Семья

Голодное детство

          Кажется, сколько себя помню, всегда голодал. Перманентное, так сказать, состояние. И в раннем младенчестве, когда жили  у дедушки с бабушкой в деревне Орлово, на Муромщине. Семья  была бедняцкая: много девок, мужиков всего трое. Дед Василий, отец  мой Федор, да его младший братишка Васенька. Землю делили не по едокам, а по работникам. Пашня  скудная, подзолистая, урожаи  бедные. Вот и перебивались с хлеба на квас.

Далёкое-далёкое детство

Отрывок из повести «Красная планета»

От улицы Островского, где стояла наша школа, до окружной дороги простиралось пространство, нарезанное на части первым, вторым и третьим оврагами. За горизонтом был еще один овраг, за ним – березовые перелески. Мы назначили себя первооткрывателями всего этого края.

Нелюбимая

Часть первая

Больше всего из времен года Нана  любила осень. В тех краях, где она жила, осень подкрадывалась незаметно. Вначале, с правой стороны от ее дома, откуда были видны белоснежные  горы,  поднимался густой туман. Он сахарной ватой обволакивал высокие вершины гор, от тумана вершины темнели, и не искрились, а становились  похожи на огромные ледяные глыбы.

НАСТОЯЩИЙ ПОГРАНИЧНИК!

Памяти моего отца Косова Аполлона Ивановича

В 1938 году в семье кадрового офицера, Косова Ивана Алексеевича, в г. Энгельсе родился мальчик. Назвали его Аполлоном в честь одного из друзей деда по летному училищу.

Дедушка Иван был политработником, погиб в 1943 году. И волею судьбы, мой папа впоследствии также стал заместителем командира по политработе. Он вырос без отца и всегда чувствовал ответственность за маму и младшую сестру.

Записка

Свое первое литературное произведение Юрий Гельман написал в 9 лет. Это было стихотворение из восьми строчек. Юрий помнит какой-то толчок изнутри его мальчишеского сознания (а может быть, свыше?) – и пошло-поехало… Несколько лет это было просто забавой, но в юности, когда пошли влюбленности и прочие украшения жизни – стихи из Юрия «лились» просто рекой.

Дом без стен

Глава 1.

Конечная остановка автобуса была на маленькой площади, где росло огромное, красивое дерево. Тень от дерева покрывала почти всю площадь. На площади был выстроен двухэтажный дом, который совмещал  магазинчик и парикмахерскую. Лето уже давно вступило в свои права, поэтому на улице было очень жарко. Дверь парикмахерской всегда была открыта:

- Смотри, Како, еще один автобус приехал! - кричал цирюльник, сидящему в кресле человеку.

- Да, но, это сегодня последний, больше не будет.

Аня

Ане, кажется, двадцать пять. Она очень красивая. Изящные чуть угловатые плечи, длинная шея, темные прямые и гладкие волосы, карие, тепло-коньячного тона, глаза – чаще всего под густыми стрелками. Анины стрелки выходят широкими, бархатно-черными, идеальными. Без них Аня бывает редко и всегда сама не своя. С ними она похожа на таинственную скво.

Смеется Аня подкупающе-искренне, по-детски и чаще всего до слез. Всякий раз, рассказывая историю, жестикулирует порывисто, живо, но без женского кокетства и вульгарности.

Не расспросила

Я никогда не писала о войне.
Нет, писала, конечно: сочинения в школе по литературным произведениям.
Сейчас часто пишу по воспоминаниям участников войны - документальные зарисовки.
А однажды, к 20-летию Победы в 1964 году, когда мне было 11 лет, я сочинила стихотворение - на конкурс, объявленный где-то в далекой столице Москве, то ли по радио, то ли в какой-то газете. Не помню - много времени прошло. И стихотворение помню лишь небольшими отрывками. Оно не сохранилось - было в той моей первой детско-юношеской тетради, которую я сожгла. Избавилась от детства.

Жёлтые цветы

1

Марина сидела на диване и смотрела увлекательный фильм. И, как всегда, на самом интересном месте появилась вставка - но не рекламного, а скорее поучительного характера. Кинокадры показывали улетающих из родного гнезда птенцов и надпись:
«Они выросли и забыли своих родителей. А вы помните? Позвоните…»

ПОСЛЕДНЯЯ КРЕПОСТЬ (рассказ)

I

Набираю морскую воду в ладони, сложенные, будто для милостыни. Втягиваю носом и выпускаю через рот. Вода превращается в пену. Она пузырями идёт изо рта, как у бешеной собаки. Сморкаюсь, чтобы вышвырнуть из себя болезнь, до резкой боли напрягая пазухи. Нет облегчения. Лишь сильнее ноет лоб, только резче пульсируют виски.