НЕДЕТСКИЕ РАССКАЗЫ О ВОЕННОМ ДЕТСТВЕ

Люди, я любил вас, будьте бдительны! Слова, которыми заканчивается

книга «Репортаж с петлей на шее» героя чешского Сопротивления, писате-

ля Юлиуса Фучика (1903 - 1943) вновь актуальны сегодня.

МЫ БЫЛИ, БЫЛИ!

Нет, мы не просто были, мы еще есть! Мы – дети Победителей в кровопролитнейшей из войн, когда-либо происходивших на Земле. Мы подытоживаем события того периода времени, когда стали живыми свидетелями величайшего подвига народа, победившего фашизм, не давшего ему пустить по миру корни зла и человеконенавистнической морали.

Минувшая война сделала нас такими, какими мы были потом всю жизнь. Для двух поколений она определила уровень и образ жизни как причину нищеты, неустроенности и сиротства. Мы, состарившиеся ещё в детстве, не успели стать удачливыми, не хватило времени, Детство было заменено непосильным взрослым трудом рядом с теми, кто приближал Победу у станков, на полях, в боях.

Кто помнит о нас, детях войны? Я не слышала, чтобы когда-нибудь за прошедшие 75 лет сказали, сколько нас выжило, сколько погибло в годы войны. Мы и сейчас забыты государством. Мы рядом с вами, но уже облысевшие, гнилозубые, больные, спившейся, не найдя своего идеала, обойденные вниманием общества. Инфаркты и инсульты косят нас. Патриотизм и самопожертвование живёт в наших сердцах как ни у кого из людей последующих поколений.

Эту войну мы, дети войны, будем помнить всегда. Все годы твердилось – фашизм уничтожен, фашизм не пройдет. И не заметили, как в сердце Европы он пустил свои корни и сразу принёс жестокость, безжалостную расправу над людьми.

Мы склоняем головы и скорбим о невинных, заживо сожжённых людях в Одессе, об убитых и растерзанных мирных жителях, искалеченных детях Донецкой и Луганской народных республик, лишний раз убеждаясь, что это – лицо фашизма. Будьте бдительны, люди!

ДОВОЕННОЕ ДЕТСТВО

Я родилась в деревне на Смоленщине 5 марта 1936 года. В семье нас было четверо детей – две девочки и два мальчика. Старшие братья – Миша и Витя, старшая сестра Нина. Я оказалась последней, так как ещё одна сестрёнка, Вера, она была младше меня, умерла до войны.

Мой папа – Григорий Степанович, 1901 года рождения, закалённый коммунист, до войны прошёл жесткие времена коллективизации, организовывал колхозы. Преданный Сталину и партии, выполнял все директивы, спускаемые сверху. Сказано, чтобы у коммунистов в хатах ни одной иконы не было, и папа разбил и выбросил из избы все иконы своей матери – нашей религиозной бабушки Васты, уже будучи женатым на моей маме. Мамин отец Купрей выдал замуж свою дочь, мою маму, за видного, красивого деревенского парня. Григорий не пил, не курил, был спокоен и уверен в себе. Мама сопротивлялась, кричала: «Я не люблю Гришку, не пойду за него замуж!». Но батюшка был неумолим. Стукнув огромным кулаком по столу, закричал на дочь: «Не смей ослушиваться родителей!». Вскоре их обвенчали.

Дедушка Купрей и бабушка Фёкла жили на хуторе возле Плещеевской церкви, которую впоследствии взорвали немцы. Бабушка была очень набожной, а мама с детства пела в церковном хоре. У неё был чистый, звонкий голос. Она всю жизнь пела церковные песнопения, и мне нравилось всё. Отец не пускал маму к родителям на хутор. А она не испытывала к нему особой любви и привязанности и все чаще оставалась ночевать у своих родителей. Отец имел большую власть в деревне. Сразу после создания колхоза его назначили председателем. Это были 1930 1933 годы. Коллективизация шла болезненно. Мама рассказывала, что в те годы, когда односельчан сгоняли в колхозы, был сильный голод. Измождённые люди с вилами в руках подходили к нашей хате и требовали от отца зерна и хлеба.

Чтобы мама не общалась со своими родителями, отец решился внести их в список переселяемых в Сибирь людей. Кто-то сообщил деду Купрею , что Григорий внёс его с женой Фёклой в список переселенцев. Дедушка с бабушкой быстро собрали пожитки и уехали в Ленинград к старшей дочери Полине. Во время блокады города, они умерли от голода.

Позже папу из председателей колхоза перевели в трактористы. Он занимался нашим воспитанием больше, чем мама. Мои старшие братья всю жизнь говорили об отце как о порядочном, умном, добром человеке.

ДЕРЕВЕНСКИЙ БЫТ

Мама возвращалась с работы раньше папы. К этому времени пастух пригонял с лугов большое стадо коров и овец. Издалека слышалось громкое мычание недоенных коров, шедших к своим дворам. Их ревностно охраняли грозные быки, которых мы боялись.

Помню внутреннее убранство нашей избы: большая печка из красного кирпича служила постелью бабушке Васте. Сама изба была бревенчатой, сложенной без единого гвоздя. Щели между брёвен забивали сухим мхом, для сохранения тепла. На стенах висели расшитые полотенца – рушники. Дощатые полы не красили. Они были светлые, во время уборки их выскабливали до блеска. Доски для пола изготавливали вручную, распиловка шла вдоль брёвен, причём один человек стоял высоко вверху и пилил, второй – внизу. Полы застилали домоткаными дорожками. Во многих избах стояли деревянные ткацкие станки. Окна были небольшими, с красивыми занавесками. На зиму ставили вторые рамы, между ними закладывали рябину или калину, и мы любовались этой красотой. Зимний, морозный рисунок на стеклах был другой, чем сейчас. На стеклах мороз рисовал ветки деревьев, даже леса и животных. Это был наш, деревенский Мороз. От печки шло тепло. В холодные дни печку топили жарко, чтобы она за ночь не успевала остынуть.

Зимой взрослые носили валенки, изготовленные своими сельскими мастерами. А если на улице было сыро, то на валенки надевали резиновые калоши. Задняя часть подошвы валенок подшивалась кожей. Детские валеночки были мягкими.

Никаких пальто не было. Одевались в шубы из овечьих шкур, которые выделывали в домашних условиях. Шубы получались лёгкими и тёплыми. На головах у женщин красовались большие коричневые шерстяные платки. К весне бабы переодевались в рабочие телогрейки или, на праздники, в плюшевые приталенные куртки на ватине.

Мама с бабушкой вставали утром, чуть свет, чтобы успеть всех накормить. Они хлопотали у растопленной печки, готовили пищу. Еда состояла обязательно из щей с кислой капустой или из супа с картошкой. Иногда на второе приготавливали пшеничную или же гороховую кашу. Её ели с молоком.

Был свой творог, сметана, масло. Масло сбивали в маслобойках вручную. Капусту заготовляли осенью, бочками, выставляли её в сенях. Хлеб выпекали в печках. Тесто замешивали в дежке, деревянном широком бочонке, не закладывая в него никаких дрожжей. Тесто закисало, хлеб получался необычайно вкусным.

Посудой служили глиняные чашки разных размеров. Деревянные, разрисованные причудливыми узорами ложки изготавливали сами или покупали. О существовании тарелок не знали не только дети, но и взрослые. Пища готовилась в чугунках, была вкусной, свежей.

Если кто простывал, его загоняли на печку, она хорошо прогревала кости. Заболевшего поили горячим молоком с какими-то добавками.

УХОД ЗА ЖИВОТНЫМИ

С утра мама надевала телогрейку, выходила в хлев, где стояли овцы и корова, чтобы дать им сена и воды. А. когда приходило время отёла коровы, то дежурила ночью. Народившегося телёнка тащили в кутушок – пространство между печкой и стеной. Телёнка вскармливали тёплым коровьим молоком. Когда рождались ягнятки, их тоже помещали в избе, а потом уже подсылали к овцам-матушкам. По краям нашей хаты стояли скамейки, в левом углу – большой стол, за которым ужинали всей семьей. Со стороны печки – железные кровати с матрацами, набитыми соломой.

Так шла в те годы сельская жизнь. Вокруг – домашние животные, их говор, требования к хозяйке. Мы все были втянуты в повседневную жизнь родителей. За общим столом, за едой, говорили о делах, о животных. Хватит ли нам сена, сколько собрано зерна и картошки.

Шла довоенная жизнь, с её горестями и радостями, с праздниками и шалостями, в заботах о хлебе насущном.

ПОГОРЕЛЬЦЫ

В марте 1942 года немцы сожгли не только нашу деревню Терехово на Смоленщине, но и на много километров вокруг не осталось ни одного населенного пункта, ни одного дома, только кирпичные чёрные печи с высокими трубами. Картофель, который был под полом дома, сгорел. Внизу можно было найти испечённый, который можно было есть.

Вечерами у каждой уцелевшей печки горели костры, возле которых грелись вернувшиеся из леса люди. Помню, как бабушка Васта положила меня на живот, сама легла на матрац, накрылась одеялом. Она согревала меня своим телом. Я плохо помню, в то время мне исполнилось 6 лет, сколько прошло времени и как мы продолжали жить всей семьёй на улице, чем питались. Только помню, что было очень холодно, а потом помню, что было уже тепло. Взрослые говорили, что немцы далеко не ушли, а остановились за Днепром. Это не более десяти километров от нас. Там дома не жгли, но там не было и партизан. Ушёл с немцами и староста Мирон с двумя сыновьями-полицаями. Мы знали, что ещё один его сын в Красной Армии воюет против фашистов.

ТАНКИСТ

В один из вечеров, когда мы грелись у костров, тишину нарушил громкий звук движущегося танка. Это был наш советский танк. Мощно и быстро по дороге мимо нашего пепелища боевая машина проследовала к другому, где сидела пожилая женщина с двумя почти взрослыми дочками, и остановилась там. Мы все бросились к танку, из которого в шлеме, с орденами на груди и со звездочками на погонах, с открывшегося люка башни спрыгнул на землю красивый парень. Это был сын сидевшей на пепелище жены старосты Мирона – Мирониха. Танкист обнимал мать, сестрёнок, спрашивал, где отец, братья. Мать рыдала в объятиях сына, а сбежавшиеся к их костру односельчане сообщили танкисту-герою, кто его отец и братья, ушедшие с немцами.

Костер хорошо освещал молодого офицера, его форму и лицо, полное недоумения и разочарования. Он снова обнял плачущую мать, затем быстро забрался в танк, который быстро исчез в темноте. Позже, когда части Красной Армии с боями брали Смоленск, Миронихе пришла похоронка на сына-танкиста. Позже рассказывали, что бывший староста Мирон был взят красноармейцами в плен и умер в лагере для военнопленных.

НАШИ

До прихода Красной Армии мы жили в землянке. Размером она была три метра на четыре, высотой метра два. В ней умещалось две кровати. Сверху накат из бревен, засыпанный землёй, сбоку земляные стены, внутри землянки – печь, труба которой выходила на поверхность. На печи можно было даже погреться. Конечно, она была меньше, чем в избе и, наверное, сложена из кирпича, уцелевшего после сожжённого дома.

В один из теплых солнечных дней со стороны леса послышался гул и в деревню вошли наши советские солдаты. Мощные машины тащили большие пушки, которые солдаты, руководимые командирами, устанавливали на пригорке стволами в сторону Днепра и открывали стрельбу. Мы, дети, вылезли из землянок и бросились к артиллеристам. Солдаты гнали нас в укрытие, так как в нашу сторону из-за Днепра летели вражеские снаряды. Идет бой, а моя мама вытащила из землянки корыто и стирает бельё. У зеленой нарядной березы снарядом срубило крону, солдаты бегут с ружьями и кричат:

– Женщина, немедленно уходите, убьёт!

Мама смеясь, отвечала:

– Немецкая пуля меня не взяла, а своя тем более не убьёт!

ВЕСНА 1942 ГОДА

Вслед за боевыми частями Красной Армии двигались тылы и медсанбаты. На проходящих танках и автомашинах были начертаны лозунги «За Родину!», «За Сталина!». На грузовиках с гармошками и песнями ехали наши солдаты. Мы вылезали из маленьких землянок, как кроты из нор, и бросались навстречу нашим освободителям. У многих на гимнастерках блестели медали. Небольшой отдых в селе, и они снова отправлялись в путь – на запад.

А девчата, соскучившись по ласковым взглядам парней, второпях надевали на себя лучшие наряды, которые удалось сохранить после пожарищ, бежали к бойцам и командирам, обнимали их, желали скорейшего возвращения домой. Более бойкие обменивались адресами, дарили на память вышитые платочки.

Однажды к нам в землянку пришла очень красивая девушка в армейской шинели. Пришла уставшая, измученная, какая-то невесёлая. Это была мамина племянница, участвовавшая в боях под Москвой. Она накормила нас чем-то вкусным и ушла в свою часть.

Почтальоны приносили девчатам солдатские письма: треугольные конверты со штампом полевой почты. Сколько радости от этой весточки! Жив, воюет, любит! Теперь мы наизусть знали девиз наших освободителей: «Враг будет разбит, победа будет за нами!». И это весна 1942 года. Ещё три года до конца войны, а уже была такая уверенность в победе.

ГОЛОД

Величайшим наказанием человечества является голод. Так как никакой пищи у нас уже не было, то мы питались крапивой и лебедой. Иногда появлялся какой-то жмых, видимо, отходы от переработки льна. Это был праздник, хотя жмых невозможно было есть, но голод не тётка. Весной на колхозных полях собирали мёрзлый картофель – лакомство.

Местная власть решила отправить детей и бабушек в другую деревню, за 25 километров от нас, где фашисты не успели сжечь дома. Ведь вся наша сожжённая деревня жила в землянках.

ПОМНЮ

Перед уборкой урожая на полях нас на телегах привезли в село. Моя бабушка осталась работать в колхозе, и я, в отличие от других сверстников, была одна.

Меня поместили на постой к пожилой женщине, которая сказала, что будет меня кормить, если я буду таскать снопы, убирать урожай. Для меня, маленькой, снопы оказались очень тяжелыми. Босые ножки все были в крови, исколоты соломой, оставшейся торчать на поле после снятия колоса.

Со мной жила глухонемая 13-летняя девочка. Она таскала снопы в указанное место, а вечером хозяйка давала ей кусок хлеба и суп. Мы спали в пристройке дома, в сенях, внутрь дома не заходили. Девочка, когда меня лишали ужина, оставляла мне кусочек хлеба от своей небольшой порции и, мыча, торкала мне в руки, когда мы ложились спать. Нежно гладила мои волосы на голове и плакала, прижимая к груди. Осматривала мои исколотые ноги, вытаскивала занозы. На её лице столько было горя и печали за мою жизнь…

Я бегала на сельское кладбище. Когда похоронят умершего человека, но на могиле оставляют немножко что-то из пищи – яйцо, хлеб, огурец, картошку. Меня никто не навещал, я уже думала, что мои родные забыли о моём существовании, но однажды услышала:

– Тома!

Возле запряженной в телегу лошади стояла сестра Нина, приехавшая за мной. Она вытащила варёную картошку из холщового мешочка и дала мне поесть. Я никогда не ощущала такого вкуса картофеля, как в тот момент! Я была голодна, истощена, больна.

Сестра Нина завернула меня в какое-то старое одеяло, положила на дно телеги и прикрыла сеном. Нам нужно было проехать несколько военных постов, прежде чем добраться до дома. Проверяя, солдаты спрашивали: «Куда путь держите?», шевелили сено, чтобы проверить, не везёт ли она чего лишнего. Мое высохшее тельце, прижатое ко дну телеги, отыскать было невозможно.

Тамара СПИЦЫНА

«Ветеран янтарных рубежей», № 5-7 (32-34) 2020г.  и № 1 (35) 2021г.

Газета ветеранов органов безопасности по Калининградской области