ЖИЛ ДА БЫЛ ШАМАН-ПОЭТ
      |
100 лет назад родился нанайский поэт Андрей Александрович Пассар (1925–2013) В 25 лет он написал первое стихотворение. В 27 – первую книгу. А в 30 уже стал членом Союза писателей СССР. «Вы разве не знаете, что один его брат – снайпер – уничтожил 237 фашистов, другой – разведчик – захватил 26 языков?!» – такой разговор состоялся в кабинете Александра Твардовского после прочтения стихов Андрея Пассара. – Верить ли услышанному? – спросил автор «Василия Теркина» Андрея Пассара. – Меня там не было, – ответил тот. Стоило один раз взглянуть и сразу же отложилось в памяти: большая, не по росту голова, широкоплечий – таких называют кряжистыми. Он был похож на медведя. Волк ему был братом. Все нанайские роды гордились своим происхождением: Актанка – от Амбы (тигра), Бельды – от Мапа (медведя), Заксоры – от Гуся (орла), Пассары – от Дяргола (красного волка). Этот красный волк и по сей день – загадка природы. Кажется, на голове у него шапка-невидимка. Его мало кто видел. Фамилия Пассар в переводе с нанайского означает «меткий глаз». Вообще-то его отец – знаменитый охотник Гапчи мечтал, чтобы сын стал лучшим в Приамурье медвежатником. После удачной охоты, угощая стариков медвежьей головой, он приговаривал: Смотрите, старики, вот мой сынок, Он будет нам на радость подрастать. Любой шатун его не свалит с ног. Вот будет медвежатник – вам под стать. «Я родился на протоке Амура-Мангбо с чудным названием Ори, в стойбище Муху, что значит «разливающееся водой». В 1929 году протока Ори так разлилась, что жители Мухи перебрались на высокое место между скалистыми сопками – Торчан, которое переименовали в Муху» (из автобиографии А.А. Пассара). ГЕРОЙ ПРЯМОЙ НАВОДКОЙ Если вам захочется окунуться в сказки, то лучшего места, чем библиотека им. П. Комарова, в Хабаровске не найти. – У вас есть книги Андрея Пассара? – Он у вас за спиной! Я обернулся от пронзительного взгляда. Прямо на меня смотрел Андрей Александрович. На стенде с надписью «Наши юбиляры» выложены его книги. Сам поэт неоднократно бывал здесь. Помню его встречу со школьниками. Он рассказывал о Коцали – нанайском духе, который незримо присутствует рядом с хозяином. Является его тенью. Запомнилось, как Пассар чиктерил (шаманил) – брызгал водкой на четыре стороны света. На глазах у изумленных детей достал собачку, вырезанную из дерева, – в нее прыгнул дух. Он был с чудинкой. И не это ли сделало его поэтом? – Ну а как вы здесь, у нас, себя чувствуете? – Как волк в меховом магазине! – отвечал Пассар. Вам не случалось узнавать людей, которых вы никогда не видели прежде? Узнавать, как давних знакомых – по одному движению, по запаху? А слова, обращенные к вам, которых никто не сказал?! Он будто постоянно и с напряжением всматривался куда-то. С ним не раз такое бывало: в разговоре вдруг замолкал, видел нечто. – Вы знаете, – с изумлением говорил артист Михаил Задорнов. – Пассар меня вылечил. Я бросил пить... Возникало ощущение, что Андрей Александрович жил на облаке. И вовсе недалече это облако от земли отрывалось... Как все сказочники, он разговаривал с солнцем, дождем, деревьями, собаками. Всю жизнь хранил матушкин берестяной туесок из-под голубики. Часто открывал его, чтобы почувствовать запах родины. Так же бережно поэт берег все, что ему рассказывали предки. Такими руками, как у него, – с крупными, сильными, тяжелыми кистями – можно было гнуть железо. Заходя куда-нибудь, Пассар заполнял собой всю комнату. Сколько бы ни было в ней людей – все от него намагничивались. – Я сначала – шаман, а потом – поэт! – говорил он. Андрей Александрович перепробовал все: был милиционером, инкассатором в Госбанке, воспитателем, научным сотрудником в краеведческом музее и даже заместителем редактора газеты «Путь к коммунизму». А ближе к концу жизни стал вырезать сэвэнов. Одна такая фигурка, доставшаяся Пассару от деда, спасла ему жизнь на фронте, в Маньчжурии. В 1945-м он служил в отдельном пулеметно-артиллерийском батальоне. Этот рассказ я записал с его слов: «Перед Муданьцзяном бои были особенно кровопролитные. Японцы заминировали все подступы к городу, смертники шли целыми взводами, били с сопок артиллерией прямой наводкой. Другой дороги к городу не было, и генерал Крылов приказал: «Прорвать!» Мы развернули свою «сорокопятку», открыли огонь. Я в расчете был заряжающим. Тут наши самолеты стали бомбить. Метрах в тридцати – взрыв. Японцы пошли в атаку. Кто-то отстреливался, кто-то полз, кого-то тащил я, волоком пер по земле. Наш расчет весь погиб. А меня спас севахи, который был у меня на груди. Волк из лиственницы торо – священного дерева нашего рода. А когда подошли к озеру Циньбоху, то увидели тысячи полуголых китайцев. Они ели какую-то черную кашу – «съедобную глину». Они были такие худые, что даже кожа просвечивалась. Я бросил им хлеба, который у меня был в вещмешке...» Войну поэт закончил в Харбине, был награжден орденом Отечественной войны II степени и шестью медалями. ХОЧУ БЫТЬ АНДРЕЕМ! Родился он 25 марта, в нанайский праздник весны – Вайчамди. Под волчий вой и песни Дубэ-Гэ (матери) появился на свет Андрей Пассар. С шести лет ходил вместе с отцом на охоту. «В семье я был пятым ребенком, отец волновался за мать и отвез ее к доктору. Русский врач, принимавший роды, дал мне свое имя. Меня назвали Вячеславом. Вернувшись домой, родители забыли имя, которое дал мне доктор. Они долго гадали и наконец по каким-то далеким ассоциациям составили имя, несколько напоминавшее то. Получилось новое, никому не понятное имя Биачисла, от нанайского «биа» (луна) и русского «число». Так и звали меня в школе и дома. Часто ребята дразнили. Я дрался с ними, потому что это имя мне не нравилось. Когда строили на Амуре Комсомольск, в нашем большом доме остановился лейтенант Красной армии. Мне командир очень понравился. Мы с ним подружились. Его звали Андреем. Уезжая, он спросил меня: «Биачисла, а хочешь стать Андреем? Я очень обрадовался, потому что мечтал стать, как лейтенант Андрей, командиром Красной армии. Командиром я так и не стал, хотя служил больше шести лет. А вот имя новое приобрел. Хотя и Вячеслав неплохое, но оно мне не подходит. А вот Андрей – да!» (из воспоминаний А.А. Пассара). Только в 10 лет он пошел в школу. Едва закончил шестилетку, отец забрал его «в колхоз, добывать рыбу». «Однажды в Найхин, где я работал завклубом, приехали из Ленинграда собиратели народных песен, сказок и легенд. Поскольку их рассказывали здешние старики, плохо говорившие по-русски, мне пришлось переводить. Делал я это образно и ярко. Мне даже заплатили небольшие деньги...» Пассар поразил ученых знанием тэлунгу, нингманов, сиохоров и гисурэнов: «Тэлунгу нанайцы считают былью, она передаются от отца к сыну, из поколения в поколение. В основе нингман тоже лежит быль, но к ней добавляются фантастические события, много фокусов и превращений. Сиохоры – это сказки, заимствованные от маньчжуров, русских или каких-нибудь других народов. Гисурэн – рассказ о себе или каком-либо другом живом человеке. Если рассказчик или тот, о ком рассказывается, умрет, то его история может превратиться в тэлунгу...» Ему посоветовали учиться. А такие вещи тогда решались на колхозном собрании – отпустить или не отпустить. Мало кого отпускали: мужских рук не хватало. Но Андрея Пассара держать не стали. И он поехал, как ему казалось, налегке, а на самом-то деле – нагруженный всеми надеждами нанайского народа. «Так я оказался в городе на Неве, в одном из его вузов, где учились представители северных народов. Представьте: 1949 год, город еще лечит свои бесчисленные раны, восстанавливает разрушенное. Прогуливаясь, я видел не один раз пленных немцев, которые поднимали на постаменты спрятанные от бомбежек знаменитые петербургские памятники. Впечатление было особое, необычное. И я вдруг написал первое в жизни стихотворение. На родном языке. Его вскоре перевели на русский и напечатали в местной «Вечерке». Его и считаю началом. А в 1952 году в Хабаровске вышел мой первый поэтический сборник на двух языках «Солнечный свет». Вот по этому сборнику меня и приняли в Союз писателей». ПЕРВЫЙ ПАРЕНЬ НА ДЕРЕВНЕ! Корявые, неуклюжие строчки ложились на бумагу. Они еще не были созвучны тому гимну, что бушевал в его душе, – гимну Приамурья. Потом были высшие литературные курсы. Все ныне знаменитые звезды Севера оттуда. Взять хотя бы якутских классиков братьев Даниловых, Григория Ходжера, Юрия Рытхэу, Ювана Шесталова, Владимира Санги. Тогда ежегодно набирали по 40–45 человек. – Мы были молоды. Могли по ночам не спать и радоваться нашим встречам в прекрасной столице. В общежитии – дым коромыслом и опять стихи, стихи... – вспоминал Пассар. На этих курсах он спешил прожить, договорить то, что было отпущено ему в молодости, чему помешала война. В учебнике «История русского литературного языка» слово называлось «речевой единицей». Запрещалось говорить «провинция» – вменялось в обязанность использовать термин «периферия». Периферийщики «держали фронт» и, прежде чем пожать руку собрата по войне, спрашивали: «Где воевал?» Жизнь одарила Пассара дружбой с Николаем Старшиновым – поэтом-фронтовиком. Кто-то режет мои обмотки, Воротник гимнастерки рвет. Слышу голос: – Глотни, брат, водки, И до свадьбы все заживет. Эти стихи Старшинова навсегда врезались молодому поэту в память. Впрочем, почти весь курс был у них «серошинельный». Другой одежды и не было. У каждого из поэтов фронтового поколения было свое коронное: «Перед атакой» Семена Гудзенко, «Сороковые» Давида Самойлова, «Я убит подо Ржевом» Александра Твардовского, «Я только раз видала рукопашный» Юлии Друниной... Редактор альманаха «Поэзия» Н.К. Старшинов занимался пропагандой поэзии на всю страну большим, а по нынешним временам фантастическим тиражом – не менее 50 тыс. экземпляров. Николай Константинович окружил редакцию альманаха акынами, ашугами и сказителями, открыл несколько десятков одаренных поэтов из самых глухих закоулков страны. – Из людей, приведенных им в литературу, можно сколотить колхоз! – с восхищением говорил Пассар. Однажды Андрей Александрович достал заветную шкатулку. Продекламировал из Старшинова о себе: – Первый парень на деревне, а в деревне один я! Нанаец Пассар! Он знает, как поймать рыбу, как свалить медведя, как разжечь костер, как песню спеть! Для него Старшинов был другом на всю жизнь. – По-моему, по-настоящему хорошая книжка получилась, крепкая. Замечаний у меня почти нет, – прочитал Пассар отзыв Николая Константиновича и добавил: – Я, можно сказать, вышел из его шинели. Помню, дыхание перехватило от счастья и гордости, что почти нет замечаний. А.А. Пассара переводили Окуджава, Шефнер, Семенов, Смоляков, Шестакова, Асламов, Кабушкин и другие. Даже с заявлениями о том, что это они Пассара сделали, сам поэт соглашался с присущим ему юмором: – Если бы их не было, меня бы не было. Они мои плохие стихи переводили хорошо... Рекомендацию ему в Союз писателей дал Степан Смоляков: «Андрей Пассар пишет так, будто не прочитал до этого ни одной книги. Подлинный эпос в прозе и поэзии под силу поднять только рыбаку, охотнику с Амура…» СТАКАН ЧАЯ Жил Андрей Пассар в Хабаровске, на улице Красноармейской – рядом с книжным издательством, куда он частенько заходил после прогулки. Ведь издательство – это не одни лишь книги, отпечатанные на бумаге. И даже не редакция. Нет. Это клубок человеческих связей. Это было лоскутное одеяло писательских судеб. И почти за каждым лоскутком стояло дело помощи, ободрения. Дюжие охранники тогда при входе не сидели. И к издательству тянулось все умное, интеллигентное, талантливое. Школьницы с первыми стихами, непризнанные художники и поэты, ходоки из дальних деревень – всем находился стакан чая, а иногда и чего-то покрепче. «ПОЕХАЛИ В МУХУ!» Однажды пригласил меня к себе на родину. Отправляя нас в эту командировку, Николай Кабушкин, которому позарез был нужен очерк в газету «Рыбак Хабаровского края», поставил условие: «Привезите мешок рыбы и ведро красной икры!» – Я должен видеть это своими глазами, – посмеивался Пассар. – Не только и не столько для того, чтобы написать, напитаться этим.... Это путешествие на стареньком уазике напоминало слалом, во время которого летишь с горы. Но там ты знаком с трассой, прошел ее снизу вверх. А здесь фигуры высшего пилотажа приходилось выполнять на рвущемся асфальтовом клубке. Муха исчезла с карты Нанайского района, как неперспективное село, в котором проживало чуть более 100 человек. Вымерло из-за отсутствия людей, погибших на фронте. А протока, как и 60 лет назад, несла свои шумные воды к Амуру, огибая скалистый утес. Андрей Александрович показал мне место, где он родился. Останки бывшей избы утопали в зарослях бурьяна и крапивы, сквозь которые проглядывали кустики черной смородины. Здесь не только каждый кусок хлеба был на счету, но и каждая крупица счастья. Тут же светлым пятном под солнцем густо рос орешник с березами. И такое небо, такой прозрачный воздух, что произнеси слово – за километр слышно. – Здесь родился Николай Иванович Бельды, которого весь мир называл Кола Бельды. С какой болью поэт поведал о том, как ломали начальную школу на дрова, как топтали сапогами самодельную азбуку нанятые за бутылку водки шабашники. Его смятенная, растревоженная душа плакала: – Муху не просто земля, а Россия, моя Россия! До боли близкая, как мать родная! Деревенька ушла в вечность. Река переливалась на солнце радужным блеском. Мы разожгли костер, наловили каких-то немыслимо огромных амуров. Андрей Александрович замастрячил такую вкусную уху с дымком, что, вспоминая это пиршество, я вижу перед глазами человека, который был по-настоящему счастлив. К слову сказать, Пассар был закоренелым рыболовом с полувековым стажем. Он считался лучшим рыбаком среди поэтов и лучшим поэтом среди рыбаков. Что-то здесь присутствовало, какая-то сила и тайна таились в этих зеленых трущобах. Было такое ощущение, что в спину нам остро бьет взгляд, пронзая нас насквозь.
Александр САВЧЕНКО Фото из архива автора
Газета «Приамурские ведомости», № 12 (8452) 2025 года г. Хабаровск |
