САША ГРЯЗНОВ

Очередная глава "Чеченских записок"

1 сентября 1996 года. Настроение было приподнятое. Детки на Дальнем Востоке пошли в школу. Начинался новый учебный год. С утра мы «намотали» полторы тысячи километров, и уже хотелось наполнить хоть чем-нибудь желудки!

Погода была дрянь!

После каждого взлёта с аэродрома, мы ныряли в густую, тяжёлую, со свинцовым отливом, низкую облачность, набирая безопасную от обстрелов из стрелкового оружия высоту 1500 метров.

После нескольких таких обстрелов наших бортов, свободно летающих на предельно-малых высотах, руководство приняло решение «поднять нас на высоту»! Исключение составляли полёты на ближайшие площадки и блокпосты, да и то расположенные в равнинной местности, так как летать в облаках в горной местности было крайне опасно.

Сейчас же мы неслись на предельно-малой высоте из Моздока во Владикавказ, на госпитальную площадку Шалхи, где нам было обозначено забрать группу вновь прибывших контрактников и перевезти их в Ханкалу.

Оставив правее взлетно-посадочную полосу аэропорта Беслан, мы обогнули окраину Владикавказа и вышли на площадку Шалхи, и с разрешения РП площадки произвели посадку. Вокруг уже суетился народ, желающий улететь в Ханкалу, и его было явно больше, чем мы могли бы взять. Здесь опять была надежда на Андрюху Васьковского, который мог за минуту отсортировать пассажиров на «везунчиков» и «невезунчиков». Причём, последние абсолютно на него не обижались, а уважительно и стоически принимали его решение. Группа улетающих, скорее всего уже заранее ими самостоятельно отсортированных, переминалась с ноги на ногу у края бетонной площадки, во главе с молоденьким лейтенантиком, не выпуская из рук свою нехитрую поклажу. Но и их, всё равно, было много. После остановки винтов, Андрюха со вздохом пошел досортировывать группу.

Построив кандидатов, он обошёл строй и осмотрел их поклажу, а затем рукой указал, кому можно было загружаться в вертолёт. Тем же, кто остался у края площадки, он спокойно что-то объяснил, и они, безропотно развернувшись, поплелись в сторону ожидающих их машин.

Саша Грязнов, поколдовав над раскапоченными движками и главным редуктором, спустился вниз и, осмотрев вертолёт, поднял большой палец, показывая, что борт готов к полёту. Мы уже начали готовиться к запуску, как заметили, что к площадке, на большой скорости несётся старенький, потрёпанный УАЗик.

Резко клюнув носом, визжа тормозными колодками, он становился у края площадки. Пассажирская дверца распахнулась и из машины выскочил прапорщик - нач.прод. из Будёновского вертолётного полка, с которым мы частенько возили продовольствие из Моздока, Беслана и Владикавказа в Ханкалу, а с Каспия подбрасывали деликатесную рыбку, которую он, скорее всего, обменивал на всякие вкусности у местных поставщиков. Вот и сейчас он выскочил с каким-то большим и тяжёлым баулом и настоящим кожаным курдюком под мышкой, в котором перевозили настоящее кавказское вино.

В два прыжка он преодолел пространство до вертолёта и в мгновение заскочил по стремянке в переполненную грузовую кабину, несмотря на свою объёмную поклажу.

Пассажиры, как в вертолёте, так и оставшиеся на площадке, с интересом и небольшим возмущением смотрели на его действия. Но прапорщик, как ни в чём не бывало, спокойно пробрался в конец салона, бросил на створки свой баул и, не выпуская из рук курдюка с вином, безапелляционно раздвинув сидящих на откидных креслах пассажиров, стал искать свободное место, активно двигая бёдрами по сторонам. Он был одет в выцветшую и застиранную камуфлированную «мабуту» без знаков различия, и только мы знали, что он простой прапорщик, остальные же не могли понять кто он, и крепче прижимая к себе свою поклажу, смирились с его действиями. Да и видя, что мы не предприняли никаких действий, чтобы его остановить, опустили глаза в пол, думая, что так и надо, а главное, что они уже в вертолёте, а там «хоть трава не расти»!

Андрюха, отвернувшись от грузовой кабины и усевшись поудобней в кресло, хитро улыбался, явно что-то задумав.

Грязнов продолжил колдовать выключателями, готовя вертолёт к запуску.

Через десять минут мы плавненько взлетели, перегруза не ощущалось, так как топлива было немного, и машина, спокойно шелестя лопастями, тянула вверх.

Через минуту после взлёта, мы вошли в свинцового отлива облака и стали набирать высоту.

Андрюха, беспокойно поёрзав в своём кресле, всё ещё продолжая хитро улыбаться, опять оглянулся в грузовую кабину и махнув прапорщику рукой, пригласил его в кабину, пальцем показывая на курдюк, и давая ему понять, что его тоже надо с собой захватить. Затем перекинул кресло переднего бортстрелка из походного положения в боевое, закрывая пульт автопилота, хлопнул по нему, указывая прапорщику, чтобы он на него сел.

Я с улыбкой наблюдал за всем этим, продолжая в «молоке» спокойно набирать высоту, уже догадавшись что задумал правак.

Прапорщик стал протискиваться в кабину, но Саша Грязнов обладая значительными размерами своего тела, понял, что это не получится и предложил ему сделать ротацию прямо в тесной кабине экипажа.

Привстав со своего кресла, он повернулся спиной к направлению полёта и согнувшись, потянулся «пятой точкой» к остеклению кабины, впуская интенданта и тоже хитро улыбаясь.

Обладая крупными чертами лица и пышными усами, его улыбка всегда превращалась в шикарную «моську мартовского кота».

Саша вообще был душа-человек! Дважды повоевав в Афгане, он не утратил человеческих качеств, не зачерствел, а только приобрёл их самые лучшие стороны. Отзывчивый и всегда улыбающийся, он был душой компании, а в профессиональных навыках ему вообще не было цены!

Продолжая пропускать прапорщика в кабину, Саша стал выпрямляться и разворачиваться в сторону своего кресла, но, не учтя свой рост, головой, с одетым на неё лётным шлемом, задел планку выключателей гидросистемы.

Как уж так получилось, но одна из пряжек шлемофона зацепилась за прикрытый предохранительными дужками рычажок выключателя основной гидросистемы, и в последующее движение головы борттехника, она потянула его вниз и, незаметно, отключила основную гидросистему.

В этот момент пространство впереди вертолёта посветлело и ещё через секунду мы вышли из облаков.

Ярчайшей синевы небо и ослепляющее солнце ворвались в кабину.

Лёгкий рывок ручки управления, зажатой в руке, и усиленной небольшим мышечным давлением на неё, передался на вертолёт хорошим рывком. Машина, резко дёрнувшись и опустив нос, опять нырнула в серую пелену. На потолочной панели оборудования кабины отчётливо защёлкало аварийное табло подключения дублирующей гидросистемы, рукоятка управления шагом несущего винта «встала колом»!

По ощущениям машина, глубоко завалившись на бок и ещё больше опуская нос, с увеличивающейся вертикальной скоростью, стала просто падать!

Андрюха, резко поставив ноги на педали и схватившись за ручки управления, стал оказывать мне помощь в выходе из аварийной ситуации, лишь только выдавил из себя:

- Основная! Отказала!

В облаках, визуально определить положение машины, относительно горизонта было невозможно. О том, что вертолёт, опустив нос, падает, я понял по завалившейся вперёд и вправо планке авиагоризонта, увеличивающейся вертикальной скорости снижения на вариометре и лёгком ощущении невесомости.

Мгновенно оценив обстановку, я понял, что отказа-то и не произошло, а падение вниз стало следствием неустановленного перемещения борттехника в тесной кабине.

Отточенными и натренированными за годы лётной работы, последовательными движениями органами управления по выводу вертолёта из усложнённого положения, опираясь только на показания приборов, я привёл его сначала в горизонт, выводя из пикирования и глубокого правого крена, а затем, потянув ручку «шаг-газ», перевёл его в набор высоты.

Увеличившаяся положительная перегрузка «сделала своё дело», и грузное тело Сани, с возросшим весом грохнулось на его рабочую чашку сидения. Глаза его были широко открыты от удивления. Скорее всего, он так и не понял, что произошло.

Андрюха кивком головы указал мне на отключённый выключатель основной гидросистемы и, зажав рукоятки управления, дал мне понять, что он взял управление на себя. В этой ситуации я понял, что был ближе всего к выключателю и, быстро вскинув руку, перевёл его в рабочее положение. Загоревшееся сигнальное табло основной гидросистемы и погасшее жёлтое - дублирующей, указали, что у нас всё пришло в штатное состояние. Только прижатый к своему рабочему месту перегрузкой бортовой техник, схватившийся за стенки входа в кабину, всё ещё был «выведен из строя» и никак не участвовал в работе экипажа.

Через пару секунд вертолёт опять вышел из облаков, и яркое солнце залило своим светом кабину экипажа.

Вся эта ситуация длилась не более тридцати секунд. Лёгкий стресс и всплеск адреналина в кровь сделали своё дело.

После небольшой паузы, одновременно выдохнув, мы с Андрюхой расхохотались.

Нач.прод. тоже, скорее всего, ничего не понял из наших кульбитов, продолжая сидеть на откидной крышке-стуле и держась обеими руками за приборные доски, зажав между ног кожаный курдюк с вином.

Лишь только Саня, крутя головой и смотря широко открытыми глазами, то на меня, то на Андрея, выдавил:

- Чё?

- Саня! Ты как медведь в посудной лавке! Тебе с твоим «фюзеляжем» только на Ил-76 летать, - покрутил я головой и, убрав руки и ноги с управления, отдал его пилотирование Андрею. Дальнейший полёт прошёл спокойно, и через тридцать минут мы произвели посадку в Ханкале.

Нач.прод., в виде благодарности, отлил нам пару литров густого тёмно-красного вина из своего курдюка, и я впервые попробовал настоящее домашнее абхазское «Киндзмараули»!

К сожалению, сердце Саши тоже не выдержало всех этих войн, и он, спустя несколько лет после возвращения со своей очередной боевой командировки, ушёл от нас «в свой последний полёт».

Штинов Станислав Борисович, полковник в запасе, ветеран боевых действий