Избирательный участок наряден и торжествен. На фасаде клуба транспаранты и патриотические лозунги, герб СССР. Привлекает внимание и зал голосования. На видном месте портреты Ленина и руководителей  Советского правительства. С любовью оформлен «Уголок избирателя». Бросаются в глаза напольные дорожки, цветы на столах. Их  по случаю торжественного события принесли в клуб  сами жители поселка.        Опустив бюллетень в урну,  все - прямиком в буфет. Здесь уже, что называется, яблоку некуда упасть. Звон граненых стаканов, подвыпившие голоса.

К 21 часу за исключением лесника Ивана Северина проголосовали все жители поселка. Но этот  рабочий  наотрез отказался  исполнить свой гражданский долг. Его жене вчера в магазине не досталось  алычового варенья.

После уговоров, Иван выдвинул ультиматум: отдаст голос только за сладкий дефицит. В поселковой избирательной комиссии инцидент отнесли к чрезвычайному происшествию. Доложили в район. Оттуда поступила команда: требование избирателя исполнить.

Тут же состоялось экстренное совещание поселкового триумвирата в лице начальника лесопункта, начальника ОРСа и участкового милиционера. После упорных поисков алычовое варенье нашлось в подсобке столовой соседнего лесопункта. Туда сразу же снарядили транспорт. Через полтора часа председатель избирательного участка с несколькими банками сладкого продукта стоял в прихожей дома Ивана Северина.

- Теперь другое дело… Вот только  жалко -  выборы не каждый месяц,- ворчал лесник, -  дом – полная чаша был бы.

ЛЕНИНУ  И  НЕ СНИЛОСЬ

Рабочий клуб в этом таежном поселке был единственным местом, где по выходным дням   собирался весь поселковый народ. Работала библиотека, Красный уголок, танцплощадка. Люди  старшего и среднего возраста обычно занимали помещение библиотеки и Красного уголка. Здесь полным ходом шла игра в шашки, шахматы, домино, велись споры о  текущей политике.

Молодежь толпилась на танцплощадке. Звучали фокстрот «Рио-Рита», танго «Бэсемэ Муче», вальсы.

В середине вечера возле клуба появлялся  Леонид Коренев, молодой человек лет 30. В шляпе, сером френче, до блеска начищенных хромовых сапогах. На фоне молодежи, ходившей в модных в то время вельветовых куртках, он выглядел вроде бы начальником, хотя работал на железной дороге простым бригадиром. Солидность Леониду придавал объемистый том «Капитала» К. Маркса, который он держал под мышкой.

С загадочным видом пять-десять минут Коренев  выстаивал у танцплощадки, разглядывая  молодежь: будто ни с кем не знаком, затем появлялся в библиотеке и ждал, когда здесь наберется  больше народа. Тогда с важным видом подходил к библиотекарше и громко говорил:

- Людмила Дмитриевна, спешите с меня первый том «Капитала». Попрошу второй…Знаете, первую книгу запоем прочёл. Очень полезное для молодежи издание.

Старался говорить Коренев так, чтобы его слышали окружающие. Если еще видел, что к разговору прислушиваются присутствующие, его прорывало. Начинал сыпать иностранными словами, экономическими терминами и еще Бог знает чем.

Старалась показать свою образованность и библиотекарша, бывшая десятник Нижнего склада.

-Обязательно порекомендую  «Капитал»  Карла Маркса подрастающему поколению,- ворковала она,- капиталистов нужно знать изнутри. Недавно вот познакомилась со сталинской работой о языкознании. Потрясающая вещь!

- Знаком, знаком с работой товарища Сталина,- вторил ей Коренев.

Все, кто находился в библиотеке, с интересом  прислушивались к разговору.

- Люди начитанные – сразу видно,- с завистью сказал игравший в шашки Николай Ладейщиков.- Были бы все такие, может, пьянства стало меньше бы.

- Знамо дело, поубавилось бы пьяниц,- поддержали Ладейщикова остальные.

- К следующему выходному постараюсь добить второй том «Капитала»,- сказал поклонник Маркса библиотекарше. Готовьте третий…

Далеко пойдет у нас Леонид,- сказала  Людмила Дмитриевна, как только за  Кореневым закрылась дверь.

К сожалению, сельчанам так и не удалось проследить дальнейшую судьбу  Леонида. Женившись, он уехал из поселка.  Только он и читал на 220-м «Капитал» Карла Маркса.

КЛЯТВА НА ВЕРНОСТЬ

- Наш вождь товарищ Сталин тяжело заболел,- сказала нам на уроке классный руководитель. - Об этом сообщили по радио и  написали в газетах.

- А вожди разве болеют?

- Конечно, дети, болеют.- Октябрина  Ивановна маленьким платочком вытерла выкатившуюся слезу.

Через  два дня в школе объявили траур. Умер вождь всех стран и народов Иосиф Виссарионович Сталин. Хотя занятия в школе были отменены, домой учительница никого не отпустила. Все находились в классе. Октябрина Ивановна и девчонки плакали. Нам, пацанам, было жалко вождя, но как-то со слезами не получалось. Наоборот, настроение было приподнятое – ведь сегодня  свободный от учебы день!

Октябрина  Ивановна раздала нам чистые тетрадные листочки.

- Дети,- обратилась она к нам.- Сейчас каждый из вас напишет клятву верности заветам нашего  вождя  Иосифа Виссарионовича Сталина. Вы должны пообещать, что будете учиться  не только на четыре и пять, но и быть достойными продолжателями его славных дел.

- А что если в делах я не смогу быть похожим на товарища Сталина?- задал вопрос острый на язык Витька Ефименко.

- Значит, предашь его имя,- сказала Октябрина Ивановна.- С такими учениками нам не по пути. Правда, дети?

Мы молчали, так как не понимали, что означает быть продолжателями славных дел вождя.

- Давайте, пишите! – оборвала дискуссию учительница.

Через полчаса мы положили ей на стол свои клятвы. В них добросовестно  написали все, о чем просила Октябрина Ивановна: об отличной учебе, примерном поведении, активной работе в деле построения коммунизма. Наши  тетрадные листочки учительница аккуратно скатала в рулончик и перевязала красной ленточкой.

- Ваши клятвы будут храниться в учительской за портретом Иосифа Виссарионовича Сталина, - сказала педагог.

Через несколько лет был развенчан культ личности Сталина. Исчез из учительской и  его портрет. С ними наши клятвы, аккуратно перевязанные красной ленточкой.

ЧЕСТНО  ВСЕХ  ВОЖДЕЙ

Самой распространенной клятвой для нас, детей, послевоенной поры, была фраза «честно ленинское». Эти слова были  гораздо весомее, чем, скажем, «честное октябрёнское» или  «честное пионерское». Поэтому, если надо было убедить товарища в чем-то значимом, обязательно клялись «честно ленинским». Врать или обманывать после этих слов право уже не имел никто. Такова  была вера в ленинский авторитет, который  в нас, как говорится, воспитывали чуть ли с молоком матери – дома, детском саду, в школе.

Позже, с кончиной  вождя всех стран и народов Сталина, к словам «честно ленинское» стала добавляться фраза «честно сталинское». Клятва получалась вдвойне тяжеловеснее, а поэтому – значимее.

Мы обычно клялись друг перед  другом, когда надо было придать своим обещаниям весомость, когда оценивали или подтверждали свои поступки, когда убеждали товарищей в безусловной справедливости своих действий. Со временем торжественный смысл этой клятвы стал утрачивать свою значимость. Слишком много вождей за последние годы появилось. К Ленину и Сталину прибавились Маленков, Булганин. Теперь  многие из нас, подтверждая, например, правдивость своих слов, говорили: «честно ленинское, честно сталинское, честно маленковское и честно булганинское». Но как бы много ни было вождей, мы всегда старались сдержать данную клятву.

Сашка Андреев, наш одноклассник, пообещал принести нам кулек пороха для стрельбы из поджига. Его он должен был незаметно взять у отца.  После того, как последний торжественно произнес слова клятвы, мы успокоились -  не подведет пацан.

Прошел день, второй, третий. Пороха не было. И тут Сашка заявил, что красть его у отца не будет, боится.

- Ах,  ты, шкура продажная!- первым  взорвался Шурка  Серебрянский.- Вождей продаешь!- и залепил Андрееву оплеуху.

- Не продавал я вождей!- заревел Сашка,- просто боюсь отца. Узнает – убьет!

- Пусть лучше убьет, чем вождей продавать,- не унимался Шурка.- Поклялся ведь…

После прихода к власти Хрущева мы еще некоторое время продолжали клясться руководителями партии и правительства, однако уже поименно их не называли. Говорили просто: « Честно всех вождей!»

Скоро клятвы наши прекратились. Мы повзрослели.

АННА  КАРЕНИНА В ПОРТФЕЛЕ

До четвертого класса я учился плохо. Не потому, что не делал уроков или был отъявленным шалопаем. Просто, как говорят, запущенным ребенком был. До школы, кроме мячика и рогатки, других игрушек у меня не было. Азбуке и цифрам не учили, карандаша или кисточки для рисования в руках не держал. Обвинить в этом одних родителей – было бы несправедливо. Семья большая, дети мал-мала меньше. Мать день-деньской, как белка в колесе. Нужда беспросветная. Не до занятий с дошкольником, не до городских акварелей. Работник один – отец.

Таких слабых учеников, как я, в школе было абсолютное большинство. К этому равнодушно относилась не только наша учительница, но и мы все. Не помню ни одного одноклассника, который бы стремился учиться на «отлично», быть школьной гордостью. Наоборот, многие ставили себе в заслугу плохое поведение и плохую учебу.

В отличие от сверстников, я хотел быть отличником, но не получалось. Не хватало ни мозгов, ни усидчивости. А как желал лестных отзывов старших по поводу своей учебы. Даже фантазировал.

Как-то, укладывая перед школой учебники в сшитый из кирзы портфель, обратил внимание на несколько толстых книжек, появившихся у нас в доме. Их старшая сестра принесла из библиотеки. Название одного издания я прочитал: «Анна Каренина». Не раздумывая, запихал книги вместе с учебниками. Портфель раздулся.

Я вышел на улицу и медленно побрел к школе. Груз неимоверно оттягивал руку, заставлял изгибаться, чтобы удержать равновесие при ходьбе. Я не сдавался. В голове пульсировала одна мысль: «Вот сейчас увидят меня взрослые и непременно скажут: какой умный мальчик – толстые книги читает». К моему огорчению, никто из встретившихся   людей, не обратил на меня никакого внимания, никаких лестных слов не сказал.

В классе, на переменах, я демонстративно вытаскивал  «Анну Каренину» из портфеля, вертел ее в руках, затем укладывал на место. Ребята, да и учительница – ни малейшего внимания ко мне. Первые на переменах носились, как угорелые, вторая – сразу  со звонком уходила в учительскую. Один раз только Витька Ефименко устремил свой взор на  «Анну Каренину». Он выхватил ее из моих рук и ударил книжкой по голове соседа по парте за обидное слово.

Несколько недель я упорно носил толстые книги в портфеле, испытывая при этом физические нагрузки на руки и спину. Но ни один из взрослых  так и не остановил меня по дороге в школу, не сказал, какой я умный мальчик.  Меня просто не замечали. С облегчением вздохнул, когда сестра отнесла книги обратно в поселковую библиотеку. Я мгновенно стал, как все.

ЗАВТРАК НА УРОКЕ

Из школьных воспоминаний до сих пор перед глазами кусочки хлеба, посыпанные сверху сахаром. Их давала нам с братом  наша мама на занятия. Мы бережно заворачивали их в чистые тряпочки и укладывали в портфели.

Какая это была вкуснятина! Особенно, когда набегаешься на перемене. Сахар, растаивая на хлебе, превращал его поверхность не только в сладкий деликатес, но и, своего рода, пирожное. Так мне казалось.

Открыто съесть  лакомство на перемене было не так-то просто. Его запросто могли отобрать ребята постарше. Не каждый имел возможность принесли в класс бутерброд. Да и вечно голодных пацанов было немало. А если учесть то обстоятельство, что вместе с моим вторым классом в одной комнате находились и четвертоклашки (учительница вела сразу два класса вместе: второй и четвертый) спокойно съесть  на перемене, принесенный из дома хлеб с сахаром, было невозможно. Приходилось использовать урок. Я выжидал, когда учительница, оставив нас в покое, переходила к четвероклассникам, осторожно вытаскивал сверток. Отщипывал маленькие сладкие кусочки хлеба и незаметно заталкивал их в рот. Даже сосед по парте ничего не замечал. Делал так  все аккуратно.

Однажды моя четко отработанная тактика не сработала. Из-за невнимательности на уроках    учительница пересадила меня поближе к себе, за приставной столик. Так сказать, чтобы не отвлекался. Поскольку табурета не было, вместо него пришлось использовать обыкновенную чурку, которая из-за невозможности истопником ее расколоть, валялась в коридоре у печки.

Как-то во время очередной  «трапезы» я неловко повернулся и потерял равновесие. Чурка оказалась у стены, бутерброд – на середине класса, а я – под столом учительницы. Все громко засмеялись. Но вот Танька Гладких на весь класс сказала:    

- Надо же! От всех тайком ест на уроке!

Я готов был от стыда провалиться  сквозь землю. Ведь всего полчаса назад говорил всем, что поесть из дома ничего не брал. Обстановку разрядила Октябрина Ивановна. Она помогла подняться с пола и разрешила вновь сесть за свою парту.

ОТГОЛОСКИ   ВОЙНЫ

Для нас, пацанов, рожденных в середине и конце сороковых годов, Великая Отечественная война не была абстрактным понятием. Она оказала мощнейшее влияние на весь уклад жизни, мышление, коснулась всех детских игр, наше поведение. Например, всех отрицательных киношных и книжных героев обязательно называли немцами. Положительных – русскими.

Помню, младший брат посмотрел кинофильм «Пятнадцатилетний капитан». Дома с увлечением рассказывал, как  «русские» побили «немцев» и освободили пленных, которых хотели забрать в рабство.

Да и мы сами, играя в «войнушку», обязательно делились на русских и немцев, поэтому набрать противников было не так-то просто. Никто  не хотел быть фрицем. Побеждали, как правило «русские». Нередко из-за такого расклада в игре возникали драки.

Посмотрели мы как-то кинофильм «Тарзан». Его сторонников  сразу же отнесли  к «русским», недругов – к «немцам». Да и сам главный герой фильма для  нас, конечно же, был «русским» человеком.  Такова была в каждом из нас сила патриотизма. Авторитетнее и справедливее русского человека не был никто. К сожалению, девальвировано сейчас это понятие. Отсюда все наши нынешние беды в воспитании молодого поколения.

ДИССИДЕНТ

Социальный и национальный состав жителей Двести Двадцатого всегда отличался разнообразием. Среди русских, украинцев, белорусов и татар, молдаван и латышей, по той или иной причине завербовавшихся на лесозаготовки, наибольший процент составляли  в прошлом пораженные в правах люди. Это бывшие уголовники, реабилитированные от судебного преследования мужчины и женщины, репатриированные граждане. Определенную часть населения составляли  выпускники ремесленных училищ, практиканты институтов и техникумов.

Отработав после учебы положенное время, многие из них уезжали. На их место сразу прибывали другие. Абсолютное большинство ребят и девчат органично вписывались в многонациональный колорит Двадцатого, не выделялись из общепринятых норм поселкового поведения.

Гера Шипков, выпускник Уральского лесотехнического института, с первых дней, что называется, стал костью в горле для абсолютного большинства его жителей. А все началось с фуражки. Она один в один напоминала головной убор, который носили немецкие полицаи в годы войны. С длинным козырьком, накладными ушами по бокам, загнутыми вверх. Именно эта фуражка и длинные волосы, собранные на затылке в пучок, раздражали местных. Вслед молодому инженеру нередко слышалось: «Бандеровец, проклятый! Разве может у русского человека быть имя Хандрих? Точнее, Генрих? Нет, не может! Немецкий  прихвостень он, точно!»

На выпады местных активистов инженер не обращал никакого внимания. Держался обособленно, общался только с несколькими инженерно- техническими работниками лесопункта.

Однажды двадцатовские увидели на Шипкове узкие брюки. Тут же окрестили «Стилягой!» Эта кличка прочно укрепилась за ним. Как-то Генрих в своем неизменном головном уборе появился в клубе. Хотел зайти в зал. Тут перед ним грудью встали несколько парней.

- Здесь попугаев к танцующим не пускают,- без обиняков заявили местные активисты.- Приведи себя в порядок!

- Да, пошли вы…Больные, что ли?- Генрих развернулся и пошел домой.

Набатом по поселку прошел слух: молодой инженер по ночам ловит по радио «Голос  Америки», слушает легкую музыку. Что такое «голос Америки» сельчане еще представляли, но вот о легкой музыке слышали впервые. Тем не менее, определились четко: вражеская музыка.

Не реагировать на «антиобщественное» поведение молодого человека не могло и начальство. На конфиденциальную беседу Шипкова пригласили начальник лесопункта  и председатель профсоюзного комитета леспромхоза. На просьбу  старших товарищей изменить свое поведение Генрих ответил отказом. А когда те попытались поставить ему в вину саботаж строительства коммунизма, он подчеркнул, что не разделяет политику партии и Советского правительства. Что у кукурузника Хрущева его реформы – чистый волюнтаризм. Мужики, как говорится, поперхнулись от этих слов.

- Я так и знал!- загремел на весь кабинет начальник лесопункта,- вот к чему приводит преклонение перед Западом  и слушание легкой музыки! За бандеровскую кепку Родину продаешь! На прямые работы отправлю!

-  Отправьте лучше в Канаду, там леспромхозы – не чета нашим!

- Василий Петрович, успокойся! О случившемся надо немедленно доложить, куда следует. Пусть разбираются,- поставил точку в этом разговоре председатель профсоюзного комитета.-  Терпеть такого инженера на лесопункте нельзя, разложит всех!

Через день в поселке появилось объявление, вещающее о том, что в конце недели  состоится товарищеский суд над инженером Шипковым. Будет обсуждено его политически вредное поведение.

В воскресенье поселковый клуб был забит до отказа. На сцене сфинксами восседали начальник лесопункта, приехавшие на собрание из Серова секретарь райкома партии, представитель КГБ района.  Генрих сидел в зале на первом ряду.

С информацией выступил начальник лесопункта. Он рассказал о политически вредных высказываниях Шипкова в отношении партийных и советских органов, заострил внимание на том, что последний не хочет признавать ошибочность своего поведения в обществе, продолжает, что называется, гнуть свою линию.

Взял слово и представитель КГБ. Он остановился на происках зарубежных разведок, которые только и мечтают о том, как бы завербовать в помощники политически неблагонадежных людей.

Поступило предложение заслушать самого Шипкова. Генрих  вышел за трибуну, немного помолчал, затем подтвердил, что он действительно любит легкую музыку и слушает по ночам «Голос Америки», однако не видит в этом ничего предосудительного.

- Вы знаете о том, что своим поведением льете воду на мельницу мирового империализма? – то ли констатировал факт крамолы Шипкова, то ли задал вопрос бывший спецпереселенец Анатолий Корольков.

- Нет, не знаю.

- Очень плохо!

- Запад только и подыскивает для своих гнусных целей таких людей. А ты- готовый материал для вербовки спецслужб.

- Ты осторожнее  с определениями,- заступился за Генриха механик Саломатин.- Не вижу связей с вербовкой спецслужб и слушанием голосов Америки.

- А ты знаешь, что инженер издевательски отзывался о товарище Хрущеве?- парировал Корольков.

- Ну, и что?

- Как что? Например, в присутствии рабочих, на Нижнем складе, он говорил, что у Никиты Сергеевича на затылке, как у поросенка, растут волосы в обратную сторону.

В зале послышался смех.

- Товарищ выступающий, мелкие подробности здесь ни к чему,- вмешался сотрудник КГБ,- давайте по существу дела.

- Так вот, по существу. Шипков постоянно хвалит леспромхозы Канады. Готов, хоть сейчас, поехать туда работать.

- Жополиз ты, Корольков,- громко выкрикнул Николай Овсянников, чокеровщик верхнего склада,- забыл, как последними словами крыл Советскую власть за то, что тебя, безвинного, после войны выслали на Северный Урал? Почему при начальстве поешь по-другому?

- У меня все!- сник сразу Корольков.

Желающих выступить было много. Как стая волков, терзали рабочие молодого инженера. Каждый старался подчеркнуть свою лояльность партии, советской  власти, руководителям государства, стремился дать правовую оценку «отщепенцу». Так назвал Шипкова секретарь парткома леспромхоза Вахромеев.

Генриху припомнили все: нестандартную фуражку, брюки дудочкой, цветастую навыпуск рубашку, длинные волосы, антисоветские высказывания. Но были и такие, которые пытались встать на защиту молодого руководителя производства. К сожалению, они были в одиночестве. Им быстро навесили ярлыки пособников антисоветчика. Люди, словно, сдурели. В одночасье забыли о том, что сами когда-то пострадали от произвола государственной машины.

В заключение высказался сотрудник Комитета  государственной  безопасности. Он похвалили аудиторию за единое мнение, что дала достойный бой антисоветчику.

Решение товарищеского суда было однозначным: направить инженера Шипкова раскряжовщиком на нижний склад. На один год. Только труд облагораживает человека!

С Генрихом  Шипковым я случайно встретился в начале 90-х. Он успешно работал генеральным директором одного из леспромхозов на Оби.

ВИТЬКА С ГАРМОШКОЙ И ВОВКА С  ГРАНАТОЙ

Братья Витька и Вовка Туркины время от времени в поселке на слуху. Это от того, что в делах и поступках  крепко отличались от остальных. Первый, ладно скроенный крепыш, по воскресеньям ходил по поселку с гармошкой и пел под ее аккомпанемент заунывные песни, а в дни государственных праздников с клубной сцены обязательно декламировал Маяковского. Читать стихи глашатая революции  в концертных программах по тем временам доверялось не каждому. Туркину старшему секретарь парткома леспромхоза разрешил это делать персонально. Как- никак учился в летно- техническом училище, поступал в институт. Одним словом, в поселке Виктор человеком образованным слыл, хотя и со странностями. Но у кого их не бывает?

Младший, Вовка, с детства бредил найти клад и на вырученные деньги построить танк. Затем отправиться служить на нем Родине. Клад, естественно, он найти не мог, но вот противотанковую  гранату из чурки выпилил классную. С ней он ходил повсюду. Брал с собой даже тогда, когда ходил на болото за клюквой.

А как подрывал он воображаемые танки противника! Это было почище спектакля. Вовка затаивался в какой-нибудь канаве и подолгу лежал в ней, поджидая условного противника. Наконец,  «неприятель»  появлялся. Туркина младшего  не смущало, что «танком» могла, например, быть чья- то корова или коза, водовозка или обыкновенный велосипедист. Юркой ящерицей он подбирался к объекту и с криком «Ура!»,  «За Сталина!» бросал противотанковую гранату. Не раз Вовка был бит поселковыми мужиками и бабами за свои действия, однако со своим увлечением распрощаться не спешил.

- Смотрите, Вовка Туркин опять  вражеский танк выслеживает,- говорили глазастые соседки, показывая в сторону односельчанина, который изготовился к очередной атаке на вражеский «танк».

- Вовка, домой!- кричала мать. Но ее никто не слушал. Паренек был – весь внимание на броню!

Через два года он уехал в районный центр учиться на автослесаря. Вернувшись в поселок, работал кочегаром на паровозе, затем – в лесопунктовском гараже. В армию Вовку не взяли – у него нашли плоскостопие. Детское танковое увлечение со временем переросло в страсть к мемуарной литературе о войне. Любому знакомому обязательно навязывал разговор о войне, мог часами вести монолог о каком-нибудь танковом сражении в годы Великой Отечественной войны. Это не всем нравилось. Многие  старались отделаться от собеседника, придумав  причину. Демонстрируя свое отношение к оратору, сельчане нередко вертели пальцем у виска. Мол, не в себе парень.

Старший же Туркин  по-прежнему по выходным ходил по поселку с гармошкой и распевал песни. В дни государственных  праздников читал в клубе патриотическое стихи Маяковского.

БУРКИ

Это были сшитые из белого фетра сапоги. Своеобразный шарм этой обуви придавали вшитые в голенища узкие полозки кожи. Иногда они представляли собой замысловатый орнамент. От того ценились дороже и, конечно, были мечтой каждого двадцатовского мужика. Для справки: счастливыми обладателями такой обувки были два человека - начальник лесопункта и начальник ОРСа.

Приобрести в свободной продаже  бурки в те времена было невозможно. Это был номенклатурный товар и предназначался в основном для начальствующего состава. А если появлялся он, скажем, у рядового сельчанина, то, конечно, не из первых рук.

Отцу повезло. В поселок приехал агент по заготовке шкур. Хозяева подворий, у  которых имелся домашний скот, понесли ему шкуры некогда «забитых» домашних животных. Был этот товар и у нашей семьи, поскольку родители всегда держали корову, теленка, с десяток коз и овечек.

Несколько коровьих и полтора десятка овечьих шкур отец привез  агенту. Как назло, у последнего кончились наличные деньги и тот стал предлагать резиновую обувь и кирзовые сапоги. Среди вороха этой обуви отец неожиданно увидел новенькие бурки.

-Беру бурки!- сразу заявил он.

- Ты что? Это моя личная вещь. Достал по случаю.

- Тогда за товар отдавай деньги.

- Я же сказал: деньги кончились.

- Тогда я шкуры забираю обратно.

Агент стал уговаривать отца взять вместо бурок любую другую обувь, причем, в двойном количестве. Но родитель стоял на своем.

- Ладно, забирай обувку, - не выдержал, наконец, приемщик шкур. - Достану себе еще. Только сделай доплату. Не тянут по цене твои шкуры.

- Без проблем!

Так отец стал в поселке третьим обладателем начальственной обуви. Это было важным событием в нашей семье. Родителю завидовали соседи, знакомые, друзья. Он гордился, что так легко удалось справить такую обнову. Тщательно ухаживал за ней, следил, чтобы, не дай Бог, на бурках не появилось даже пятнышка.

Правильно говорят: крепко бережешь - не вечна вещь. Весной, просушив бурки, отец вложил их в мешок и на горище спрятал. Мол, там больше продувать будет – моль не поест. Не угадал родитель. Мешок, как оказалось, изначально был заражен молевой личинкой. Когда глубокой осенью, перед первым снегом, отец торжественно вынул из мешка бурки, чтобы навести на них предзимний лоск, он увидел огромные дыры на голенищах. Личинкам моли обувь оказалась очень даже по вкусу.

-  Обязательно справлю другие бурки,- успокаивал себя отец.

Но не суждено было сбыться мечте. Подобных случаев уже не представлялось. Один раз, правда, в районной комиссионке батя увидел бурки, однако они были крайне изношены. От покупки пришлось отказаться. Вскоре пришли другие времена, а с ними – другие приоритеты.

ДЕВЯТЫЙ  БАРАК

Он был всегда горячей темой для поселковых разговоров, вносил в размеренную жизнь лесопункта головную боль для начальников и участкового милиционера. Там проживала молодежь: выпускники ФЗО и ремесленных училищ, слушатели различных курсов, вербованные. Все, естественно, были холостыми людьми. Поэтому не проходило и дня, чтобы этот, как говорится, жилмассив, не был на слуху.

-В воскресенье вечером в девятом бараке фэзэушники опять подрались со слесарями из гаража,  стекла в своих комнатах повыбивали,- докладывала комендант поселка Полина Брыскина начальнику лесопункта Алексею Еремееву.

- Чем закончился мордобой?

- Как всегда миром и распитием водки.

- Помирились?
- Вроде, помирились.

-Ну, и ладно! Окна застеклить за  счет драчунов. Проследить, чтобы прогульщиков на работе не было. Об инциденте участковому докладывать не нужно.

Прошла неделя. В поселке опять заговорили о девятом бараке. Комендант доложила «наверх»  о краже: у помощника машиниста пропала майская получка с костюмом. Вора нашли, избили до полусмерти.

Нередко случались в девятом бараке и всеобщие гулянки. Как правило, в дни государственных праздников. Тогда, как говорится, вино текло рекой, и музыка гремела. В это время местные бабы цепко держали своих мужиков возле себя, зорко следили, чтобы никто не попал в этот  «пчелиный  улей». От греха подальше.

Но не только «громкими» делами славился девятый барак. Вспоминали о нем и тогда, когда речь шла о том или ином его интересном обитателе.

- Дизель из девятого барака вечером у клуба подбросил к верху гирю тридцать пять раз,- сообщил новость во время перекура рабочий Нижнего склада Витька Печенев.

- Дурное дело – не хитрое. Лучше бы лес грузил,- больше  бы было  пользы, поддержали его товарищи.

Речь шла о Вовке Лазорькове- здоровенном парне, который постоянно демонстрировал силу перед окружающими. Для этого у него была двухпудовая гиря – противовес от железнодорожной стрелки. Так вот, с этой тяжестью он после работы ходил по поселку.

- Что дизель?- Из девятого барака и белобрысый  Ленька Одегов, на спор, целый час чечетку отбивал, - вставил крановщик Кирсан  Кульматов.

- А Горбунов с Кокориным - истинные артисты!- И поют, и на гитарах играют. Такими талантами никто из местных не обладает.

Девятый барак, вернее, его постояльцы, словно,  магнитом, притягивали к себе и нас, пацанов. У каждого был свой кумир. Вокруг Вовки Лазорькова - дизеля, например, всегда крутилась лесозаводская ребятня. Он работал слесарем на пилораме в их районе. Детвора гордилась знакомством с ним,  старалась подражать ему во всем.  Зареченские же пацаны, в отличие от лесозаводских, пропадали в комнате у Леонида Одегова. Он прекрасно резал по дереву, конструировал, танцевал. Дети его любили, были первыми  судьями его таланта.

Взрослел с обитателями общежития и я. После школы с Витькой Ефименко, Шуркой Серебрянским и Сашкой Андреевым бежали к Кокорину с Горбуновым. Они занимали отдельную комнату в общежитии. Там было для нас раздолье. Мы осваивали гармошку и гитару, играли в карты, распевали блатные песни.

Шло время. Холостяки женились, переходили жить в другой барак – пятый. Он был рассчитан для семейных пар. Место холостяков занимала другая молодежь. Но что оставалось постоянным, так это  группы поселковых пацанов, крутившихся у девятого барака.

ЗОСЬКА

Ленька Клобуков,  тринадцатилетний подросток, на Двести Двадцатый приехал вместе с матерью, по вербовке. Несмотря на возраст, дошел только до пятого класса. Почему опаздывал с образованием, отвечал, что там, где жил раньше, школы не было. Врал, конечно. Потом мы узнали: учился Ленька в средней школе, в райцентре. Но учиться не хотел. Во втором и третьем классе сидел по два года.

Не лучшим образом обстояли у него дела с учебой и у нас. Классные задания не выполнял, уроки прогуливал. Одним словом, не любил школу. С утра до вечера шлялся по поселку, выпрашивая у пацанов что-нибудь  поесть вкусненькое. Летом Клобуков неожиданно исчез их Двадцатого. Соседка по бараку сказала, что мать отвезла его к тетке в город.

В школе Ленька появился в начале сентября. Подросший, повзрослевший. Первым делом похвастался, что пересмотрел все фильмы, которые шли в городском кинотеатре. С увлечением поведал о свои летних похождениях и знакомствах. Затем показал нам округлую овчинку, в середине которой был закреплен кусочек свинца.

- Это Зоська,- сказал он.

- Что?

- Зоська! Название такое.

- На кой фиг она нужна? Для украшения?

- Нет, для игры.

- Вот смотрите!

Подкинув  овчинку к потолку, Ленька не дал ей упасть на пол. Ловко задержал ее внутренней стороной ступни у земли и ударом снова подбросил  вверх. Так Зоська каждый раз оказывалась у потолка. В течение нескольких минут работал он ногой. Мы насчитал около ста бросков.

- Кто сделает больше?- Ленька перевел дух.

Раньше никто из нас не был знаком с этой игрой, поэтому все молчали.

- Попробуй,- Клобуков протянул Зоську Шурке Серебрянскому. Тот подержал ее некоторое время в руке, зачем-то помял и только потом подбросил к верху. Всего несколько секунд продержалась овчинка со свинцом в воздухе.

- Вот видишь, получается,- сказал Ленька. - Кто еще хочет попробовать?

Желающих нашлось немало. Вот только Зоська была на всех одна. Поэтому каждый по ней мог бить до тех пор, пока она не падала на землю. После этого в игру вступал очередной школьник. К вечеру Шурка Серебрянский  был лидером. Он без перерыва «настукал»  сорок раз.

- Будет конкурентом Леньке Клобукову»- определили мы.

Эта игра так всем понравилась, что через несколько дней у многих ребят были уже свои Зоськи. В производство шло все, что напоминало овчину. Алешка Антоновский, например, использовал отцовские шубинки, которые мать припрятала на зиму. Вадька  Калачев – унты, Васька Конаков – старый полушубок. Как говорится, дурное дело – не хитрое. Через месяц вся двадцатовская детвора – от десяти лет и старше ходила по улице и «колотила» Зоську. В нее играли в школе, на переменах. Но превзойти Леньку Клобукова никто не мог.

Это случилось в конце второй четверти. В школу неожиданно пришла мама Жени Сидоровой, отличницы и активистки. Сказала, что у ее дочери в раздевалке кто- то отрезал от подола цигейковой шубки кусок овчины.

- Пойдет шкурка на Зоськи, - догадались мы.

Но кто это сделал? Все были в недоумении. Так испортить шубу мог только отъявленный хулиган. Себя мы не считали отморозками в этом плане, хотя и не любили Сидорову за ее «длинный» язык. Да и не вписывалась ее одежда с нашими фуфайками и ободранными пальто, сшитыми из старого шинельного сукна.

Несколько дней длилось разбирательство в школе, однако злодей так и не был выявлен. Только много лет спустя, я узнал от Татьяны Гладких, одноклассницы, что подобную «диверсию» в отношении Сидоровой осуществили они, ее подруги.

Игра в Зоську скоро пошла на убыль. У нас появилось новое увлечение – игра в карты.

СОВСЕМ  ДРУГОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Карточные игры на деньги среди взрослого населения  на Двадцатом процветали всегда. Особенно летом. В воскресные дни возле своих бараков собирались мужики и начиналась игра в  «буру» или «очко». Больших  ставок не было. Самому удачливому игроку к концу игры едва хватало на бутылку «сучка» - так называлась в  народе дешевая водка с зеленой наклейкой. Она тут же распивалась игроками.

Зимой рабочие играли  в железнодорожных теплушках, когда ехали на деляну. Карточная игра, по-моему, была своеобразным  «допингом» от изнурительного однообразного труда на лесосеке.

Не обошла она стороной и нас, пацанов. Но в отличие от взрослых, мы  не играли на деньги, любили сражаться в «66». Каждый барак, двор имел свою команду игроков. Собирались группами по четыре, шесть человек и уединялись в укромное место.  Играли в карты по несколько часов подряд.

Наш дом находился рядом с шестым бараком, поэтому с братом состояли в дворовой команде. У нас было излюбленное место для игры -  чердачное помещение барака. Здесь никто не мешал, а отсутствие посторонних исключало всякую подсказку со стороны.

Нас было шестеро. Играли трое на трое. Партия длилась обычно около двух часов. Каждая команда старалась, как можно больше надеть «шуб» противнику, вбить ему «клиньев». Успех сопутствовал той команде, у которой были надежнее тайные знаки, которыми мы обменивались в ходе игры.

Петке Фадееву, члену нашей команды предстояло ходить первым. Он мучительно размышлял: с какой масти зайти, чтобы его поддержали союзники и взятка была бы их. На помощь пришел Васька Цуканов. Он незаметно показал Петьке кончик языка. Ясно, ходить надо начинать с червей. У  Цуканова много этой масти, причем, высокого ранга. Сколько не перебивали соперники Петькину червовую масть, цукановские туз с королем были выше остальных. Взятка досталась нам. Такая же ситуация сложилась с моим ходом. Я посмотрел на Фадеева. Он подмигнул мне левым глазом. Это означало, что надо было ходить с крестей. Так я и сделал. И на этот раз взятка была нашей команды.

На середине игры темп сбился, как говорится, не та пошла масть. Несколько взяток ушло соперникам, однако к концу партии мы наверстали упущенное и  «зашубили» противника.

Игра в «66» считалась интеллектуальной. Она развивала не только абстрактное мышление, учила быстрому счету, но и помогала видеть перспективу карточной игры. Были одно время членами команд и девчонки. Прекрасно играла в «66» Люська Поливцева, Динка  Королькова, Они задавали тон, вытаскивая, порой, свои команды из проигрыша.

Как-то во время отпуска я встретил Люську Поливцеву. Вспомнили детство, Естественно, игру в «66».

- Помнишь, каким мастям соответствовали наши тайные знаки в игре,- спросил я.

- Конечно. Подмигнуть правым глазом – ходи с пикей. Показать кончик языка – с червей.

Мы  рассмеялись.

- Я как-то пыталась научить своих детей этой игре, - говорила Людмила, - ничего не вышло. Не проявили ни малейшего интереса. Не оторвешь их сейчас от телевизора и компьютера. Совсем другое поколение.

С ОРЛОМ   СОСТАВОМ

Увлечения поселковой детворы менялись с завидным постоянством. В течение лета, мы например, до тошноты успевали наиграться в футбол и городки, в лапту и  карты. Находили время  также сходить в лес за грибами и ягодами, позагорать, покупаться в речке. Одним словом, ничему и никому не отдавали предпочтения. И все же однажды наши летние каникулы оказались заложниками нового веяния – появилась  новая игра. Она называлась «чика».

С утра до вечера мы группками уединялись по укромным местам и без устали бросали небольшую железную шайбочку – биту в кучку монет. В чем заключалась смысл игры? А в том, чтобы попасть битой в столбик монет или изловчиться так, чтобы бита, как можно ближе, легла к деньгам. В этом случае игроку давалась возможность первым  ударить  шайбочкой по кучке мелочи. Деньги считались выигранными, если монеты переворачивались на «орла». Еще деталь. Случалось  «снайпер» сразу попадал в кучку монет. В этом случае игроку надо было раньше других прокричать: «С орлом составом!» В этом случае он имел право собрать монету опять в кучку и ударить по ней битой.

Как в любом деле, так и в игре, есть свои мастера. Таким среди нас был Андрей Пашкевич, подросток с вечно тлеющей цигаркой в зубах. Отца у него не было. Мать постоянно пропадала на работе. Поэтому за подростком присмотра  не было никакого. Хотел Андрей идти в школу – шел. Не хотел – оставался дома. Но время зря не терял: он ежеминутно отрабатывал технику бросания биты. Вскоре мало кто из ребят мог с ним сравниться.

 Что только мы ни предпринимали, чтобы  не дать себя обыграть. Даже организовывали «заговоры». Например, один из игроков в ответственный момент старался отвлечь Пашкевича, чтобы тот не мог сосредоточиться на броске. Это, правда, помогало, но не всегда.  В итоге все равно наша мелочь перекочевывала ему в карман.

Однажды Васька Конаков отлил нам несколько бит из свинца. Они приятно холодили ладонь, были увесистыми, а значит, по нашему разумению, более «прицельными».

- Теперь Андрюха не должен в чистую обыгрывать нас,- рассуждали мы.- У него бита – легче.

… На кон было выставлено один рубль шестьдесят копеек. Все монеты – двугривенные. С расстояния  семи метров кучка денег поблескивала завораживающе… Бросили жребий. Первый бросок достался Олегу Корягину. Среди нас он был  неплохим игроком. Бывало, даже не уступал Пашкевичу.

Игра началась. Прежде, чем сделать бросок, Олег присел, сделал несколько круговых движений руками, разминая суставы, прицелился и с глубоким выдохом метнул биту. Свинец, сделав плавную траекторию, плавно приземлился впереди осевой линии, на которой находилась кучка монет. Расстояние до денег составляло несколько сантиметров.

Бросили биты и мы. Но никто не мог сравниться с Корягиным. Все с нетерпением ждали, какой результат будет у Пашкевича. Он бросал биту последним. Вот его «металка» легко вырвалась из его пальцев. Шлепок раздался в сантиметре от осевой линии. Пашкевич снова был первым – значит, ему принадлежало право первого удара по кучке денег. Мы обступили Андрея со всех сторон, желая в душе, чтобы он промахнулся.

Игрок встал на правое колено размахнулся и… в этот момент кто-то крикнул ему на ухо: «Сильнее бей, Андрюха!» Рука  мастера на мгновение дрогнула и бита просвистела рядом с кучкой мелочи. Все непроизвольно ахнули.

-  Теперь, Олег, твоя очередь!

«Свинец» Корягина, хотя и попал в кучку денег, но по касательной. В результате мелочь разъехалась по сторонам. Только две монетки перевернулись на «орла». По одной досталось нам. Когда очередь дошла до Пашкевича повторно, на кону денег уже не было. Первый  раз Андрюха проиграл. Странное дело, удовлетворения от выигрыша у нас не было. Мы почему- то все жалели Андрюху Пашкевича.

МОСКВИЧКА

В детстве мало кто из нас носил магазинную одежду. Просто не было денег, чтобы ее купить. Ходили обычно в перешитых из старых  солдатских шинелей  пальто, штанах и рубашках, произведенных  из чего придется. О теплой обуви вспоминали тогда, когда наступала глубокая осень. Еще факт: родители обувку всегда покупали «на вырост». Это чтобы ее хватило на несколько лет. Поэтому была она  всегда на несколько номеров больше, чем полагалось.

Помню, весной пошли мы на речку. С нами увязался соседский пацан. Проходя мимо бурного ручейка, он решил помыть сапоги. Когда опустил обувку под струю воды, сапог неожиданно слетел с ноги и поплыл по течению. Больших трудов стоило выловить его «кирзу».

Первое пальто, купленное в магазине, я надел, когда после семилетки пошел работать. Отец с первой моей получки справил мне красивое полупальто с цигейковым воротником. Оно называлось «Москвичка». Сколько было радости!

Купили мне родители и новую обувку – войлочные боты с резиновой окантовкой. В народе их называли боты «прощай молодость!» Почему? Могу только догадываться.  Но в них было тепло и удобно. Ботинок заталкивался в войлочный полусапог, специальным зажимом закреплялся. В этой обновке, конечно, красовался в поселковом клубе, на танцах. Ребята мне завидовали, девчонки почтительнее стали.

Прошло без малого четыре десятилетия. Как- то приехал к родителям в отпуск. В один из воскресных дней решил помочь отцу навести порядок в чулане. Избавляясь от старых тряпок и различного  хлама, неожиданно наткнулся на свою «Москвичку», скромно висевшую в углу. В душе шевельнулся теплый огонек воспоминаний. Старую, уже никому не нужную вещь, я не выбросил. Не хватило мужества. Ведь столько с ней было связано добрых воспоминаний. Я отряхнул пальто от пыли, попытался надеть – маловата. Еще раз встряхнул одежду и аккуратно повесил обратно, как память о далеком детстве.

ТАРЗАН

«Крутил» на лесопункте кино по воскресеньям вечно пьяный Васька Круглов. Он вывешивал возле рабочей столовой объявление с названием фильма и шел на конный двор выпрашивать лошадь. Кинобанки с лентами нужно было доставлять с железнодорожной  станции. Путь неблизкий. Туда и обратно – четырнадцать километров. На это уходило полдня. Так что к моменту появления киномеханика у клуба, здесь уже стояла толпа. Детей, как всегда, было не меньше, чем взрослых.

Билеты на кинофильм Васька продавал у входа в клуб. Цена для всех была одинаковой. А поскольку вместо стульев в зале стояли скамейки, места на входных билетах не проставлялись. Каждый размещался, где хотел. Нам, ребятам, обычно доставалось место на полу, у экрана, сшитого из двух простыней.

Аппарат устанавливался  тут же, в углу помещения. Там же аккуратно укладывались и бобины с фильмом. Мигала несколько раз электрическая лампочка, подавая сигнал о начале картины, зал погружался в темноту. Начинал трещать движок аппаратуры, на самодельном экране появлялись первые изображения.

Неизгладимое впечатление на жителей поселка оставил четырех серийных фильм «Тарзан». На фоне кинофильмов о гражданской  и Великой Отечественной войне, где белогвардейцы и немцы, в отличие от воинов Красной Армии, обязательно наделялись самыми отрицательными чертами характера, эта лента не несла никакой политической нагрузки. За много лет, может быть впервые, люди увидели на экране свободного от всяких идеологий  человека, живущего в полной гармонии с природой. Привлекала его  атлетически сложенная фигура, прекрасные физические данные, умение «разговаривать» с животными. Дикий человек не знал фальши, страха, ему было чуждо чувство  неравенства, приспособленчества.

Каждую новую серию «Тарзана» поселок ждал с нетерпением. Клуб набивался людьми, что называется, под завязку. В ходе демонстрации фильма, когда случались заминки в работе аппаратуры, рьяные помощники  не кричали: «Сапожник!», не свистели. Все балдели от увиденного. Оказывалось, можно где-то жить, не надевая на себя тяжелые кирзовые сапоги, спецодежду, что тело человека привлекательно и красиво.

Всю последующую неделю в поселке только и были разговоры о просмотренном кинофильме. Лучше чем пятнадцатилетний цыган Ибрагим по- тарзански в поселке никто не кричал. Голос у него был сильный, звонкий. Хорошо был слышен за километр. Обычно «трубил» он, когда возвращался с друзьями из леса или рыбалки. Коронным номером поселкового «Тарзана» было купание в водоеме возле клуба. Ибрагим подходил к воде, издавал боевой клич, как киношный кумир и, в чем был, нырял в пруд. Ребятня с восхищением смотрела на новоиспеченного «Тарзана».

НАТЮРМОРТ

В  детстве считал, что вкуснее отваренных макарон с жареными яйцами, нет ничего. Это от того, что другого, более вкусного продукта, не было в глухом лесопунктовском поселке. Да, откуда  ему было взяться, если первые послевоенные годы голодала вся страна.

Выходя из дома побегать, я, как и многие мои сверстники, первым делом оказывался у рабочей столовой. Она будоражила всеми известными, но не всегда доступными для нас запахами вареного мяса, жареной рыбы, печеных пирожков. Не говорю уже об аромате ячменного кофе, от которого у меня начинала приятно кружиться голова и с удвоенной энергией работать слюнные железы. Иногда я видел, как тот или иной посетитель столовой оставлял  в тарелке не доеденную  котлету, вермишелевый гарнир, булочку. Не понимал этого. Удивлялся, когда, например, Вадька Калачев, сын поварихи, выбрасывал из стакана пенку от кипяченого молока. (Мать всегда подкармливала его  вкусненьким) В это время я завидовал ему, считал, что Калачеву сильно повезло с родителями.

К ужину в рабочую столовую часто заходил еще потому, что там, случалось, можно было заработать. Выглядело это так. Я высматривал столик, за которым мужики распивали спиртное. Затем «светился» перед ними. Оставалось только ждать, когда у них закончится водка. Она, конечно, рано или поздно, заканчивалась.  И тогда на предложение, кому сбегать в магазин за «беленькой», глаз пьющих всегда падал на  мальчишку, который бдительно «пас» своего «клиента». Это мог быть я или еще кто- нибудь из моих сверстников.

Помню, бежал я из магазина с купленной в сельмаге у тети Нюси бутылкой водки. В голове вихрем одна за другой проносились будоражившиие  мысли: «Вот сейчас отдам водку. И если дяденьки не пожадничают, сдача останется у меня. Это несколько рублей. Обязательно куплю кулек карамели».

Не пришлось полакомиться конфетами. Деньги тут же  у столовой отобрал  Васька Фадеев, местный хулиган.

Рабочая столовая  запомнилась еще тем, что в  ее помещении висела больших размеров картина. На ней яркими красками была запечатлена ваза, наполненная фруктами. Привлекала гроздь винограда. Большая черная. До этого я никогда  его не видел  «вживую», поэтому представлял  фрукт единым целым  телом с «пупырышками». Наверное, оттого, что женихи моей старшей сестры нередко дарили ей одеколон. Флаконы представляли литую виноградную гроздь.

Спустя несколько лет, к нам на Двести двадцатый, завезли несколько ящиков винограда. По случайности. Я был крайне удивлен, когда увидел, что грозди состояли из отдельных ягодок. Не очень сладких.

О БЕЛОЧКЕ

- Все, кто приезжал на Двадцатый в гости, отмечал характерную для  поселка деталь: возле каждого дома обязательно лежали несколько сухар ( это большие засохшие старые деревья) в ожидании, когда их распилят, расколют и уложат в очередную поленницу.

Три большие сухары лежали и у нашего дома. У отца, как говорится, все не доходили руки, чтобы распилить их на чурки. Однажды, играя с братом возле этих бревен, обнаружил в одном из них глубокое дупло. Тут же показал его Николаю. Последний без обиняков заключил: в дупле обязательно должна жить белочка. Нам очень хотелось увидеть белочку, приручить ее, все сделать для того, чтобы она жила у нас в доме.

Мама недавно прочитала нам  сказку  Пушкина, где речь шла о белочке, которая жила в золоченом домике, пела песенки и грызла орехи. Мы свято верили, что и наша белочка будет такой же. Главное – достать ее из дупла.

Одно дело мечтать о белочке, совсем другое -  воплотить мечту в реальность. Нам необходимо было отпилить от огромного бревна чурку с дуплом. Тогда можно будет быстро достать белочку из дупла - и она будет наша.

К предстоящей работе готовились основательно. Взяли в кладовке старые рукавицы, рогожный мешок, несколько горстей кедровых орехов. Это на случай, если белочку добудем быстро. Надо же ее покормить!

К работе приступили с самого утра. Мать, увидев, что  мы отпиливаем от сухары чурку, похвалила: « Молодцы! Какая ни есть, но все отцу помощь!»

К концу недели пропил достиг  метрового размера. Работы оставалось на час. Вот, тихонько скрипнув, чурка  отвалилась от огромного тела лесины. Схватив мешок, мы тут же закрыли  дупло. Прошла минута, другая – в наш мешок никто не прыгал.

- Нет белочки! - заплакал брат.

Хотелось зареветь и мне, но я сдержался.

- Может, она в глубине дупла спряталась?- успокаивал себя я.

- Нет ее здесь, - сквозь слезы сказал Николай. – Пойдем домой.

Мне не хотелось верить, что белочка никогда и не жила  здесь, что наш труд был напрасным. Я придумывал разные оправдания,  успокаивая брата.

Дома мать сразу обратила на нас внимание.

- Надоела работа с распиловкой бревна? - спросила она нас.

Мы молчали.

-  Тогда найдите себе другое занятие.

Если б  мама  только знала, что мы искали в дупле. Об этой истории я рассказал родителям, спустя много лет.

- А мы с матерью тогда думали: какие трудолюбивые  дети у нас растут, не смутило  метровое  бревно в диаметре.

ОЧЕРЕДЬ

С вечера двадцатый полнился слухом: завтра в магазине будут давать муку. Это по секрету сказала соседке Муська Конакова, продавщица поселкового магазина. Та – под честное слово зятю. Тот – товарищу по работе. Через час страшную тайну  уже знал весь поселок.

Очередь стали занимать с вечера. Чтобы теплее было, ночью жгли костер, кипятили чай в ведре, вели разговоры о светлом будущем – нужно вот только потерпеть какое-то время.

Наша семья тоже заняла очередь. Сначала у магазина дежурила мама, потом – сестры. К утру в очередь стали мы с братом, поскольку было воскресенье и не нужно было идти в школу.

Возле магазина появилась Верка Тарасова, местная скандалистка и метершинница.

- Кто последний?

- Все первые сегодня, съязвил старик Пантюхин.

- Помолчи, пердун старый, - не осталась в долгу Верка. - Спрашиваю. Кто последний?

- Я,- отозвалась Люська Поливцева.

- За тобой буду держаться!

- Сейчас очередь переругается – Верка заявилась, - заметила тетя Феня, техничка из конторы.

Как в воду глядела баба. Не прошло и получаса, как Тарасова уличила соседку в том, что она, якобы, не стояла в очереди.

- Утром я ее дома видела. Не могла она оказаться впереди меня.

Тарасова стала оттеснять товарку от крыльца магазина.

- Уйди, стерва!- заорала  соседка,- чай домой пить ходила. Как и все – ночь простояла. Подтвердите, люди!

- Вроде бы стояла,- неуверенно проговорил дед Пантюхин.

- Стояла, но вроде? - Не отступала Веерка.- Значит, никого не было здесь.

- Да,  перестань, Тарасова, морочить людям голову!- ввязались в склоку бабы с лесозавода.- Уйди!

-  Что значит – уйди!- Я – за справедливость!

Постепенно стали находиться сторонники и противники Верки Тарасовой. Ругань набирала обороты. Вспомнили добрым «словом» всех, кто любил отовариться без очереди.

- Муська идет! – Сейчас откроется  магазин.

Взвинченная ночным бдением толпа  ринулась в помещение. В мгновение ока она придавила меня к прилавку

- А-а-а!- Невольно вырвалось у меня.

- Ребенка задавите! - Услышал я.

Толпа на секунду остановилась, но уже через секунду вновь так сдавила, что дыхание отановилось. Увидев мое состояние, стоящий рядом мужчина стал расталкивать очередь.

- Выпустите мальчонку на улицу!

Не помню, как я оказался на крыльце магазина. Болели ребра  и голова. Подошла мать и забрала меня домой. Она не успела к открытию магазина.

Муки в тот день на всех не хватило. Растрепанные и злые бабы расходились по домам, на чем свет ругая  Муську и друг друга.

На неделе муку наша семья все- таки достала. «Осчастливил» Иван Макарюк, местный пекарь. Отец несколько дней после работы колол дрова для пекарни.

НА  ТЕЛЕВИЗОР

Первые телевизионные антенны на двадцатом появились в  конце пятидесятых годов. Только зажиточные семьи Вишницких, Саломатиных и Еремеевых смогли справить первые телевизоры. Они назывались КВН, и были предметом не только белой, но и черной зависти многих жителей поселка. Не всем по карману оказался электронный аппарат. Поэтому, когда через несколько лет профсоюзный комитет лесопункта купил для клуба  телевизор «Рекорд», активное население Двадцатого восприняло это чуть ли не подарком судьбы. Не нужно было придумывать предлог на минуту-другую забежать к поселковым владельцам телевизоров и хоть одним глазком поглядеть на голубой экран. Каждый теперь мог после работы пойти в клуб  «на телевизор».

По тем временам развлекательных телевизионных программ не было. Вещание велось несколько часов в сутки. Эфирное время занимали в основном союзные и областные  новости, телевизионные фильмы. Так вот, двадцатовские, как говорится, «тащились»  от последних. Знали: в клуб на  «телевизор» можно сходить и в будние дни, бесплатно посмотреть интересное кино. Последний аргумент был самым веским. Каждую заработанную копейку считали.

Заразились голубым экраном и мы, мальчишки. С семнадцати и до двадцати одного часа бросали все  уличные игры и опрометью бежали в клуб. Здесь от нас не требовали  входных билетов, не следили за местами. Каждый усаживался, где хотел. Большой телевизор с маленьким экраном ставился на сцене,  на табурет. На небольшом расстоянии от него рассаживались рабочие и школьники, домохозяйки и маленькие дети. Места хватало всем. Никто никому не мешал, не шуршал бумажками, не разговаривал. Все внимание – на светящийся экран.

Первый раз телевизор я увидел зимой 1958 года, у соседей. Стоял он на видном месте посредине комнаты, на столе. Почему-то с занавешенным экраном. Мне очень хотелось, чтобы он засветился, чтобы на нем появились  человечки. Но желаниям моим не суждено было сбыться. По каким –то причинам телевизор не работал. Только два года спустя, в клубе,  я увидел, как этот «ящик»  работает. Голубой экран манил, будоражил воображение, притягивал. В голове не укладывалось, как на таком маленьком стеклянном пространстве проявляются картины нашей прошлой и нынешней жизни, как получается, что, выступая перед аудиторией, диктор вроде бы видит каждого из нас. Несколько раз в неделю с друзьями я обязательно бегал в клуб «на телевизор». Не смущали ни холод в зрительном зале, ни те неудобства, которые случались, когда  людей собиралось больше, чем могло вместить помещение. В это время каждый из нас был горд за страну, ее великие дела, причислял себя к тем свершениям, которые происходили в нашем государстве. Такова была магия телевидения.

Не забываемым событием в жизни поселка явился показ первого многосерийного телефильма «Вызываю огонь на себя», снятого белорусской киностудией. Его посмотрели без исключения все жители Двадцатого. Впервые на маленьком, доступном для всех экране, люди посмотрели эпопею  героической борьбы советского народа в годы Великой Отечественной войны. Неделю подряд с девятнадцати до двадцати часов лесопункт в буквальном смысле замирал. На грязных и захламленных улочках поселка – ни пьяных, ни праздношатающихся. Все – у экрана телевизора.

После просмотра телефильма долгое время у мужиков была модной фраза : «Эх! Морррозова!»

Так выражал свое отношение к киношной героине один из полицаев. К счастью, у наших мужиков это выражение ассоциировалось только с уважительным отношением к двадцатовским бабам.

Прошло несколько лет. Почти в каждом доме поселка появился свой голубой экран. У рабочих, естественно, отпала необходимость в будние дни бегать в клуб «на  телевизор». Но люди еще долго ностальгически вспоминали о том счастливом  времени, когда всех объединял клубный телевизор «Рекорд».

ДАЛЕКО  ОТ ДОМА

Средний брат Вячеслав с раннего детства любил петь. Но поскольку детских песен не знал, не научили, умело воспроизводил взрослые той поры шлягеры. Помню, сидит он, шестилетний ребенок на подоконнике и, глядя на улицу, низким голосом распевает: «Далеко от дома, от родных сердец…» В детстве у Славки был грубый голос. Пел ребенок  и про синее море, и про белый пароход, на который он сядет и поедет на Дальний Восток…

Как- то соседский парень научил брата нескольким блатным песням. Вячеслав их также с удовольствием  исполнял. Особенно про прокурорского сына - бандита, который «мотал» срок на Сахалине.

Не расставался с песней брат и в юности. Пел в художественной самодеятельности на Двести Двадцатом, в лесотехническом техникуме, в котором учился, пел в армии. Со сцены под аккомпанемент баяна  лились песни про ЛЭП-500 и горы Тянь-Шаня, Дальний Восток и ласковые волны Тихого океана.

Почему брата  всегда тянуло к  «окраинным» мелодиям страны, он не знал: пел – все. Однако именно этот песенный репертуар в какой- то степени определил его дальнейшую судьбу. Ну, как объяснить факт, что после службы в  армии, он с семьей на десять лет осел на Сахалине. У самого синего моря. Затем переехал жить на окраину страны – в приграничный район Киргизии. Да так и остался там до нынешнего времени. Мать, как в воду глядела, сказав однажды: «Славка точно «напоет»  судьбу. Будет жить далеко-далеко от всех нас».

Так и случилось. Правда, в конце 80-х я, было, уговорил брата переехать жить в «родовое» гнездо, в Серов. Однако задуманное так и не осуществилось. Развал Советского Союза на национальные квартиры сделал брата обездоленным человеком, без работы, без нормальных средств  к существованию. В этих условиях переехать семье на другое место жительства стало не реально. Да и никто из нас, членов нашей большой семьи, в это время ничем помочь ему не мог.

Прошло много лет. Теперь уже сам Славка не хочет менять место жительства. Сыновья женились на местных красавицах с раскосыми глазами, дочь вышла замуж. Появились внуки. Так и живет он, но не у синего моря, а у синих гор

ЗЕЛЕНЬ

Как-то  спросил у своего двенадцатилетнего внука - играет ли он в «зелень»? Тот удивленно посмотрел на меня и спросил: « В доллары, что ли?»

- Какие доллары!

- А что тогда?

Продолжать разговор на эту тему не имело смысла: не знал внук этой игры.

… Игру в «зелень» мы, пацаны, 60-х, обычно начинали с весны, когда вокруг уже все зеленело. Смысл ее заключался в том, чтобы каждый по просьбе товарища мог показать ему зеленую растительность, которая должна находиться в одежде. Не  предъявил – значит должен отдать наличную мелочь или еще что-нибудь, представляющее определенную ценность.

Хранили  «зелень» в кепках, карманах, потайных карманчиках (их почему-то называли пистонами). Наиболее изобретательные ребята  хранили зеленые травинки, листики, веточки в гульфиках.

Часто можно было наблюдать такую картину: подходит парнишка к другому и говорит: «Ни рвать, ни щипать, свою зелень показать!»

Последний расстегивал ширинку и доставал из шва травинку. Атака отбита. Через минуту с этой же «речёвкой»  он подступал к сопернику…

Я, как и мои сверстники, также имел при себе «зелень». Также хранил ее и в карманах, и гульфике, и в кедах. В любую минуту мог предъявить ее. По первому требованию.

С наступлением осени игра в «зелень» затухала, появлялись новые увлечения.

ПРО ПАТЕФОН

Из ценных свадебных подарков был у сестры патефон. По тем временам в поселке он был всего у нескольких человек. Естественно, ценился выше, нежели, скажем, доступный сервиз или набор постельных принадлежностей.

По достоинству оценила этот подарок и наша семья. По вечерам собирались все вместе и с наслаждением слушали музыкальный ящик. Пластинки зять привозил из города. Меня манил, притягивал светло-зеленый диск патефона, загадочное отверстие в углу ящика, ласкал глаз хромированный блеск головки звукоснимателя.

- Почему вот из такого небольшого чемоданчика слышится музыка и песни?- не переставал думать я. - Неужели в патефоне находятся певцы с оркестром? Если так, то как они там помещаются?

Все это хотелось очень проверить. Однажды, когда дома никого не было, я осторожно достал из шкафа патефон, открыл его. Вход в ящик наполовину закрывал диск, так что рука свободно не проходила. Пришлось немало повозиться, чтобы устранить препятствие. И вот я со страхом просунул руку в отверстие. Провел ладонью по днищу вправо и влево – ничего! Исследовал внутренности ящика по центру. Здесь тоже меня ждало разочарование.

Тут в комнату неожиданно вошла мать.

- Ты почему без спроса взял патефон? - Строго спросила она. - Хочешь сломать?

- Мам, а кто играет в патефоне? – Спросил я.

- Как - кто? – Удивилась мать. - Оркестр!

- А поют?

- Артисты!

- Но где они помещаются?

- Наверное, в пластинке!

- Странно, зачем тогда патефон? - подумал я.

- Поставь инструмент на место и марш на улицу, - поставила точку в разговоре мама. - Нечего летом в квартире находиться.

Я выскочил из дома. Во дворе меня уже ждали пацаны с нашей улицы.

ПЕРВАЯ ВЫСОТА

Первый велосипед в поселке появился у Лешки Антоновского, шестнадцатилетнего паренька. Он работал в тарном цехе лесозавода. Деньги водились. Затем велосипеды купили родители Шурки Серебрянского и Вадьки Конюхова. Они жили в достатке. Могли позволить себе эти покупки.

Если  Лешку  Антоновского на велосипеде мы видели только по вечерам, когда раскатывал с подругой по поселку, то  Серебрянский с Конюховым своим двухколесным транспортом просто мозолили  глаза,  вызывая  всеобщую  зависть.

Детально разглядеть и потрогать велосипед пацаны еще разрешали, но дать прокатиться – ни за что. Правда, через некоторое время этой чести все-таки  удостоились некоторые  из нас, но… за определенную услугу.

Свою принадлежность к велосипеду  Шурка с Вадькой обычно подчеркивали тем, что постоянно ходили по поселку с бельевой прищепкой на правой  штанине. Она якобы необходима для того, чтобы  не намотать штанину на велосипедную цепь. Если честно, мы завидовали товарищам. Я, например, даже мысленно выстраивал линию поведения – вдруг повезет, и мне доверят руль. Теоретически твердо знал, как рулить, если велосипед вдруг потянет в ту или иную сторону, как держать равновесие. Машина ведь двухколесная.

- Ты, Вовка, и не проси у меня прокатиться,- важно говорил Шурка Серебрянский, - не сумеешь! Сначала равновесие научись держать. Это тебе не самокат!

- На спор, сумею! - говорил я, хотя в душе и не был уверен в успехе.

- Не получится! - Ставил точку  Шурка и степенно  отъезжал в сторону.

После этих слов мне еще больше хотелось доказать, что езда на велосипеде – это не ахти какое трудное дело, - только бы сесть за руль!

Это случилось глубокой осенью. Как-то Лешка Антоновских подъехал к нашему  дому и, оставив велосипед у калитки, прошел во двор.

- Увидев меня, спросил: «Дома отец?»

- Проходи!

Увидев, как я жадно смотрю на велосипед, сказал: «Прокатись! Я по делу к отцу».

Вот оно счастье! Радости не было предела. Дрожащими руками  подвел велосипед к небольшому пеньку, чтобы легче было сесть в седло и, крепко сжав руль, оттолкнулся от препятствия. Переднее колесо завиляло из стороны в сторону, задергался руль. Еще секунда – и я был бы на земле. Выручила изгородь. Она не дала   упасть. Далека от практики оказалась теория езды.

Я не сдавался. За одной попыткой следовала другая, третья… Наконец, мне  удалось удержаться в седле. Я потихоньку покатился по дороге. Первая высота в жизни была взята!

РОГОЖКИН, БЕССОГОНОВ И ДЕД ПАДЕРИН

Колоритных, по- своему интересных личностей Двести двадцатому было не занимать. На лесопункте они появлялись с завидной регулярностью. С каждым новым оргнабором.  Местные их копировали, им подражали, над ними подсмеивались. В своем абсолютном большинстве это были люди беззлобные, услужливые и одержимые в хорошем смысле слова.

Жили одно время на Двадцатом «конструктор», «авиатор», и «геолог». Первый всем рассказывал, что вот-вот сконструирует машину – робот, которая будет замещать лесорубов на деляне. Дело осталось за двигателем, который, по его словам. Он должен так «выгнуть», чтобы сжигал не больше литра бензина за рабочий день. Так и «гнул» он несколько лет мотор, пока не закончился контракт по вербовке. Уехал.

Второй – «работал» над сверхсекретным дирижаблем. Третий – все искал спрятанное в лесу золото Колчака. По интуиции. А вот Рогожкин, Бессогонов и дед Падерин на лесопункте запомнились не творческими изысканиями, а оригинальностью поведения и манерой разговаривать.

Виталий Рогожкин, хотя и имел начальное образование, работал на  лесопункте мастером нижнего склада. По поселковым меркам этой высокой должности он сподобился благодаря членству в партии. Вступил, как говорил, на фронте. А в те времена, все 2 «партейные», как говорится, при портфеле были.

Привлекал внимание Рогожкин маленьким ростом, огромной плешиной на голове и суетливостью. А что представляла его речь? Это был быстрый набор нечленораздельных звуков, перемешанных матерными словами. На всех собраниях он всегда просил слова и «светился» за трибуной до тех пор, пока председательствующий не начинал стучать карандашом по стакану: мол, хватит, время вышло.

О чем говорил мастер? Разобрать было трудно. Но отдельные слова « поняишь и ёптать» слышались отчетливо. Первое слово он употреблял так часто, что в поселке очень скоро его стали называть «Поняишем». Об этом он знал, не обижался.

 Жизнь «поняиша» на Двадцатом оборвалась неожиданно. После  очередного запоя он застрелил из охотничьего ружья жену и покончил с собой. Для всех это был шок. Рогожкин любил жизнь. Почему сделал подобное, никто так и не узнал. Многие сельчане винили водку. Искренне жалели этого незлобливого и неугомонного человека.

Николай Бессогонов. Худосочный, с солдатской выправкой средних лет мужчина. И в будние, и в праздничные дни не расставался с солдатской гимнастеркой, на которой  тускло поблескивал  «иконостас» из орденов и медалей. Такого обилия наград не было ни у  одного жителя Двести Двадцатого. Фронтовиком был  заправдашним. Провел в окопах всю войну.

Как и многие фронтовики, любил выпить и выставить напоказ награды. Делал он это своеобразно. После стакана водки перед собеседником обычно стучал себя в грудь кулаком, чтобы медали звенели. Старался также во всех делах показать личный пример. Первым бросался разнимать дерущихся, первым заступался  за слабого, первым старался оказать посильную помощь нуждающемуся. А как подстригал он? Это была песня. Любую мужскую прическу мог, что называется, с закрытыми глазами соорудить. Никому не отказывал.

- Война  всему научила, - с гордостью говорил он.

Желающих подстричься у Николая Бессогонова отбоя не было. Погиб фронтовик нелепо, на поселковом субботнике. Молодежь решила возле клуба построить спортивную площадку. Устанавливалась мачта для аттракциона. Неожиданно, удерживающие в вертикальном положении мачту крепления, не выдержали. Столб стал падать. Бессогонов первым бросился к мачте, пытаясь воспрепятствовать ее падению. Не получилось. Лесина со всего размаха упала на фронтовика. Судьба.

Дед  Падерин. Как оказался в поселке, никто не знал. Как и не знали, где точно работает. Одно время будто бы обслуживал водокачку, затем – сторожил на нижнем складе. Но ни там, ни здесь в рабочие часы его никто не видел. Зато летом перед закрытием магазина он всегда стоял с ведром грибов. Продавал недорого. Лишь бы хватило на чекушку или пузырек тройного одеколона. На замечания поселковых баб, что, мол, тройной

одеколон вреден, лаконично отвечал: «Знаю. Но тройной – это дешево и сердито».

Вскоре деда Падерина, ослепшего и больного, увезла, невесть откуда появившаяся в поселке, дочь. Если потом и вспоминали деда Падерина на лесопункте, то обязательно подчеркивали: «Вот это грибник был!»

БАБКА - ПЬЯНИЦА

На  Двести Двадцатом работающие мужики и бабы много и с удовольствием  по выходным пили.  То ли тяжелый физический труд этому способствовал, то ли суровые климатические условия Северного Урала. В эти тонкости никто не вдавался. Но стиль жизни у многих выработался такой: в воскресный день никак нельзя  было обойтись без водки. Начальство и жены пьющих не делали из этого особой трагедии. Знали: все без исключения рабочие завтра выйдут на работу.

При всей многообразной любви к спиртному, сельчане не любили алкоголиков, всячески их осуждали. Поэтому появление в поселке вечно пьяной женщины не осталось незамеченным. Любопытные навели справки. В списках рабочих, приехавших по вербовке, она значилась под фамилией Пичугина. Оформлена истопником в конторе лесопункта. Более подробных биографических данных узнать не удалось.

Поселковые видели Пичугину утром, когда шла на работу и вечером, когда покупала в магазине бутылку водки. Душещипательных разговоров не вели, по возможности, сторонились. Не пристало здесь с пьяницами заводить дружбу. Через полгода Пичугина примелькалась, к ней привыкли. Наиболее языкастые  бабы прочно приклеили ей кличку: «бабка – пьяница», хотя на вид ей было не больше  пятидесяти.

В день получки бабка была щедра. Угощала выпивкой всех. Действо это происходило обычно в магазине, перед его закрытием. Она подходила к прилавку и хриплым голосом произносила: « Продавец, всем, кто тут есть, желаю им по стакану шипусика!» Так пренебрежительно  Пичугина называла «Советское шампанское».

-  Три бутылки хватит? - выставляя спиртное на прилавок, говорила продавщица Люба.

- Может, хватит, а может, и нет. Как Бог  потом подскажет. Но давай пока столько.

Бабка - пьяница брала бутылки в охапку и ставила   их на пол. Затем вынимала из сумки стаканы, раздавала желающим. Стрельнув в потолок пробками, разливала пенистую жидкость. Некоторые из присутствующих отказывались от угощения – не переносили, как они говорили, «шипучки» - от нее в животе пучит,- но большинство пило с удовольствием. За здоровье!

Чем еще запомнилась Пичугина? Трудолюбием. Раньше всех зимой вставала и шла топить свои печи.

Летом Пичугина работала уборщицей, выполняла обязанности курьера. Друзей у нее по-прежнему не было, никто водиться не хотел.

Простились с бабкой-пьяницей  в феврале, после аванса. Она выпила лишнего и, не рассчитав силы, замерзла по дороге в барак. Помочь ей никто не мог. Потемну в поселке не ходили.

ПОЛТОРА   ИВАНА

У многих жителей Двадцатого были свои клички. Была она и у Ивана Корниловича, грузчика нижнего склада. За двухметровый рост его называли Полтора Ивана. Но не своим богатырским ростом запомнился он. Привлекало в нем неистребимое влечение к различного рода экспериментам, которых никогда не мог  довести до конца.

Как-то пришел он к нам домой. В руках - карандаш с блокнотом. Половина листов мелким почерком исписана. Лицо одухотворенное, глаза горят.

- Пантелей Федотович,- обратился он к отцу,- оцени мою бухгалтерию. В ней – план снабжения поселка свининой. К тому же, при неплохих деньгах буду. Вот смотри. Покупаю в соседней деревне трех-четырех свиноматок. Через полгода каждая даст приплод в количестве 10 - 12 поросят. В итоге их у меня получится 30 - 35. Продаю по 25 рублей за голову. Чистая прибыль составит 750 – 850 рублей. В году – два приплода. Как-никак 1500 - 2000 рублей в кармане. Через три года «Москвич» у меня во дворе. Да, и поселок полтонны свинины получит.

- А как с кормами?

- Легко! Моя Зинка ведь в садике работает. Пищевых отходов там – завались!

- Попробуй, может, что и получится  из этой затеи,- отец гостю возражать не стал. По опыту знал: бесполезно Полтора Ивана в чем-то разубеждать. Критические замечания не воспринимал. Злился, обрывал диалог на полуслове.

- Ну, спасибо, сосед, уважил!

Затем Корнилович  пошел к другому соседу с новаторскими идеями. Через день о планах Полтора Ивана знал весь лесопункт. Многие не воспринимали всерьез намерения сельчанина, поэтому в открытую  хихикали. Другие – наоборот, горячо одобряли его идею, хотя наперед знали: начатое им дело никогда до конца доведено не будет. Такой уж он человек – загорится, взбудоражит всех  - и тут же потухнет.

Так случилось и на этот раз. Полтора Ивана на отпускные деньги  приобрел в соседней деревне трех свиноматок. Вскоре принимал роды. Вроде стала сбываться его мечта. Приплод оказался внушительным – 40 поросят. Тут нежданно-негаданно приехал к нему из Белоруссии родственник. Загуляли мужики. Зинаида, жена, после бесплодных увещеваний  мужа угомониться, плюнула на все и ушла вместе с дочкой  к матери, чтобы не видеть лишний раз пьяные рожи. Естественно, за свиньями в  течение недели никто не ухаживал. Голодные мамаши передавили все потомство, перегрызли загон и устремились в огород на вольные хлеба.

Выйдя из запоя, Полтора Ивана увидел в сарае безотрадную картину: повсюду валялись дохлые поросята, свиноматок не было. Последние быстро обнаружились, однако о скором потомстве речь идти не могла. От истощения свиньи были еле живые, к тому, их надо было лечить. Пришлось животных пустить под нож. К сожалению, Полтора Ивановский  «бекон» ни местная рабочая столовая, ни сельчане покупать не спешили. Больше половины мяса из-за отсутствия морозильной камеры пропало. На дворе была вторая половина лета.

После эпопеи со свиньями Корнилович нанялся в соседний лесхоз рубить дома для инженерно-технического состава. Опять ходил по соседям и знакомым с экономическими выкладками, как разбогатеть. После месяца тяжелой плотницкой работы Полтора Ивана заболел желудком. Пришлось оставить и это занятие. В перспективе маячили не менее заманчивые проекты.

КОННЫЙ ДВОР

Он стоял на окраине поселка, недалеко от железнодорожной ветки. Привлекал внимание высоким   побеленным известкой забором, за которым проглядывались  строения конюшен и огромные скирды сена рядом. На фоне черных низкорослых поселковых бараков и  хлипких частных домов, конный двор выглядел светлым пятном на всем поселковом пространстве.

Территория считалась зоной особого санитарного контроля, поэтому туда зайти мог не каждый. Однако детворы это не касалось. Мы знали заветную дыру в заборе, без особого труда с корками хлеба проникали  к стойлам лошадей.

У каждого животного был свой рацион. Лошади, занятые на трелевке и погрузке леса, овса получали больше, чем те,  которые работали в поселке на различных хозяйственных работах. Их мы жалели, при первой возможности подкармливали. Животные привлекали своей силой, благородным нравом. Не было случая, чтобы какое- нибудь из животных укусило или ударило копытом.

Без боязни быть выгнанным с территории конного двора, мы смело наведывались к лошадям, когда работал старый конюх Миша Кульматов, репрессированный в прошлом узбек. По- моему, любил он только лошадей и детей, поэтому всегда прощал нам всякие шалости на конном дворе. Нередко зимой зазывал в сторожку погреться. Здесь было тепло, вкусно пахло подгоревшим хлебом. Это, наверное, от того, что на  плите всегда жарился овес. Им он нас, вечно хотевших есть пацанов, щедро потчевал. Мы шелушили поджаренное зерно, охотно его жевали.

До сих пор в памяти запах конского пота, поджаренного овса и раскаленной печи в сторожке дежурного конюха.

ЛАМПОЧКА

Электричество  в нашем доме  появилось  не сразу. Сначала в доме была семилинейная  керосиновая лампа. Ежедневно перед сумерками мать снимала стекло из лампы и рассматривала его на свет. Затем брала чистую тряпочку и тщательно протирала. Убедившись, что стекло безукоризненно чистое, клала его на полотенце. Принималась за фитиль. Маленькими ножничками аккуратно обрезала нагар, измеряла уровень керосина. Убедившись, что все в порядке, ставила стекло на место и зажигала лампу. На стенах  причудливыми бликами теней начинали отражаться наши лица.

При свете лампы мы готовили уроки, читали книжки, играли. Я любил наблюдать за ярким язычком пламени, который то уменьшался, то увеличивался в размерах. Горел то тускло, то ярко. Почему так происходит, мать объясняла просто: так делает Боженька. Добавляла: если он доволен нами, язычок светит ярче и пламя выше! Мы старались не расстраивать Боженьку своим поведением. Хотели, чтобы в доме всегда было светло.

Вскоре наша семилинейная лампа не понадобилась. Нам  провели свет. Впервые увидел электрическую лампочку. Она висела под потолком и ярко горела. Часами разглядывал ее с разных сторон. Меня мучил вопрос: почему так сильно светит и потухнет ли, если подует сильный ветер? Однажды решил проверить. Когда в доме никого не было, я подтащил к лампочке стол и взобрался на него. Роста не хватало. Поставил еще табурет. Теперь лампочка была перед лицом. Я набрал полные легкие воздуха и, что есть мочи, подул на стекло. Лампочка не потухла. Тут в комнату вошла сестра.

- Ты бы лучше лбом о стенку… Может, тараканов  поубавилось бы в доме! – рассмеялась она. - Слезай на пол, невежда!

Вскоре дома появилось радио – большая  бумажная черная тарелка. Отец прикрепил ее к стенке на кухне, объяснив, что она также работает  от электричества. Глядя на нее, у меня уже не возникало желание к экспериментам.

Цивилизация прочно входила в нашу жизнь.