ТУМАН

14 августа. Утро……..

Тягучий, липкий туман обволакивал, как казалось, всё тело.

Капельки тумана, превращаясь в тяжёлые капли воды, скатывались по щекам и шее под, и так уже мокрую одежду, отчего становилось ещё более омерзительней!

Мы шли через расположение частей ханкалинской группировки на аэродром, чвакая, при каждом подъеме ноги, липкой, коричневато-серой жижей.

В этой ситуации уже дойти до бетонных плит рулёжной дорожки аэродрома было спасением!

Но мы шли совсем с другими мыслями:

- Может сегодня-то вся эта мгла, влага, жижа продержится хотя бы до вечера, и даст нам возможность, даже в мокрой, грязной одежде, отдохнуть, расслабиться, выспаться…. и не думать об ужасах этой непонятной бойни!

Тишина…..

Такая же тягучая и липкая!

На войне она ещё страшнее и неприятней!

С одной стороны  - «кайф»! Нет того грохота, пальбы, ухающих взрывов и надрывных, раздирающих воздух, стартов реактивных снарядов «ГРАДА».

А с другой - липкий страх, предчувствие чего-то непонятного, неопределённого, сидящего где-то «вот здесь, в овражке, или в той, совсем близкой «зелёнке»!

Тоска…..

Прошло то всего пару недель нашего пребывания в Чечне! Но всё уже так ДОСТАЛО!

Эта непонятная война. Эта чужая, неприветливая земля, с её гордым и жестоким народом. Эти бестолковые «руками водители»!

Вот с такими тяжелыми думами, мы сейчас почти продирались через чвакающую «полосу препятствий» в сторону аэродрома, через мохнатый, серый туман.

Как в мультике про «Ежика и Лошадку», из тумана выплывали, и в нем же исчезали, огромные силуэты самоходных гаубиц «Мста» и низкие, приземистые контуры танков, со снующими вокруг них экипажами.

Пустые гильзы от выстрелов «АСО-шек», просигнализировали о приближении спасительной, чистой бетонки! Лётно-подъёмный состав прибавил шагу.

Вскоре, еле угадывающаяся в этом липком месиве, тропа вывела нас на мокрый, серый бетон рулёжки.

- Ффу-у! - выдохнул армейский люд, - Добрались!

Пять минут все стояли, жадно втягивая ноздрями холодный туман. Затем, кто как, начали счищать с обуви серо-коричневые «лепёшки», прилипшие к подошвам. Кто-то неистово тряс ногой, пытаясь скинуть прилипшую жижу. Кто-то, обессилено сев на «пятую точку», голыми руками счищал кашеобразную массу с ботинок. Кто-то, балансируя на одной ноге, пытался второй соскрести комки грязи с другой ноги!

Цирк! Да и только!

Увидел бы кто всю эту картину со стороны, рассмеялся бы!

Но-о ТУМАН! Он и раздражал….. с одной стороны, и скрывал всю эту нелепость!

Российские ВОИНЫ шли на ВОЙНУ!

Проходя мимо командного пункта, в столовую, мы видели, что работа там уже кипела «вовсю»! Это не предвещало ничего хорошего, хотя надежда на «нелётный» день ещё теплилась под нашей промокшей одеждой!

В столовой нас тоже не ждало ничего хорошего! Туман был и там!

По мокрым, тяжёлым от воды, стенам палатки-столовой на землю стекала вода. И ладно бы за пределы палатки. Так нет! Она затекала в неё, образуя небольшие лужицы. С такой же мокрой и тяжёлой крыши палатки, на столы и стулья капала вода, а в некоторых местах она вообще текла ручьём!

Бедные девчонки-официантки, как могли, пытались нас развеселить, быстро передвигаясь между столами, успевая лавировать средь тонких ручейков воды!

Сидя в мокрой одежде, в сырой палатке, ничего уже не хотелось!

Выпив по кружке горячего напитка, смутно напоминающего чай, мы пошли на аэродром, занимать места на артиллерийских ящиках, в нашем «уютном» классе предполётных указаний, под открытым небом.

Половина лётного состава уже стояла между «кресел», не решаясь садиться на их мокрые крышки, судорожно поеживаясь от пробирающего до костей холода.

Вышедший из командного пункта Юрий Николаевич Чебыкин, с грустью посмотрел на наше воинство и, покачав головой, произнес:

- Ладно! Всем находиться в палатках! Задачи буду ставить индивидуально, - медленно подняв голову вверх, и пытаясь разглядеть через плотный туман небо, - Каждому экипажу!

Летный состав радостно загудел!

- Но-но! Не расслабляться! - добавил Чебыкин.

Но аэродромный люд, уже радостно галдя, рванул занимать «тёплые» места в палатках.

Мы с Андрюхой стояли ближе всех к палатке для экипажей Ми-8х, поэтому «внесли» нас туда первыми! Ну и мы, не преминули воспользоваться подвернувшимся случаем, и сразу заняли «места-люкс», в дальнем углу палатки, наивно полагая, что и вызовут нас на выполнение боевого задания, в крайнюю очередь!

Большим ассортиментом и наличием свободных, а тем более уж комфортных мест, наш быт не изобиловал!

Мы быстро устроились на голые панцирные сетки кроватей, застеленных лишь несколькими слоями, нашей дорогой и любимой «Российской газеты», которую нам в больших количествах привозил «почтовик» Ан-12 из Ростова, на обратном пути выполняя роль «Черного Тюльпана». Кстати, ещё и одной из самых «мягких» газет. Туалетная бумага, у нас к тому времени, уже закончилась.

Матрасов у нас практически не было. То ли снабженцы, предыдущей московской группировки, всё продали, то ли наши уже «постарались», желания идти разбираться ни у кого уже не было. Да и в палатках, на этих «люкс-лежанках», мы проводили совсем мало времени, только лишь в коротких перерывах между вылетами.

Нам с Андрюхой в этот раз хоть «повезло», у нас были подушки! Правда без наволочек, да ещё и чёрные, мокрые и засаленные! Но это больше, чем ничего!

У входа вообще стояла кровать с одной спинкой, нелепо наклоненная в сторону выхода из палатки, нижней частью упирающаяся в лужу кашеобразной жижи, и на которой располагались самые опоздавшие. 

В надежде продолжить утренний сон, я поудобней свернувшись на кровати «калачиком», чтобы было теплей, томно прикрыл глаза. С потолка то тут, то там тоже капало.

На щеку что-то упало.

- Наверное и в этом месте протекает! - подумал я, не отрывая головы от подушки, провел по щеке ладошкой.

Посмотрев с безразличием на мокрые пальцы, я увидел прилипшую, неистово извивающуюся блоху, а боковым зрением, как ещё два таких же насекомых, с трудом подпрыгивая на мокрой подушке, уносили от меня свои тонкие лапки!

- Странно! - подумал я, - на мне же теплее!

Вставать не хотелось! Каждое движение в такой одежде доставляло ненужный дискомфорт. Через несколько минут веки налились свинцом, и я задремал.

Разбудил меня грохот лопастей и движков заруливающего вертолёта.

- Андрюх! Что? Полетел кто? - спросил я, не отрывая головы от подушки.

- Не-ее! Прилетел! Так же не открывая глаз, ответил Васьковский, - это Василич с разведки погоды вернулся. Ща-а-а начнётся!

Полковник Василий Васильевич Горелик, летчик-инспектор отдела боевой подготовки, летал вместе с нами наравне, и был у нас «штатным разведчиком погоды». К этому спокойному, всегда улыбающемуся, командиру мы испытывали особое уважение! Он никогда ни на кого не повышал голос. Спокойно, даже как-то по-отечески, мог всё объяснить. Он даже замечания делал..... с улыбкой на лице! Пилоты «за глаза» называли его Василичем, или «Вась Васем».

Как-то его спросили:

- Василич! Как ты в такую погоду летаешь? Не видно же ни фига!

А Василь Василич, не раздумывая, всё с той же улыбкой на лице, спокойно отвечал:

- А чё там смотреть? Я, всё равно дальше приборной доски ничего не вижу! – отшучивался он, уходя под общий хохот молодых пилотов.

Вот и сейчас, облетев Чечню, он привёз нам ожидаемый, неутешительный прогноз на день!

Солнышко поднималось всё выше, прогревая равнинную часть Чечни, освобождая её от тумана. Оставались закрытыми только горные районы, да и они вскоре должны были открыться.

Продолжая находиться в беспокойной полудрёме, мы ожидали начала очередного боевого дня.

Где-то далеко послышалось: - Штинов!

Открывать глаза, а уж тем более вставать не хотелось!

Повторная команда: - Экипажи Штинова и Галкина! На КП! - подняла нас с наших «уютных» гнездышек.

Нехотя, поеживаясь от холода, мы вышли с Андреем из палатки и подошли к командному пункту. Из соседнего «бунгало» «Ми-24х» выходил Женя Галкин, на ходу застёгивая свою «разгрузку» и закидывая за плечо АКСу. Следом, зевая, выползал его оператор, с недовольной «миной» на лице, явно не настроенный на полёты в такую погоду. Впрочем, как и мы все.

- Ну и куда ты опять собрался? – тоже зевая, хлопнув меня по плечу, произнес своим волжским, распевным говорком, Женя.

- Ну скорей всего не я, а мы! Сейчас «обрадуют»!

Мы стояли у раскрытого окна командного пункта, больше напоминающего окно раздачи в столовой, и ждали своей участи. Чебыкин, прижав ухом к плечу трубку телефона, руками разворачивая карту, что-то кричал:

- Что значит временами туман? Он или есть! Или его нет!

Затем, бросив карту и отведя в сторону телефон, прикрыв микрофон рукой, продолжил, уже глядя на нас:

- Ну-у бестолковая пехота! Временами....!

- Юрий Николаевич! Что, опять в какую-то «тьмутаракань»? - спросил я.

- Да нет! Вы то сейчас с Галкиным в Шатой, на 28-ю площадку 19 мсд, там тяжелый «трёхсотый», просят срочно! Женя! Ведомого не бери! Справишься одной «двадцатьчетвёркой». Там всё равно «временами», блин, туман! Так, Стас! Аккуратно там! В облака не лезьте! Если погоды не будет – домой! Задача ясна?

- Понятно! А что там за «трёхсотый»?

- Не уточнили! Но тяжелый! Так что действуй по обстановке. Всё, по машинам!

Через десять минут, мы парой, Ми-8....Ми-24, мчались с Галкиным по Аргунскому ущелью. Равнинная часть уже была полностью открыта от тумана. В горах и ущелье, местами ещё оставались небольшие очаги белых пятен. Это успокаивало!

Но как только мы подошли к Шатою, то увидели ещё издалека, что площадка покрыта белым покрывалом. Хотя горушки вокруг неё были полностью открыты! Времени на раздумывание уже не было, площадка была по курсу захода, в трёх километрах. Я чётко помнил по характерным ориентирам, что она как раз между двух, наблюдаемых прямо перед собой, сопочек.

- Женя! Гашу скорость! Захожу на площадку! - предупредил я «прикрытие».

- Куда? Куда? Куда? - послышался в наушниках удивлённый голос Галкина, - там же «молоко»!

- Жень! Площадку знаю! Посадку доложу!

- Андрюха! Я сходу зависаю по траверзу этой сопочки, а ты смотри вниз, ищи площадку! Снижаюсь по приборам. Бортач! Высоту - чётко по радиовысотомеру! Всё! Поехали!

«Двадцатьчетвёрка» Галкина промчалась мимо нас, с левой стороны. Женька, наверное, с нескрываемым изумлением смотрел, как наш борт, задрав нос, гася скорость, снижался в белое молоко тумана, завихряя лопастями его белую пелену!

Полностью загасив скорость, аккурат напротив сопочки, и половиной кабины уже находясь в «молоке», я медленно начал снижать вертолёт с минимальной вертикальной скоростью. За остеклением осталась только серая пелена. Я выдерживал горизонтальное положение вертолёта лишь на ощущениях!

Голос Андрея обрадовал: - Борисыч! Вижу гильзы! Снижаемся чётко на площадку!

- Высота «двадцать»! - уже добавил борттехник.

В это же мгновение, и я увидел, еле различимые деревья, окружающие площадку.

Надо отдать должное пехоте из 19 мсд, что они сделали для нас хорошее место приземления, выложенное по периметру пустыми латунными гильзами от крупнокалиберных артиллерийских снарядов, блестящих в любую погоду, и вмещающее два вертолёта Ми-8.

Колёса шасси мягко коснулись поверхности площадки.

- Жень! Посадка! Загружаюсь. О готовности к взлёту – доложу!

- Ну-у вы, блин, и-ии….., - только послышался в наушниках ответ Галкина, не ставшего продолжать фразу, хотя мы и поняли смысл её продолжения.

Площадка была пустая, никто нас не встречал.

- «Искра-11»! – запросил я уже у авианаводчика, - Ну вы где?

Через несколько секунд в шлемофоне послышался скрипящий голос «земли»:

- Ну, мужики! Вы и даёте! А мы вас уже и не ждали в такую погоду!

- Не ждали… не ждали! Давайте бегом….«пассажира»!

- Поняли-поняли! Их уже везут!

- Х х-м! «Их»? – промелькнула мысль!

На площадку аккуратно въехал МТЛБ. Сверху, на его броне стояли носилки, а рядом сидели два чумазых бойца и офицер. Спрыгнув на землю, и утонув по щиколотку в грязи они, аккуратно сняли носилки, на которых лежал бледный, грязный мальчишка, накрытый ещё более грязным, солдатским одеялом, и бережно понесли его к вертолёту.

Но площадка была с небольшим уклоном в нашу сторону, и они просто заскользили вниз, нелепо расставляя ноги для удержания равновесия, с трудом удерживая тяжёлые носилки. Расстояние в пятьдесят метров они преодолевали минут пять. Мы на это смотрели с сочувствием, не имея возможности им помочь. Наконец раненый оказался на борту, и мы стали готовиться к взлёту, но в это время с моей стороны подошел, чуть отставший офицер, и прокричал мне в открытый блистер:

- Командир! Возьмешь двух моих «контрабасов»? Они домой!

Я только лишь махнул, в знак согласия, рукой и закрыл блистер, из которого тянуло холодным, сырым воздухом, уставившись, с безразличием, в приборную доску. Первым я услышал смех Андрюхи, а затем и борттехника, и посмотрел в сторону, куда были направлены их взоры. И тут же сам расхохотался!

Два бойца, которые только что несли носилки с раненым, на своих спинах теперь тащили, утопая в грязи, безвольные тела двух контрактников, над которыми, ещё и возвышались их баулы и оружие. Руки их плетьми свисали вниз, а ноги волочились по грязи, собирая впереди бурун кашеобразной жижи.

В голове возникла ассоциация с известным мультфильмом про крокодила Гену и Чебурашку:

- Ген! Ген! А давай я понесу твой чемодан! А ты меня!

И мы уже расхохотались всем экипажем.

А затем уже другая, тревожная мысль, промелькнула в голове:

- Сейчас эти «горе-вояки» «уделают» весь вертолёт, не только грязью, но ещё и тем, чем, скорее всего их всю ночь «провожали»! Ладно раненый! Но эти!

Я посмотрел на стоящего, рядом с вертолётом, офицера, но тот только с мольбой смотрел на меня, разведя руками.

Я грустно махнул рукой.

- Бортовой! Давай смотри за этими чудиками!

Вот так теперь уже Российские ВОИНЫ, кто как, возвращались с ВОЙНЫ!

Я дал отмашку офицеру, чтобы тот отошёл от борта, и стал поднимать машину.

- 711-й! Загружен, взлетаем!

- Понял! Отошёл! – дал короткую квитанцию Галкин.

Почти пустой вертолёт, легко оторвал шасси от жидкой площадки, и послушно потянув вверх, за пару секунд преодолев толстый слой тумана, как пробка из бутылки, выскочил из бело-серой пелены.

Женька, предусмотрительно баражировал в двух километрах от площадки.

- «Одиннадцатый»! Наблюдаю тебя, пристраиваюсь! Надеюсь…домой?

- Да! Загрузили троих «трёхсотых»! – с усмешкой ответил я, - Поехали домой!

И мы, так же парой, помчались по Аргунскому ущелью на север.

Уже практически на выходе из него, в наушниках послышался характерный треск радиостанции какого-то авианаводчика:

- Вертушки! Вертушки! Выходящие с Аргунского! Я «Искра-12»! Приём!

- Слушаю тебя 711-й!

- Ребят! У меня один «трёхсотый» и один «желтый»! Заберёте? - с мольбой в голосе запросила «земля». А-то ваш разведчик, из-за тумана не садился!

- Один желтушечник! Едрён-батон! Этого нам ещё не хватало! – подумал я, вопросительно глядя на экипаж.

Андрей только пожал плечами.

- Ладно! – продолжил я свою мысль, - Всё равно надо забирать! Тем более, что 21-я площадка под Старыми Атагами была прямо по курсу уже в шести километрах!

- Прикрытие! Захожу на «21-ю»!

- Да мы уже поняли! – ответил Женя, отваливая в сторону, - Смотри! У меня топлива всего на полчаса!

- 711-й принял! «Искра-12»! А у вас всё готово?

- Да мы уже всё приготовили, когда вы только в Шатой прошли! – ответил авианаводчик.

- Понятно! Давай условия на площадке!

- У нас тихо! Штиль! Площадка сырая. Пассажиры готовы!

- Принял! Захожу! – дал я ему квитанцию, начав гасить скорость и снижаться.

Женя привычным движением поставил свой вертолёт в вираж, прикрывая мой заход.

«Пассажиры» и вправду уже были на площадке. Четыре бойца держали носилки с раненым, рядом стоял санитар, придерживая стоящего на полусогнутых ногах, измождённого солдатика.

Погрузку произвели быстро. И хорошо, что с нами в сопровождении полетел санитар! А то те двое «раненых», которых мы забрали с Шатоя, начали приходить в себя, и теперь за ними «глаз-да-глаз» нужен был!

Бойцы, поставив носилки с раненым в салон вертолёта, рядом с первым, тяжёлым «трёхсотым», с хохотом выскочили из вертолёта, оглядываясь на нелепых контрактников с красными глазами, вертящих головой и не понимающих, где они находятся!

- Ладно! Кони! Чешите отсюда! – подумал с улыбкой я, махнув им рукой, чтобы они быстрей уносили ноги от вертолёта, – Кому война, а кому……..!

- «Одинадцатый»! Готов! Взлетаю!

- Понял! – кратко ответил Женя, отваливая в сторону, - По курсу чисто!

Произведя взлёт и разгон скорости, я не стал набирать высоту, так как равнина была уже чистой, и не было смысла на набор высоты и лишний расход топлива, да и на предельно-малой высоте было как-то спокойней, поэтому мы, с пристроившимся Женей Галкиным, домчались до Ханкалы за десять минут. А там, я «нырнул» на госпитальную площадку, а Женя сел на аэродром и зарулил на стоянку. Через тридцать минут мы уже «гремели» двумя экипажами ложками, в нашей подсохшей палатке-столовой, основательно проголодавшись, и делились впечатлениями от выполненного задания.

День, так хмуро и пасмурно начавшийся, и в самом деле выдался очень тяжёлым! Мы с Андреем в этот день налетали пять часов, и перевезли 167 человек, 45 тонн груза, двух раненых и десять……с половиной… «двухсотых». Но самое тяжёлое, а скорее страшное началось с наступлением темноты.

После выполнения полётов днём меня подозвал Чебыкин.

- Стас! Твоему экипажу нужно будет подзадержаться. Позвонили из штаба группировки, сейчас привезут «двухсотых», надо будет перевезти их на «Грозный-Северный», завтра прилетит «Чёрный Тюльпан», заберёт их в Ростов.

- Юрий Николаевич! Да я уже на ногах еле держусь, сегодня налетали шесть часов!

- Ничего! Потерпи! Больше некому выполнить задачу. Из оставшихся на аэродроме, ночью допуск только у тебя, остальные все уже спят.

Я обречённо вздохнул и остался ждать.

Через двадцать минут на дороге появились два КАМАЗа и медленно проплыли мимо нас на стоянку вертолётов.

В нос сильно ударил резкий, тошнотворный трупный запах. Меня потихоньку начало "выворачивать"!

Видя это, Чебыкин открыл дверь в свой вагончик и молча указал рукой:

- Заходи!

Я зашел в тёмную комнату и встал у входа. Командир молча подошёл к стоящему в углу холодильнику и, открыв его, достал оттуда бутылку водки. Затем, сняв с маленькой полочки, стакан и раскрыв бутылку, налил его почти полный.

- Пей! - протянул он мне его.

Я с удивлением смотрел на командира, ничего уже не понимая.

- Пей, я сказал! И давай суда свой платок!

Я залпом выпил содержимое стакана и медленно снял с шеи камуфлированный платок, который мы, как шарфики-косынки повязывали на шею, чтобы не натирать её об воротник от постоянного кручения головой.

Он взял его и, сложив в несколько раз, обильно полил, стоящей там же на полке, туалетной водой. Затем протянул мне.

- Одевай как маску! Может хоть немного поможет. Всё! Иди... - с какой-то болью посмотрел он на меня.

На ватных ногах, выйдя из вагончика, я с тоской посмотрел на загружающийся вертолёт и не хотел двигаться с места.

Вонища распространилась уже по всему нашему лагерю. Всё пространство вмиг опустело!

В свете фар стоящего вплотную к борту "КАМАЗа" я увидел солдата в плаще от общевойскового защитного хим.комплекта, который помахал рукой в резиновой трёхпалой перчатке и запрыгнул в машину. "КАМАЗ" резко дёрнулся и, обдав стоявшего борттехника белым дымом, рванул подальше от вертолёта.

- Погрузка закончена! Теперь никуда не деться! - подумал я, и поплёлся к борту, завязывая на лице платок.

Следом, с неохотой, шел Андрей.

Я махнул борттехнику, подзывая его к себе.

- Та-аак мужики! Сейчас делаем таким образом. Борттехник запускает "АИ-шку"(АИ-9 - вспомогательная силовая установка, для запуска основных двигателей), затем двигатели. Ты Андрюх, сразу, как только пойдёт винт, заскакиваешь в кабину, ноги на педали и вводишь коррекцию. Затем я..., и сразу, выруливаем!

Через три минуты вертолёт, молотя винтами и смешивая зловоние с чистым воздухом, уже был готов к взлёту. Я бегом заскочил в кабину и чуть не споткнулся о лежащий прямо у входа полуоткрытый целлофановый мешок, наполненный невообразимыми останками, стал протискиваться в кабину. Уже зайдя в нее, оглянулся и посмотрел в открытую грузовую кабину, дверь которой была подпёрта двумя огромными целлофановыми мешками, лежащими друг на друге. Ужас, липким холодком, разлился по всему моему телу!

Мешки, тускло поблескивая, занимали весь вертолёт, в некоторых местах лежа один на одном. Вонь стояла такая, что резало глаза!

- Да какой там платок с одеколоном! Тут противогаз не спасёт!

Андрюху уже выворачивало через открытый блистер. Борттехник сидел на своем месте, опустив голову на колени и закрыв лицо и рот руками, тоже еле сдерживаясь. Я и сам был уже на пределе, рвотные импульсы уже подкатывали к горлу.

- Всё! Медлить нельзя! Взлетаем прямо отсюда! Уже не до выруливания.

Энергично оторвав машину и развернув левым бортом на курс взлёта, я начал разгонять скорость, продолжая удерживать вертолёт на траектории с небольшим скольжением, чтобы потоком воздуха через открытые блистера, хоть как то его проветривать. Но сделал только хуже. Завихряясь в грузовой кабине, он начал раздувать мешки, которые с шелестом разрывались и разлетались по кабине, прилипая к бортам, оголяя при этом своё содержимое. Холодный пот лился по спине! Непроглядная темень впереди, тусклые циферблаты приборов, подсвеченные кроваво-красным светом, бледные лица экипажа, с наполненными ужасом глазами, и полный вертолёт трупов, если такие останки можно было так назвать!

- ГОСПОДИ!!! За что! За что нам всё это!

Через несколько минут показался красный огонёк аэропорта "Северный Грозный".

- "Эрмитаж"! 711-й вошёл к третьему на "триста", заход!

- 711-й выполняйте заход! Включу посадочную полосу на несколько секунд по вашей команде - ответил уже ожидавший нас РП аэропорта.

Ничего не видя впереди, только на каких-то внутренних ощущениях своего местоположения мы начали строить заход на посадку, плавно гася скорость и снижая высоту.

- 711-й на прямой, к посадке готовы, включайте....!

- 711-й выполняйте посадку к первой РД, ветерок попутный, до одного метра.

И тут же, из под нас, пробежала короткая вереница огоньков боковых ограничений взлётно-посадочной полосы и сразу погасла.

- 711-й полосу наблюдаю, выполняем посадку к первой РД. Андрюха! Фару!

Андрей быстро выключил посадочную фару, и мы сходу, с небольшой поступательной скоростью приземлились.

- Гаси свет!.... А то снайпера только и ждут нас. Мы сейчас для них как новогодняя ёлка! Так! Теперь быстро зарулить! А-аа! Вон нас уже и встречают - заметил я силуэт, стоящего у полуразбитого здания аэропорта, "ГАЗ-66" с тентом.

- 711-й полосу освободили, заруливаем, встречающих наблюдаем.

Мы подрулили поближе к машине, у которой стояли два бойца в замызганых больничных халатах с носилками. И как только мы остановились, они бегом помчались к вертолёту для его разгрузки.

- Да-аа! Это дело, наверное, затянется! Спят все, кажись. Или не хотят выгружать «ТАКОЕ»!

Но через минуту, откуда-то из темноты, выскочили ещё два солдатика и разгрузка пошла энергичней.

- Стас! Смотри! - позвал меня Андрей.

Я посмотрел на него, а затем, проследив за его взглядом, опустил глаза себе под кресло. Резкий озноб, как острие ножа, прошил всё тело!

Прямо в проходе в пилотскую кабину лежал полуоткрытый блестящий мешок, а из него на нас смотрели стеклянные глаза молоденького, рыжего мальчишки, широко открытые, как будто в изумлении. Часть кожи с короткими волосами на его черепе просто обвисла из-за отсутствия костей. На руке толстой бечевкой была привязана бирка с фамилией и номером части.

Я отвернулся и закрыв лицо руками, стиснув зубы, упёрся в ручку управления. Мысли перемешались!

- ГОСПОДИ!! Ну ты же всё видишь! Ведь он совсем ещё ребёнок! Для чего нам всё это!!! За что?

Через минуту мешок плавно скрылся в грузовой кабине, и в проёме появилась голова "бортача".

- Командир! Закончили! Можно выруливать.

Я с грустью посмотрел на загружаемые останки наших пацанов, и введя коррекцию, порулил вертолёт на старт.

Тут от машины в нашу сторону побежал боец, размахивая руками, показывая нам, чтобы мы остановились.

- Что там ещё? - зажал я тормоза.

- Наверное, что-то забыли - поднявшись со своего места, ответил борттехник, и пошел открывать дверь.

Подбежавший боец быстро заскочил в вертолёт, пробежал через грузовую кабину и, вытащив из-за дополнительной топливной бочки небольшой блестящий пакет с биркой, выскочил обратно.

Мы с изумлением смотрели на всю эту картину!

- Ну вот и всё, что достанется чьей то мамке! - подумал я.

Взлёт произвели в полной темноте и помчались домой. Через пять минут мы уже заруливали на стоянку. Там нас уже встречали техники и инженеры эскадрильи.

Выключив двигатели, мы обессиленные, вылезли из кабины. Техники с жалостью глядели на нас. Кто-то поднёс мне алюминиевую кружку, наполненную водкой.

- Стас! На выпей! Полегчает!

Но я только отстранил руку и, опустившись на колени начал рвать в траву.

- Командир! Может воды?

Я махнул рукой, через несколько минут поднялся, и уже полностью обессиленный, поплёлся в палатку для лётного состава.

Но и там меня не ждало ничего хорошего.

Только я зашёл в палатку, и в темноте попытался найти свободную кровать, как из темноты раздались сонные голоса.

- Кто здесь лазит? Что от тебя так прёт "дохлятиной"? Иди отсюда! Дай поспать народу!

- Вы что мужики? Куда я пойду? Три часа ночи!

- Да хоть куда! Воняешь как.....!

Я вышел из палатки. Комок подкатил к горлу. Я поднял руку и понюхал рукав, затем провёл по волосам ладонью. Трупный запах был очень сильным. Он буквально пропитал всю мою одежду, волосы, кожу. Идти было некуда, помыться тоже негде. Присев на ящики от боеприпасов, подняв глаза в звёздное небо и обхватив голову руками, я тихонечко завыл.....

Очнулся от сильнейшего озноба, пробиравшего всё тело. Посмотрел на часы - половина шестого утра. Восток, багровея, занимался утренней зорькой. Вдалеке, то тут, то там слышались автоматные очереди и ухающие звуки разрывов. Просыпалась Чечня, просыпался аэродром.

Пронизывающий холодный утренний воздух пробирал до костей! Я медленно встал и с отрешённым взглядом поплелся, куда глядели глаза.

У вертолётов кипела работа, "восьмёрки" загружались, "двадцатьчетвёрки" заряжались снарядами. У моего ночного борта уже стоял пожарный автомобиль и зелёный, обшарпанный, видавший виды фургон, с надписью на борту - "Хлеб".

Подойдя ближе, я увидел, как через широко открытые грузовые створки фюзеляжа пожарный расчёт поливал внутренности вертолёта мощным напором воды.

На встречу вышел инженер эскадрильи.

- Чего не спится Стас?

В ответ я только махнул рукой и заглянул в открытую дверь грузовой кабины. Глаза широко открылись от изумления.

Сильный напор воды вымывал, из-под неровностей дюралевого пола, толстых, белых червяков, жутко извивающихся, вперемешку с красновато-багровой жижей!

- Это именно то, о чём ты думаешь! - послышался голос инженера из-за спины.

- Да нет! Я думаю о другом. Сколько-ж этим мальчикам пришлось пролежать на улицах Грозного под тридцатиградусной жарой, что от них осталось только это! А это что за "барбухайка"? - указал я на фургончик.

- Так нам задачу поставили ещё час назад! Отмыть машину, загрузить хлебом и продовольствием, и она с разведчиком погоды пойдёт по площадкам и блокпостам, там выгружаться и забирать оттуда раненых и убитых, что "накрошили" за ночь!

- А что? Получше борта не нашлось?

- Э-эх! Борисыч! У нас так каждое утро! Сил уже нет, на всё это смотреть!

- Ага! А ещё всё это нюхать - с болью в голосе ответил я, и развернувшись пошёл подальше от этой картины.

Штинов Станислав Борисович, полковник в запасе, ветеран боевых действий

На фотографиях:

1. Автор статьи Штинов Станислав Борисович

2. Туман над аэродромом

3. Полковник Василий Васильевич Горелик

4. Штинов С.Б. у окна командного пункта

5. Аэродром Шатой в тумане

6. Шатой. Погрузка раненого в МИ-8

7. Старые Атаги. Погрузка раненых