Александра Ирбе. СТИХИ
 |
Сопричастие
Впотьмах бредет моя дорога, ее нечаянна резьба… Я начинаю понемногу вдруг понимать, что я - раба
двух тайных страхов, двух излучин, двух тонких ниточек в судьбе, так неприкаянно ведущих к родному сыну и к тебе.
Мне грустно - если в вас тревога. Мне больно - если в вас тоска. Мне страшно эти нити трогать, хотя бы разводить слегка.
И я молюсь, чтоб только с вами был радостен бы каждый час, чтоб кружевными вечерами Господь от боли спас лишь вас.
Мне стыдно: ни себе, ни прочим такого счастья не молю. Все потому, что, значит, очень я вас жалею и люблю.
Все потому, что мне не спиться, когда в тревоге ваши сны, что мне кошмар и ужас сниться, когда вы слабы и больны.
Что я хочу, чтоб было море, несущее по жизни вас, не из потерь и не из горя - из неожиданных прикрас.
Все потому, что видно в мире дано кому-то так любить, что даже в замкнутой квартире возможно с ближним говорить.
Что сердца стук настолько слышен, что в каждый день и каждый час союз наш праздничней и выше, и он уже сильнее нас.
"Поэзия не терпит суеты..."
Поэзия не терпит суеты. Поэзия не терпит отдаленья! И ты срубаешь прежние мосты, ты прежние теряешь увлеченья.
Лишь к ней, лишь к ней до одури спешишь! Ей варишь суп из прежних впечатлений! Потом - садишься в угол и молчишь: следишь за поворотом ее тени.
Промчится год - родятся два стиха, быть может, три… Теперь не в этом дело. Поэзия, как облако, легка. Растает, если тронуть неумело.
И вот уже ты болен, ты молчишь, и не к чему тебе людские пляски. Поэзия течет со ржавых крыш. Поэзия меняет свои маски.
Ты стал покорен властному дождю. Идешь под дождь… И по фигу ангина… Поэзия, как прежде, ни гугу. Ее молчанье – нож, вонзенный в спину.
Ее приход - отчаянье и боль, такая боль, что никуда не деться. Но ты готов сыграть любую роль, за эту боль отдать любое сердце.
Тебя одно пугает – пустота, отсутствие ее великой тени, открывшиеся к пропасти ступени, где образ Блока, Данте и Христа.
Бабье лето
Запоздало пришло бабье лето. Ждали снег, а повсюду - жара. Бедным школьникам, в польта одетым, тяжело идти в школу с утра.
Тяжело им за скучною партой на роскошества парков глядеть. Так на улице ясно и жарко, что невольно захочешь лететь
на веселом таком самокате вдоль ковров, вдоль ковров, вдоль ковров. А ты в классе сидишь, как в палате, среди строгих ее докторов,
ищешь в нудном портфеле точилки, древних греков судьбу познаешь, а природа с деревьев косынки превращает в пленительный дождь.
Час настал. И несносный мальчишка, позабыв про уроки, про дом, по аллее восторженно мчится, всю листву поднимая вверх дном.
Поздно, поздно пришло бабье лето (оттого так все рады ему), желтотканное облако света, вдруг накрывшее землю ко сну.
"Кому детей, а мне рожать стихи..."
Кому детей, а мне рожать стихи от каждого невольного движенья. Меня пугает головокруженье, и злая боль проходит сквозь виски.
Когда они рождаются, стихи, мне нянчить их, искать им соску, спальню, лишь только б не смотрели так печально. сквозь розовые люльки позвонки.
Но ничего не ведают стихи. Им не нужны коляски, погремушки… Они от детских бредней далеки и отвергают всякие игрушки.
Едва родятся - вдруг стремятся в сад, вдруг говорят: "Давай одни побудем!": их раздражают, гвалт, вокзалы, люди, они все к одиночеству спешат.
Им не важны зарплаты и работы, не важно им: кто друг тебе, кто – брат Порой, бывает, влюбятся в кого-то, но на него лишь издали глядят.
Порой, бывает, удивятся саду и веточку нечаянно сорвут, но, в сущности, им ничего не надо: не важно им, что будет там, что - тут.
А важно только бледных звезд круженье, как тает осень, как бежит река. Им важно только легкое мгновенье, как легкое движенье мотылька.
Крошка
Ничего теперь не исправить: не сумею тебя простить. Ты хотел меня взять-оставить, прямо в прошлое отпустить.
Ты решил меня, точно крошку, со стола своего спихнуть. Не помедлив - хотя б немножко - ты открыл мне печальный путь.
Долго крошку, ходя, топтали, позабыли о ней, смеясь. Твоя крошка жила в печали, но прозрения... дождалась.
Проросла... Не понять, откуда эти силы теперь взялись и зачем совершилось чудо, возвратившее крошку в жизнь.
Стала крошка смущенной девой, стала крошка почти такой, о какой ты мечтал несмело, над гремящей бродя рекой.
Что ж, мой миленький, удивляйся и на крошку свою гляди. Только, знаешь, не оставайся черным камнем в моей груди.
Александра Ирбе, московская поэтесса, член МГО Союз писателей России |
