Все наше небо – тебе... и земля

"Парашютный спорт начинается с переноски парашютов"

                   (Степан)

В официальный день своего рождения, раньше назначенного срока, пришел за паспортом в районное отделение милиции. Постучал в дверь кабинета начальника отдела, услышав приглашение, вошел, за столом – майор.....

Объяснил, что сегодня, получив паспорт, смогу выполнить свой первый прыжок. Майор улыбнулся, мол, какой ты нетерпеливый, но дело и ему показалось стоящим, оставил меня одного в кабинете, скоро вернулся, поздравил с днем рождения и вручил паспорт гражданина Советского Союза. Я почувствовал крылья за спиной, когда представил, каким чудесным будет этот день: четырнадцатое июня 66-го года.

У здания аэроклуба все приветливы, хотя со многими еще не знаком. Собрались, подъехала машина, погрузились, расселись и выехали в Протасово на аэродром.

После вчерашнего дождя стоит тихая нежаркая погода. В парашютном городке получаю короткий инструктаж и сдаю зачет. Объявляется погрузка. Высокий, всегда с лукавой улыбкой на лице инструктор Степан Михайлович торжественно произносит любимое: "Парашютный спорт начинается с переноски парашютов". Его уважают: он воевал, десантник, и между собой называют просто Степан.

Выезжаем на широкое поле. В пятидесяти метрах от круга слежавшегося и поросшего травой серого песка, где по старым правилам будут разложены крестом полотнища с черным пятаком в центре, разгружаем машину, среди ромашек разбиваем старт. Командир, Дмитрий Кузьмич строит всех и объявляет очередность прыжков. Кроме меня, одноразников нет, все отпрыгались в феврале-марте и в мае. Мне выдают парашют, подгоняем с Валей подвесную систему. Со стоянки прикатывает, покачивая крыльями, Ан-2. Командир объявляет готовность первому подъему. Подъем – это девять парашютистов, одновременно поднимающихся на борт. В первом подъеме, как правило, сборная области. Мой подъем следующий после того, как все парашютисты выполнят по одному прыжку.

Наступает наша очередь, и мы занимаем места в самолете. До этого дня мне не приходилось быть в небе. Зашел последним, т.к. выпустят меня первым и одного с высоты восемьсот метров, после чего самолет с другими парашютистами продолжит набор высоты. Выпускающий, Степан Михайлович, входя, подцепил носком сандалии красную  стальную лесенку, на ноге внес ее в кабину и захлопнул дверь. Пилот, оглянувшись, проследил за этим, убедился, что все готово, сел прямо, прижал ларингофоны к шее, что-то сбоку от себя двинул вперед, мотор натужено взревел, и самолет с заметным ускорением, от которого всех потянуло по сидениям к хвосту, начал, подпрыгивая, свой разбег. В ушах с этой минуты только гул двигателя и дребезжание металла. За окном, разгоняясь, побежала назад земля, вот отрыв, тряску сменило плавное покачивание, в окно увидел, как убрались предкрылки, следом мотор умерил свой рев, перейдя на другой режим. Земля стала уходить вниз, а панорама раздвигаться вширь. Вскоре удаление земли стало не так заметно, и мы, казалось, зависли между облаками и землей под монотонный гул мотора.

Все, что было за бортом, сияло великолепием и поражало масштабностью, представить это, не увидев, не возможно. Интересно, что на вираже вжимаешься в сидение, и удивляет, как земля поворачивается и поднимается из-под тебя, стремительно унося горизонт к потолку кабины, и не надо теперь смотреть вниз, чтоб увидеть поля, тени облаков, дороги, пруды, перелески, овраги: все это перед тобой. Завораживает, как облака, приближаясь к нам сверху, по мере удаления к горизонту создают сплошное перевернутое поле, через которое видно небо только над нами, и, кажется, скоро это поле, похожее на опускающийся потолок, придавит нас.

Самолет выходит на курс выброски, коротко звучит серена, Степан открывает дверь, и в нее тут же с нетерпением врывается свежий ветер, сметая мелкий мусор с резинового коврика. Мне подается знак подняться и подойти к двери. Подхожу, ставлю ногу на ее обрез. Вижу, как дрожит на крыльях перкаль, покачивается над линией горизонта стабилизатор хвоста, чувствую, что перед лицом вдоль борта проносится ураган, готовый принять меня в свои распахнутые объятия. Облака – вот они, рядом, немного выше нас, а внизу под носком ботинка медленно проплывает земля. Понимаю, что стою над бездной, но панорама настолько прекрасна и к тому же воспринимается как нереальная, что от этого нет ощущения большой высоты, тем более – страха перед ней.

Продолжительно ревет серена, слышу голосом продублированную  команду: "Пошел!",  следом короткий толчок в плечо, делаю шаг и проваливаюсь в тишину и вихри. Парашют раскрылся, сначала вытянувшись вслед за мною, летящему по инерции за самолетом, затем, немного покачавшись, подвесил меня в полном безмолвии, и мы начали с ним, нет, не снижаться – парить! Вокруг много прохладного воздуха, громадное небо, прекрасная чистая земля на многие десятки километров вокруг, и сам я большой и великий. Поднимаю голову: надо мной купол чуть-чуть шевелит кромкой, как будто шепчет мне, и этот вид усиливает чувство тишины и неземного покоя. Примерно через две минуты замечаю, что через какие-то десятки секунд поэзию сменит проза. Краски тускнеют, земля близко, заметно ее приближение и боковое движение, вызванное моим сносом по ветру. Замечаю Валю: он не слишком быстро бежит внизу, обращая ко мне свое лицо, что-то кричит и смеется. Разворачиваюсь по ветру, смотрю на горизонт, угадываю момент касания – легкий удар! Поднимаюсь... Как же все это здорово!..

*    *    *

Август 69-го. Наш автобус остановился в Тушино у здания ЦАК, Центрального авиаспортклуба, здесь же располагается Федерация парашютного спорта. Роберт Николаевич Силин ушел решать какие-то вопросы, вернулся, мы переночевали в гостинице клуба, а утром выехали в сторону Чехова, в Волосово, где будут проходить соревнование на первенство Москвы. Прошла жеребьевка. Личники от ЦСПК, т.е. спортсмены, участвующие в личном первенстве, составили свой подъем. Я попадаю в подъем личников ЦОЛТШ, Центральной объединенной летно-технической школы из Калуги. Капитан – курсант перворазрядник Смальгин. Прыгаю на УТ-2 впервые, все меня инструктируют, рассказывают об особенностях и прочее. На укладке мне помогает Датченко или просто Дуду, тоже герой Памира, впрочем, и другие не отказывались. "В то время как всё прогрессивное человечество" праздновало двухсотлетие со дня рождения Наполеона Бонапарта, мы штурмовали нормативы мастера спорта. Маленький, не очень приятный штрих – при выполнении затяжного прыжка после отделении от самолета меня перевернуло на спину, и славный парень, наш капитан видел мой позор. Позже, как добрые старые знакомые, мы встречались с ним в Туле, в Омске, кажется, в Богородске или в Протвино. Везде Смальгин был свидетелем того, что со всех соревнований я привозил мастерские справки и подтверждал свое звание.

Отношу мастерские справки в областной комитет ДОСААФ. Ответственное лицо, занимающееся этим вопросом, предлагает пропустить подачу заявления на присвоение промежуточного звания "Кандидат в мастера спорта". Нет возражений: инициатива не моя, комитета. На этом остановились, документы ушли…

В сентябре едем в Тулу на межведомственные соревнования. Все прекрасно, заработал еще одну мастерскую справку. О тех днях впечатления неромантические, обыденные: из высоких облаков, закрывших все небо, моросит мерзкий дождик. Удивило, что в этих условиях нас отправили на "тридцатку", где мы в затяжном прыжке на тридцать секунд должны открутить комплекс. И не напрасно: теперь знаешь, что в падении ты создаешь и гонишь перед собой плотную воздушную подушку, а в ней трепещут, мечутся мелкие капельки дождя, ищут выход, а когда найдут, обойдут сбоку и вырвутся на волю, а в это время их сестренки немилосердно секут твое лицо. Вот здесь, в столовой, на прощальном банкете мы с Леной потянулись друг к другу, и начался тот короткий и горький "роман"…

На последних страницах журнала "Крылья Родины" ежемесячно публикуется список спортсменов, которым Федерация присвоила звание "Мастер спорта СССР". Просматриваю, нет и нет. Купив в мае в киоске на улице Гоголя очередной выпуск этого журнала, заглянул в конец и нашел в списке свою фамилию. Документы и знак может получить либо виновный, либо официальный представитель организации. Едем в Москву вдвоем с Дедом: ему надо в Министерство решить вопросы, связанные с распределением супруги. В Тушино находим секретаря Федерации Пясецкую Галину Богдановну.

– У нас сегодня заседание, поприсутствуете, там и вручим.

– Но… 

– Никаких "но", до Рязани электричек много.

Сидим с Валерой на заседании, слушаем. Обсуждаются вопросы, имеющие отношение к празднованию столетия со дня рождения В.И. Ленина и к организации соревнований Спартакиады народов России по военно-техническим видам спорта. Наконец, слышим, ГэБэ объявляет, что у нас сегодня гости и т.д. и т.п. Приглашают к столу и торжественно вручают желанные корочки с маленькой коробочкой, где лежит тяжеленький знак. Вот и случилось! А ведь знала бы глазной врач Лапина, как бы она возмутилась – на протяжении всех этих лет ее диагноз был "не годен"…

Вышли, прикрутили к лацкану пиджака знак, где сверху на лавровой ленте металлические буквы сложились в строчку "СССР", а в центре в красном эмалевом обрамлении – в две: "Мастер спорта". Добрались до Краснопресненской, спустились в кафе,  чокнулись бокалами с белым вином и – домой...

*    *    *

Сезон в разгаре. Доставляет удовольствие, отделившись, распластаться, гася скорость, заданную самолетом, бросить взгляд на Ан-2 и лица товарищей, собравшихся у двери. Можно подурачиться и сделать сальто, затем плавно перейти в горизонтальное положение, немного собраться и развернуться на крест, если по заданному способу выброски он остался сзади. Группируешься, по сторонам смотреть некогда, все непередаваемые красоты неба и земли вне твоего восприятия, они сейчас не для тебя. До семнадцатой секунды продолжаешь постоянно, как голубь, двигать шеей, переводя взгляд с креста на секундомер. Ураган, бьющий в твой шлем, уже не слышишь: привык. Приходит время, и начинаешь "лепить" комплекс, стараясь в промежутках сохранять направление головой на крест и не развалить группировку. Если хорошо разогнался, то в последние секунды свободного падения замечаешь равномерно проходящие снизу вверх купола тех, кто покинул самолет перед тобой в предыдущем заходе. Может остаться время, чтобы взглянуть на горизонт и почувствовать, как  погружаешься в громадную чашу, при этом с высоты в тысячу метров совсем невыразительным кажется коварное приближение земли навстречу снизу. Чуть накренившись левым плечом, выдергиваешь кольцо, и вот он – оранжевый выстрел вытяжного в зенит за спиной, и тут же встречаешь раскрытие парашюта, во время которого можно, уже отдыхая, смотреть вверх и видеть, как распахивается вширь кромка оживающего купола. После раскрытия ставишь кольцо на место, быстро утираешь с висков слезы, выбитые и размазанные потоком, берешь в руки клеванты и начинаешь обработку креста, как в обычном прыжке на точность приземления. Тело расслаблено, доверяешь парашюту и висишь на ножных обхватах, в таком положении ты с ним – одно целое. Вновь слышишь и чувствуешь ветер. Руки с зажатыми клевантами постоянно и необязательно симметрично ходят вверх вниз, добиваясь от купола максимальной приемистости. На высоте метров сто делаешь площадку, встав боком к кругу на малой скорости, затем, поймав глиссаду, разворачиваешься и идешь на цель.

Начало сентября 70-го. Мы на старте ЦСПК в Житово. Меня поставили первым в группе с девушками, за мной покидала самолет Вера. Захожу на круг, уже на глиссаде, вдруг впереди справа и ниже (?) появляется купол Веры и вот-вот займет место передо мной, уже воздух забирает и скоро мой купол, а он уже вздрагивает, окажется без поддержки. В этой ситуации для меня нет места на прямой. С набором вертикальной скорости круто разворачиваю влево и со всей силы ударяюсь об высохшую землю! Встал, и не надо мне объяснять, понял, что в этом году отпрыгался. Пытаюсь отстегнуть запасной. Опять руки не слушаются, трясутся, пальцы не гнутся. Волков, к тому времени начальник ЦСПК, крикнул спортсменам, чтобы помогли парашют снять, те подошли, молча сняли, понесли на старт. Стою, застыв: боюсь сделать первый шаг. Подзывает к себе врач, а это все пятьдесят. Как болгарин, иду по углям, подошел, врач предлагает пройти к его ящичку с касторкой, а это еще два полотнища по девять или двенадцать метров. Сел, снял ботинки, смотрю, ноги, как ноги. Аполлоныч помял ступни и предположил сильную компрессию, это с его слов, не опасно. В автобусе на обратном пути сидел, поджав ноги, оберегая ступни от соприкосновения с полом, к подъезду подвезли, в квартиру вошел сам, лег.

На следующее утро на ногах увидел гематомы до колен, как темно-сине-фиолетовые гольфы. Сплю, выставив ноги за пределы постели, по делам – за спинку стула и так две недели. Приходят Дед с Кузьмичом, мол, как настроение, не сходить ли нам в "Отдых" пивка попить. А почему бы и нет, только хорошо бы на трость опереться. Возвращаются, взяли напрокат. Вышли из подъезда. И на какую же ногу мне теперь хромать? Лет через семь при проверке состояния связок на правом голеностопном суставе рентген показал старый перелом голени. А что с левой? Тогда в Житово и с ней было то же самое.

В 71-ом мы прыгаем уже на своих УТ-2. Однажды в конце августа нахожусь в Протасово на старте ЦСПК. Жду  появление в подъеме свободного места. Жарко, почти штиль. На круг заходит Надя, вдруг над пятидесятиметровой разметкой ее купол подхватывает смерч и по дуге обносит вокруг центра по линии этой разметки, а Надя только кричит тоненько: "Ой, мамочки!" Смерч бережно, как джин из своих ладоней птенца, опускает ее на противоположной стороне в круг на песок. Вокруг все веселятся, я же несусь за братом в самолет: есть место! В том году спортсмены ЦСПК на затяжной прыжок готовили Т-4-4М, на точность УТ-2, мы же прыгаем реже: не более двух раз в день, если на сборах, то до пяти. Поэтому на тридцатку, на две тысячи, лезу со своим УТ-2 за спиной: мне каждый прыжок дорог. Знаю, этот парашют при раскрытии дерется беспощадно: удар вдавливает в систему, выбивает кровь из носа, остаются ссадины на лице от приборной доски на запасном, синяки на бицепсах и в подмышках.

Ушел за борт Валентин, оставив в ушах шум прибоя:  короткую реакцию ветра на его появление в небе. Самолет сразу же закладывает вираж, стою почти параллельно земле у обреза двери, много солнца, брата видно хорошо. Он разгоняется, крутит, закончил, пауза и  раскрытие. Над ним желто-зеленый Т-4. Моя очередь... вылетаю, повторяю все это, берусь за кольцо: "Э, погоди, погаси скорость". Разбрасываю в стороны ноги и руки, опять за кольцо, и вновь ожидание удара заставило меня собраться в комочек, снова: "Э…", и так пару раз. Представляю, как тренер у ТЗК улыбается, но купол Валентина рядом, не тяни! Выдергиваю кольцо... сильнейший удар, секунду в ушах от перегрузки тужится писк, и как только выдерживаю! Меня вытряхнуло из системы вниз, грудная перемычка ударила под подбородок. Сначала просто вишу, всего колотит, потом сколько-то секунд не могу кольцо в карман на лямке вставить: руки трясутся, не слушаются.

Решили отдохнуть от тридцатки и выпросили у командира тройную пирамиду. Мы (Валентин, Нина и я) должны у двери стать в шеренгу и, держась друг за друга, отделиться от самолета, лечь на поток, затем будем падать, любоваться друг другом, но потом, если захотим. Перед раскрытием разойдемся в разные стороны.

По ходу изменили сценарий, договорились, что как только уляжемся, отцеплюсь и полетаю вокруг. Вывалились из двери, изрядно помучались, не находя опору на слабом еще  потоке, наконец, успокоились, я отцепился и сразу же провалился далеко вниз. Никакие мои старания так и не помогли мне подняться вверх. Развернулся, изобразил собой стрелу и потянул в сторону от сладкой парочки. Оглянулся и, не отворачиваясь, раскрыл парашют, вижу, наверху следом раскрыл Валентин. У него чехословацкий парашют ПТХ, вот он в чехле выходит из ранца... и все! Валентин пролетает метрах в тридцати мимо и стремительно уходит вниз, становясь все меньше и меньше на фоне курчавого леса, кажется, вот-вот скроется в его вершинах. Вспыхивает запасной, основной отваливает в сторону и раскрывается. Направляю свой парашют на Валентина и скоро приземляюсь рядом. Он все с себя уже снял, улыбается, нервно курит и, когда подхожу,  произносит:

– В гробу я видел братскую технику! 

Подъезжает машина, забрасываем все в кузов, а сами пешком возвращаемся на старт…

*    *    *

Сентябрь 71-го. Выезжаем с Валентином на две недели в Алферово на базу авиаспортклуба МАИ, где скоро будет проводиться первенство ВУЗов страны. Руководство АСК разрешает до соревнований попрыгать с их сборной. Здесь мне посчастливилось еще раз встретиться с круговой радугой. Прыгали с тысячи метров над облаками. Пилот по известным ему признакам сам определял момент отделения. После раскрытия заметил внизу и в стороне на фоне облака радужное кольцо, а в центре свою тенью под куполом. Развернулся, но, к сожалению, войти в кольцо не успел: раньше ушел вниз.

Не обошлось и без неприятных встреч. Однажды мне определили место первым в групповом прыжке девушек МАИ с условием, что раскрою парашют как можно ниже и не буду им мешать. Выскочил, пропадал, слежу за девчатами. Их парашюты раскрыты, можно и мне. Запрокидываю голову и наблюдаю за раскрытием своего красно-оранжево-желтого УТ-2р. Но он не желает раскрываться, вид купола надо мной такой, каким он бывает после того, как сбросишь его с рук на укладочный стол – ворох цветной ткани и ни одного наполненного воздухом полотнища. Оглядел все вокруг: как бы зависли надо мной купола девчонок, земля, вроде, далеко, еще не приближается, на высотомере стрелка почти замерла. Отцеплять основной парашют так не хочется! Но надо что-то делать. Берусь за левый клевант и вытягиваю стропу управления до конца вниз. Началось вращение влево, отпускаю стропу, хочу прокачать купол, но в жгуте стропу заклинило, вращение продолжается. Ясно, давай тяни вторую, вытянул обе, начал на обеих стропах качаться, трясти. О! Показался кусочек наполненной воздухом ткани, еще один, еще... и – мне так повезло: рывками расправился купол и нехотя раскрутился жгут. Сразу же разворачиваюсь на круг, убрал хлопанье лобовой кромки и, до приземления не изменяя положения, на максимальной скорости пришел в круг, чуть ли не в ноль. На кругу стоит один Валентин, он за всем наблюдал:

– Кажется, никто не видел. А я все смотрел, гадал, отцепишься ты или нет.

На земле стала понятна причина отказа – купол в чехле шел за вытяжными медузами с вращением и закрутил в жгут выходящие из сот стропы и рифовку. Рифовка стягивает кромку купола и тормозит его наполнение, что приводит к снижению динамического удара при раскрытии, но сегодня по воле стихии она оказалась в тисках жгута.

Начинаются соревнования. Приехали Дед с Кузьмичом, привезли мой старенький песочного цвета летный костюм – это своего рода визитка ЦСПК. Первый прыжок на точность приземления. В голове крутится: "Ноль нужен, ноль, ноль!". Захожу на пяточек. Ноль проходит немного справа и сзади, бросаю в его сторону правую ногу и проваливаюсь на левое колено. Встаю, икру свело. Ко мне подходит седой дедушка в сером пиджачке и вручает яблочко, Белый налив. За что, спрашиваю, а он мне:

– За ноль – первый на этих соревнованиях!

Оказывается, половина уже отпрыгалась, а нолей не было, даже Моторин пролетел! Уходя с круга, спрашиваю судей, кто он, этот старичок, мне отвечают – это Белоусов, старейший парашютист Советского Союза. Прихожу на укладку, в начале стола кладу каску с яблочком, потом до него доберусь, сбрасываю купол, прохожу дальше, снимаю все. Возвращаюсь к началу, закрепляю вершину, вытягиваю, расправляю, начинаю набрасывать. Вдоль столов прогуливается Сафьяненко из команды МАИ, останавливается напротив:

– Послушай, Вить, одолжи свою каску, может и мне повезет, тоже ноль дам.

Я на него не смотрю, занят:

– Бери, пожалуйста.

Он поднимает каску, и следом до меня доносится хруст заветного яблочка… Удаляясь, Сафьяненко, прожевывая, шутит:

– Вы так маскировались с братом эти две недели, что мы и не догадывались, кого пригрели на своей груди.

Среди участников распространяется слух: Рязань привезла спортсменов из ЦСПК.

Наступает время акробатики. Уже дома попробовал: не буду отрывать локоть от тела, и ладонь буду держать в кулаке, может быть, потихоньку и откручу.

Погода неустойчивая: мощная кучевая облачность с просветами. Нижняя ровная граница облаков расположилась метрах на восьмистах, верхняя неровная бугристая – выше двух с половиной, а мы должны прыгать с двух тысяч двухсот. Решили: будем работать в промежутках между облаками. Наша очередь. Самолет блуждает в узких фантастических ущельях. В небе безумно красиво. Только в местах, подобных этим, Рафаэль мог видеть свою Мадонну, и созерцанием этих волшебных заоблачных пейзажей на простых прыжках никто бы  нас баловать не стал.

Наконец, с земли поступила  команда заходить в появившийся в зоне выброски просвет. Стоишь на обрезе двери, высовываешься, по щеке бегут волны, а по вискам – слезы, смотришь вниз, выбираешь момент... отделяешься, широко раскинув руки и ноги, ветер в лицо, видишь божественное  великолепие не в окно и не в дверь – оно вокруг, кажется, можно дотронуться, восторг ничем не измерить, он рвется из груди! Впереди отвесная стена, сложенная из гигантских снежных глыб, она, угрожая поглотить, идет навстречу, но скоро стала вязнуть, а все, что окружало, двинулось снизу вверх, выполняя команду "Ма-арш-Марш!", переходя на шаг, с шага на рысь, с рыси в галоп, с галопа в карьер. Грохот тысяч копыт нарастает и заполняет все пространство под шлемом. Но ты уже сгруппировался, забыл обо всем, видишь только секундомер и крест...

Закрытие соревнований. Вызывают к столу, вручают диплом и медаль за третье место в прыжках на точность приземления на первенстве ВУЗов страны. Общее – четвертое…

Возвращаюсь в Рязань, ложусь на операцию. Валентин Сусоколов, хирург, рассказал, как она проходила: открыли сустав, убрали оборванные волокна, по Бойчеву-2 взяли с лопатки сухожилие, перенесли на плечо, добились максимальной подвижности, зашили. На все ушел один час двадцать минут под общим наркозом…

Отрывок из повести "Красная планета")

Виктор Калинкин, полковник в отставке, кандидат технических наук

город Тверь           http://www.proza.ru/avtor/kalinkin