Новые стихи московской поэтессы Александры Ирбе
 |
Плачет женщина В этом городе столько тоски!.. В этом городе столько печали!.. Поздней ночью подростки кричали, разминая свои кулаки.
Утром - плакала женщина. Вскоре - мчался крик: безбородый мужик бесконечное женское горе заглушать тумаками привык.
Двери хлопали!.. Чувства кипели!.. Падал чайник!.. А грохот такой, будто чертовы люльки-качели понеслись над промозглой Москвой.
Будто кончилось все в одночасье: мир свалился, прогнила любовь, и ненужным нам сделалось счастье, и война начинается вновь.
Но не та, где гранаты и танки, самолеты, бомбежки, «Ура!»; приближается с видом мещанки, с криком женщины, битой с утра,
а еще - плачем тихой старушки, точно вжатой в рукав «кольцевой», и приникшим к вагонной теплушке черноглазым мальчишкой, Муллой.
Не свершилось вселенского чуда! Мир не вспыхнул от боли, когда вышел он, неизвестно откуда, (так всегда и приходит беда).
Вышел он, холод мертвенно-черный между ждущим живым и живым, между плачем, густым, обреченным, и бегущими по мостовым.
Не война - но упавших бросают; Не беда – но обиженных бьют. Наши души в Москве остывают, круче всякого камня стают.
И несутся над миром качели, в небе чертовы бьют жёрнова, плачет женщина утро,.. недели,.. растеряв все земные слова.
Плачет женщина - это не ново - но, как прежде ,печален итог: в этом городе плачущим снова не помогут ни люди, ни Бог.
Монолог бабушки 1. У меня все руки в трещинах, у меня все зубы в гнили. А хотела быть я женщиной: той, которую любили.
А хотела - быть беспечною и богатой... На удачу… Чтобы муж, как им намечено, заимел квартиру, дачу.
Чтобы детки были разными, светлыми такими были, чтоб на все большие праздники к нам бы гости заходили.
Чтоб скучать могла я по дому, лишь едва уйдя куда-то, муженьку звонить без повода, то смеясь, то виновато.
Чтоб соседи поздним вечером про меня не говорили: «Вот ведь бродит!.. Делать нечего!.. Знать, ее недолюбили?..». 2. Не хочу старушкой сильною! А хочу старушкой слабою! Быть и доброю и милою - а не жесткою и храброю.
Не учить подружек-дурочек во дворе на пыльной лавочке: «Ваши близкие ведь умнички, принесли вам ведра, палочки…
Ваши близкие ведь умнички, раз хотя б раз в год заехали! Ах, девчонки мои, душечки, мне-то с вами здесь до смеха ли?»
Застучу своей я палочкой. Никуда тоска не денется! Так хотела быть я лапочкой, с самым лучшим в мире встретиться.
А теперь - все руки в трещинах, а теперь - все зубы сгнили. Не посмела быть я женщиной той, которую любили.
На закрытие музея Маяковского
И после смерти не дадут покоя! Смотри в свой вечный город-зоосад! Тебя собьют шершавою рукою все те, кому ты предан был и рад.
Прораб-пропойца, старый хрыч –строитель за веское спасибо, за гроши. Ты полагал, что будешь им учитель, учитель новой, истинной души?..
Смотри-смотри… Всё прежние пропойцы, и бюргеры, как прежде, на коне. Великие всезнайцы и устройцы в твоем стоят растерянном окне.
И в лодочке твоей под облаками стремятся совершить свой краткий путь. Ты так кричал, что видимо веками их падшим душам не даешь уснуть.
Кричи! Кричи! Пока алеют уши, пока живет на свете червь и раб, который рад продать любые души за капельку бессмертия хотя б.
Пускай твой дом в который раз истопчут, пускай, как дичь, забьют твои стихи, но голос твой почти звериный, волчий пробьётся через вопли и гудки.
И всей тоской надломленного нерва, всей болью без величий и прикрас, почти забытый, но ты будешь первый, ты будешь самый первый среди нас. |
