Ты можешь быть им

Мне шестьдесят, тебе всё те же восемнадцать, а узнал я о тебе  только в прошлом году. Вот уже семьдесят лет лежишь ты с девчонками среди лесных просторов между озерами Селигер и Ильмень. Что оборвало твою жизнь: осколок немецкой гранаты, пуля, снаряд, а может быть штык или выстрел в лицо раненому красноармейцу, как и тем девчатам-дружинницам, на заснеженном поле, оставленном врагу после ночного боя.

Вы  рядом: ты, Иван, тебе 18 лет, москвичка Таня, ей 17-18, две Маши из Подмосковья, одной 21-22, другой 19-20 лет. Ты мог быть знаком с Татьяной, вы перед уходом на фронт жили недалеко друг от друга, в одном районе Москвы. Еще вчера, быть может, вы бродили по Лихоборскому переулку (Л-му проезду, набережной Л-го канала), а в это же время на платформе станции Отдых или в Крюково могла ждать свой пригородный Маша в легком платьице…  Но война безжалостно вторглась в ваш мир, и вы остались навечно все вместе у деревни Островня и на листке донесения о безвозвратных потерях 371-го стрелкового полка.

В шестой колонке этого скупого документа ни у одного из вас не указано место призыва. Но если полистать, то поймешь, что павшие, занесенные в эти списки, пришли не по повестке, а по зову сердца в коридоры комитетов ВКП(б) Бауманского, Кировского и Красногвардейского районов. Чтобы записаться в свой батальон, теснились в очереди сосредоточенные или, нервно смеясь, соседи, друзья, близкие, коллеги, студенты, школьники – Родина в опасности!  Среди них могли быть и Сережка с Малой Бронной, и Витька с Моховой.  Потом, зимой 41-го, они, стоя в окопе и разглядывая звезды в морозном небе, выдыхая над собой пар, смешанный с табачным дымом, просто, чтобы посмотреть, откуда ветер, тихо рассмеются, догадавшись, что пересказывают один и тот же концерт, виденный ими в Парке Культуры. Затем начнут шепотом спорить, где наливают пиво повкуснее… Старая русская армия обладала небывалой стойкостью: ее полки состояли из бойцов, крещеных в одной или в соседних церквях, пахавших землю, которую может омыть дождем одна гроза, имеющих общую межу и общих предков. В 41-м страна надеялась, верила, что и ее добровольцы будут также стоять до конца.

Вам, Иван и Татьяна, осенью не было 18-ти, и если вы получили отказ в райкомах, то могли присоединиться к дивизии позже, на марше, в окопах, где было уже не до формальностей. И вы обе, Маша и та Маша, возможно, добились включения в списки полка, когда дивизия уже громила врага недалеко от вашего дома. Потому и пуста 6-я графа. Вы все в 41-м – добровольцы 3-й Московской коммунистической дивизии, вставшей на защиту Москвы,  в 42-м – воины 130 стрелковой дивизии, сформированной из 3-й МКД и брошенной на ликвидацию Демянского котла.

Этот листок передо мной потому, что ты, Иван, – Вознюк, Данилович, родом из Винницкой области, молод и можешь быть младшим братом моей мамы, ты – единственный с такими данными, найденный на сайте "Мемориал". Как мне тебя называть: дядя Ваня или Иван Данилович. Мама в июне 41-го добровольцем ушла на фронт, была зенитчицей (Одесса, Севастополь, Кавказ),  ранена,  после войны  не нашла родных,  и не подскажет:  её нет рядом почти сорок лет. Нет ответа с ее родины. Пришли ответы из Центрального Архива МО, из архивов Москвы, из военкоматов Северного АО Москвы, от райкомов ВКП(б),  где проводилась запись добровольцев в три батальона твоего полка, из военкомата Коврова, где в 42-м формировалась 130 СД, но нет среди них новых, уточняющих данных. И еще, – всматриваясь в список, невольно спрашиваешь: Кто вы, "дружин.",  и почему столько девчат?

Месяц назад мне стали известны воспоминания Гарри Горчакова-Баграйс, начавшего войну шестнадцатилетним снайпером. Ссылкой на страничку "Рядовой Родины" (*) поделился со мной его сын, Андрей. Он – внук русского офицера 67-й пехотной дивизии в Первую мировую, а я – внук русского солдата той же дивизии. Но то, что отец Андрея и ты, Иван, тоже воевали в одной дивизии, явилось полной неожиданностью для нас обоих. И эти воспоминания юноши, еще мальчика, добавили боли и горечи. Теперь мне известен путь твой от Москвы к Маревским лесам и к тому белому полю, и я могу видеть и слышать этот последний бой.

Из воспоминаний Гарри

Осенью 41-го районные комитеты ВКП(б), по батальону от каждого, приступили к формированию 3-й Московской коммунистической дивизии. Добровольцев приодели, выдали винтовки и отправили на Волоколамское шоссе. Дивизия  заняла оборону за Тушинским аэродромом во втором эшелоне, ополченцы начали рыть окопы, им завезли гранаты, бутылки с зажигательной смесью. Затем последовали бои у Сходни, где в полосе дивизии, на участке фронта в 4 километра наступали 7 пехотных и 4 танковых немецких дивизий. Ополченцы должны были закрыть собою брешь в обороне, если бы она была прорвана. И так было, и не раз. Стоявшую впереди Панфиловскую дивизию, состоявшую из казаков и жителей Средней Азии, немцы "буквально смешали с землей", а прорывавшиеся танки встречали и уничтожали уже ополченцы.

Когда началось наше наступление, 3-я МКД стремительно дошла до Манихино Истринского района. Здесь ополченцев отозвали с передовой, привезли на Савеловский вокзал, погрузили в эшелоны и перебросили на Северо-Западный фронт. В районе станции Бологое дали немного отдохнуть, одели в теплое байковое белье, свитер, телогрейку (поддевку), шинель, маскхалат и валенки. В таком наряде особо не разбежишься, но он спасал от обморожений, когда пришлось позже спать на снегу, подложив под себя лишь еловые лапы.

В феврале 1942 года с полной выкладкой (лыжи на плечах, винтовка, запас патронов, гранаты и продукты на три дня) бойцы дивизии за трое суток прошли двести километров по глубокому снегу, причем лыжи несли на себе, чтобы походные колонны не растянулись на километры. Слабые на марше не выдерживали, падали замертво. Бойцы во время коротких привалов научились спать стоя: расставят ноги, схватятся за ствол винтовки, обопрутся подбородком и мгновенно засыпают. Если засыпали  на ходу, то падали, как подкошенные, а сверху лыжи и винтовка били по голове…  Завершив марш-бросок, дивизия вышла в район Новой Руссы. Начались "жуткие" бои с окруженной немецкой 16-й армией… Осталась позади освобожденная Новая Русса, начались бои за Великушу,  в километре от которой к югу –  та самая Островня. 

И вот, 1-го марта, ночью, полку, в котором воевал Гарри, предстояло брать Антаново. Бойцы поползли по бороздам в снегу, оставленным другими, теми, кто уже впереди…  Кончился лес, пошло поле, за ним по склону вниз – к деревне. Когда, казалось, оставалось сделать только один бросок, начался сильный обстрел, соседи отступили,  "...а мы – нет, пока нас всех не перебили. Лёся тоже тогда погиб. А меня в ногу ранило осколком и контузило. Когда я утром пришел в себя, слышу, как немцы кричат "коммунист, болшевик" (у них тоже ведь разведка работает [знают, против них бывшая 3-я МКД]) и стреляют очередями: добивают раненых. Они [немцы] выскочили из ближайших домов, до которых было метров 150... А метрах в семи Зина Алешина лежит, сандружинница, ранена в обе ноги и руку. Чуть дальше – Яна. Зина плачет, зовет на помощь. Вдруг слышу, как рядом немец дышит, кричит "болшевик", и – очередь. По моей спине что-то простучало – ну, думаю, пули меня перерезали. Потом чувствую, что живой, а это оказались [отлетевшие] мозги раненого бойца, который, видимо, присел, ничего не осознавая от боли и контузии. Немец дал ему очередь прямо в голову... весь маскхалат у меня был в крови... немец подумал, что я убит. Они потом переключились на девушек, стали их колоть штыками, издеваться. Через какое-то время, когда немцы отдалились, я повернул голову и вижу, что они начали валенки снимать с убитых и опять движутся ко мне. Понял, что снимут с меня и увидят, что я живой. Выхода нет,  дай, думаю, поползу. И по той же бороздке, что оставил, пополз к лесу... Только отполз пару метров, слышу, немцы смеются над чем-то. Я замер. Потом пополз дальше. Что-то их опять развеселило. Так было трижды. Как я дополз до леса, до которого было метров триста, не знаю…"

***

Скоро, 3-го марта 2012 года, будет семьдесят лет, как ты, Иван, ушел в вечность, и для тебя не имеет значения, кто ты мне: дядя Ваня или Иван Данилович, не это главное, ты можешь им и не быть. 

Мне знаком Тушинский аэродром, часто проезжаю Сходню и Бологое, теперь знаю, я должен прийти к тебе. Это только одно прикосновение к прошлому, а сколько их было, помимо меня, и сколько еще будет.

Не удержался, на сайте  "Мемориал" сделал запрос на поиск данных на  имя "Зинаида Алешина". В итоге получил доступ к документу 528-го стрелкового полка 130 СД, адресованному в Центральное бюро по учету персональных потерь в действующей армии, гриф "Секретно", вх. № 17340с от  25.07.42. Документ содержит сведения о воинах 528-го сп, "ранее числившихся в списках без вести пропавших и выявленных по документам и свидетельским данным как убитые в период боевых действий полка". Здесь на листе № 2 указаны и Зинаида Алешина, санинструктор, 1922 г.р., и Леонид Гриневский (Лёсик), сержант, командир отделения, 1924 г.р. и многие другие павшие в конце зимы 42-го. Почти у каждого в адресе, куда ушла похоронка – Москва. 

По другим источникам известно также, что Гарри из всей роты вышел из боя один, что 528 полк вскоре попал в окружение.

Ознакомившись с этими данными, можно сделать выводы:

1. Деревня Антаново так и не была взята. Известно, что операция по ликвидации 16-й армии вермахта в Демянском котле была неуспешной: торопились и не умели еще. Павшие 1.03.42, очевидно, были захоронены не ранее посевной и, скорее всего, местными жителями.

2. Вопреки расхожему мнению, документ доказывает, что и в военное время государство занималось выяснением судеб без вести пропавших воинов. Найденный окоп со следами боя,  скорбные останки, медальон – не всегда "открытие".

3. За атакующей пехотой, не прячась, шли санитары, в основном, девушки. Вечная им память.

Виктор Калинкин, полковник в отставке

город Тверь                                                       Май 2011 года