Голос немецкого диктора: «Они недостойны называться людьми»
    |
Ленинградскую блокаду прорвали 18 января 1943 года, но окончательное снятие блокады произошло через год, 27 января 1944 года. Гитлеровские войска через два месяца были у стен Ленинграда и пребывали в абсолютной уверенности, что им удастся взять город штурмом. Нам сложно поверить, что в гитлеровской Германии мог кто-то перечить или даже высказывать противоположное мнение. Но именно так было в вопросе о Ленинграде. Целая группа немецких генералов (некоторые из них прошли Первую мировую войну) считала, что штурмом брать Ленинград, укреплённый крупнейший центр, нельзя. Это губительно для армии. А Гитлер, наоборот, истерически, фанатически требовал штурма. Согласно выписке из журнала боевых действий Верховного командования, летом 21 июня 1941 года Гитлер посещает группу армии «Север» и, выступая перед офицерами, в частности, говорит: «Чрезвычайно важное значение имеет Ленинград. В сравнении со значением Ленинграда, Москва — это всего лишь географический объект на карте». Из телеграммы Сталина в Ленинград 29 августа 1941 года: «Только что сообщили, что Тосно взят противником. Если будет так продолжаться, то, боюсь, Ленинград будет сдан идиотски глупо». Вот как это происходило. 8 сентября группа немецкой армии «Север» выходит к Ладожскому озеру с юга, с севера к городу уже подошли финны. И город оказался в кольце. 8 сентября произошёл первый крупный авиационный налёт. Съёмка из кабины немецкого бомбардировщика: самолёт пролетает над ленинградским портом, видны, казалось, бесконечно подающие бомбы. Пожар на продовольственных складах имени большевика Бадаева. Этот пожар в советское время назовут главной причиной голода: якобы здесь сгорело всё городское продовольствие. На самом деле на этих складах продовольствия было на месяц. В это время на ближайших подступах к городу студенты, пенсионеры и школьники, уже практически на виду у немцев, роют противотанковые траншеи и окопы. Очень часто немецкие лётчики сбрасывали бомбы, а иногда на бреющем полёте обстреливали людей. Иногда сбрасывали листовки, в которых говорилось: «Дамочки, не ройте ваши ямочки, придут наши таночки, зароют ваши ямочки». А на обороте — пропуск, переходите к нам, на нашу сторону, у нас хорошая жизнь, новый порядок. Ни одного случая использования по прямому назначению этих листовок не было. Есть такая легенда. Я часто слышала её от блокадников. Дескать, во всём виноват Сталин, он специально не предотвратил блокаду и гибель сотен тысяч людей потому, что ненавидел Ленинград. Во-первых, здесь, ещё до революции, Сталина арестовывала царская охранка, во-вторых, здесь был Киров, главный соперник вождя. В-третьих, это вечная ленинградская интеллигенция со своими антисоветскими настроениями. И, в-четвёртых, Ленинград «оттягивал» на себя большое количество немецких войск от Москвы. Но это всего лишь легенда. На самом деле генералиссимус очень хотел помочь Ленинграду: в августе 1941 года, когда он обратил внимание на угрожающее положение города, спасти его было невозможно. И сил не было никаких. Но русские стояли насмерть. Убедившись в этом, немецкие генералы уговорили Гитлера отложить штурм города. В первый раз Гитлер признаёт, что противник сильнее. Он отдаёт вынужденный приказ о переброске на Москву части танков и самолётов, задействованных под Ленинградом. 20 сентября 1941 года. Жители Ленинграда не знают, что в этот день немцы решили город не штурмовать. Они решили перенести штурм на весну 1942 года, уверенные, что он пройдёт легко: зимой население и армия в блокадном городе просто вымрут. В Бундесархиве хранится секретная директива от 29 сентября 1941 года: «Совершенно секретно. Только для офицеров. После поражения советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого населённого пункта. Предложено: тесно блокировать город и путём обстрелов из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбёжкой с воздуха сровнять его с землёй. С нашей стороны нет заинтересованности в сохранении хотя бы части населения этого большого города». В августе обороной города командовал Клим Ворошилов. Маршал, герой гражданской войны, он оказался совершенно не готовым к такому повороту событий. Через три дня после начала блокады Сталин подписал приказ о снятии Ворошилова и замене его на молодого, решительного Георгия Жукова. Жуков прилетает в город, с аэродрома сразу же едет в Смольный, где безостановочно заседает городское руководство, и прямо с порога говорит Ворошилову: «У меня нет времени на формальности, сдайте дела». Через несколько дней Жуков отдаст свой приказ: «Всякое отступление по линии Колпино — Шушары рассматривается как измена Родине. Наказание — расстрел». Жуков действует жёстко. Но только так ему удаётся навести порядок. Однако в городе он пробудет недолго. Его талант требуется под Москвой, куда Гитлер направил главный свой удар. «Спасибо ленинградцам за помощь москвичам в борьбе с кровожадными гитлеровцами», — такую телеграмму отправит Жуков, когда на фронт будут доставляться боеприпасы, изготовленные на ленинградских заводах. Немецкая пропаганда заходится в злобе. Голос немецкого диктора говорит: «Пусть Рузвельт и Черчилль посмотрят на эти азиатские лица, в них нет ничего человеческого. Это большевистские орды. Их надо истреблять, они недостойны называться людьми. Вот кому помогают союзники России». «Мы знали, что в Ленинграде людям тяжело, — вспоминал унтер-офицер вермахта Хорст Фойгт. — Что они от голода падают прямо на улицах. Мы стояли так близко к Ленинграду, что я видел, как в городе ездят трамваи». Трамваи в городе ходят до декабря 1941 года. Но днём 8 декабря электричество в городе выключили, и трамваи до депо не доехали, оказались брошенными прямо на улицах. С тех пор прошёл 71 год. Увы, живых свидетелей того времени всё меньше с каждым годом. Встреча с человеком, пережившим блокаду, способна разбередить наши души, помочь осознать, что пережили жители Ленинграда. В Ростове остались всего три очевидца страшных картин осажденного города. О тяжелых годах своего детства рассказал мне Юрий Павлович Евстигнеев. 8 сентября 1941 года кольцо блокады намертво сомкнулось, Ленинград попал в железные тиски, из которых, казалось, не выбраться. Горожане стали запасаться продуктами, действовать сообща, чтобы организовать помощь бойцам — защитникам города. Юрий Павлович говорит, что с началом войны он, четырехлетний мальчик, словно за один миг стал взрослым, по сей день помнит ужасы блокады. Маленький Юра жил с мамой Ириной Григорьевной и старшей сестрой Розой, его отец в первые дни войны ушел на фронт. Мать с детьми не успели эвакуировать из Ленинграда, потому что практически сразу начались систематические обстрелы, и пути для эвакуации были отрезаны. Как и многие, они остались выживать назло врагу, чтобы ни за что не отдать родной город фашистам. И семье Юрия Павловича пришлось несладко. В булочные, где выдавался ежедневный паёк, были огромные очереди. Дома мама варила кожаные ремни, канцелярский клей, сладковатый вкус которого блокадникам не забыть, наверное, никогда. Юрий Павлович вспоминает, что в первую зиму пайки хлеба становились с каждым днем все меньше. Ленинградцы спокойно рассказывали о бомбёжках, о разрухе, о смерти. О голоде спокойно они не могут говорить. Нижняя норма выдачи хлеба — 125 граммов в сутки для неработающих, устанавливается в январе 1942 года. Становится обиходным слово «дистрофия». Впервые открываются стационары для дистрофиков. Событие для мировой медицины беспрецедентное. У многих людей выявлена дистрофия третьей степени. Один из главных признаков — блуждающий, ни на чём не останавливающийся взгляд. Вывернутые веки, кровавый понос. При третьей степени дистрофии человек уже обречён, спасти его невозможно. После войны врачи, пережившие блокаду, предложили научный термин «дистрофия алиментарная», т.е. от отсутствия пищи. Медицина при дистрофии предлагает легко усваиваемая пищу, содержащую много белков, много углеводов, питаться пять раз в день, но даже мечтать о таком в блокадном Ленинграде люди не могли. Хлеб был самой сладкой мечтой. Для сына и дочки Ирина Григорьевна Евстигнеева растворяла крошки в горячей воде, это и была вся еда. Спасала ленинградцев только авиация и «Дорога жизни», проходившая по Ладожскому озеру. Помимо голода, Ленинград постигло и природное бедствие: очень сильные морозы. Особенно в первую, самую голодную, зиму: столбик термометра порой опускался до -40 градусов. Закончилось топливо, замёрзли водопроводные трубы, почти все дома остались без света и питьевой воды. Юрий Павлович помнит, как мама топила печь-буржуйку. В ней сгорела вся мебель, находившаяся в квартире. Женщины ничего не жалели, чтобы обогреть и накормить своих детей. За водой Евстигнеевы ходили на Неву, которая была в 150 метрах от их дома, но и это расстояние с каждым разом преодолевалось все трудней. Река была сильно замерзшей, в ней делали проруби. Ведра, бидоны возили на санках или тележках. Настолько не было сил, что зачастую один человек толкал, а другой тянул. Оголодавшие люди порой не могли донести чайник с водой до дома, им приходилось по нескольку раз отдыхать. Поначалу все это вызывало страх, а потом картина стала привычной: на улицах города можно было увидеть замертво падающих людей. К сожалению, смерть не обошла стороной и дом Юрия Павловича. В голодные и холодные годы блокады они с сестрой Розой потеряли мать. Многие ослабевшие женщины и дети после нескольких месяцев осады не могли передвигаться. В морозы они надевали на себя всё, что есть, и ложились в кровать все вместе, чтобы согревать своим теплом друг друга. Так поступали и Евстигнеевы. Ирина Григорьевна до последнего старалась отдавать свое тепло маленьким сыну и дочке, но силы с каждым днем покидали ее. Однажды утром дети проснулись и не увидели маму рядом, она почему-то лежала на их ногах вся закоченевшая. Мама умерла от голода, и в последние минуты жизни грела малышей с надеждой, что они обязательно выживут. Юрий Павлович говорит, что два или три дня они с сестрой кричали от горя, страха и безысходности. Их спас от гибели патруль, матросы и управдом обходили все квартиры и нашли замученных, полуживых детей. Малышей определили в детские дома, где они пробыли до окончательного снятия блокады. С первых дней осады Ленинград то и дело подвергался артобстрелам. Опасно было ходить по улицам и проспектам, но необходимость заставляла это делать. Люди шли на работу, набрать воды в Неве, отоварить хлебные карточки. Юрий Павлович вспоминает, что на некоторых улицах города были надписи, оповещающие об опасности, которые сохранились кое-где как память о военных годах. Юре и Розе Евстигнеевым было суждено пережить блокаду, большую ее часть они находились в детском доме. В 1944 году их разыскал отец, которого комиссовали с фронта из-за тяжелого ранения. Павел Егорович забрал детей домой, где они начали жизнь заново, без войны, голода и смерти. Юрий после окончания школы уехал из Ленинграда на юг, где они с друзьями хотели найти работу. В поезде они познакомились с людьми из Донецка, который только начинал строиться. Им рассказали, что в городе есть шахты, куда требуются рабочие, и ребята решили попробовать себя в горняцкой профессии. Юному Евстигнееву город и труд шахтёра пришелся по душе, он сразу решил здесь обосноваться. Через полгода женился на девушке Рае, с которой они живут вместе уже 60 лет, имеют двух дочерей и внука. За эти долгие годы Юрий Павлович много раз был в родном Ленинграде, который до сих пор называет домом. Город на Неве — это его родина, где он вырос, маленьким мальчиком ходил с родителями на стадион. Потом пришлось пережить самое страшное в его жизни: войну, блокаду, голод и смерть мамы. Не стал там жить, потому что не любит суету, шум, да и здесь быстро прикипел душой к донецким степям и шахтам. Он гордится, что трудился шахтером, ни на какую другую эту профессию не променял бы никогда. Подземный стаж у Юрия Павловича солидный, более 40 лет. Его всегда ценили и уважали как работника и человека. О заслугах и наградах он скромно умалчивает, говорит, что не важно это всё. Ю. П. Евстигнеев и на пенсии долгое время ни дня без дела не сидел, ведь он мастер на все руки. Сейчас, к сожалению, подводит зрение, а так сил бы еще хватило на многие дела. Юрий Павлович — очень добрый и хороший человек. Он любит животных, до недавнего времени у них с супругой Раисой Ивановной было несколько кошек и собак. Но старый дом снесли, и в новую квартиру переехали только два кота. Хозяин о них очень заботится и сетует, что другие разбежались, и их теперь не найти. Дома у Юрия Петровича очень много книг, которые он перечитал не один раз. Произведения классиков, по его мнению, воспитывают в нас настоящих людей. Еще Юрий Павлович владеет коллекцией виниловых пластинок, очень любит слушать Высоцкого. Нашему поколению Юрий Павлович советует жить полной жизнью, не лениться, работать, любить и с добротой относиться друг к другу.
Автор Полина Ефимова
|
