Память о поэте и артисте

       В июле 2015 года общественность нашей страны отметила очень грустный день – дату кончины любимого поэта и артиста Владимира Семёновича Высоцкого.

       Прошло уже 35 лет с 25 июля 1980 года, но память об этом талантливом бунтаре осталась в сердцах его современников, интерес к его творчеству продолжается и у нынешнего поколения молодёжи. Многие из них сожалеют, что не смогут увидеть и услышать его «живьём».

       Ветераны госбезопасности очень ценят творчество поэта и сегодня, любят слушать, когда его песни исполняет народный артист России Сергей Николаевич Лычёв, с удовольствием поют сами.

      Предлагаем нашим читателям статью-воспоминание об этом неординарном человеке, талантливом поэте, артисте и исполнителе.

Юрий Визбор

Он не вернулся из боя

       Владимир Высоцкий был одинок. Более одинок, чем многие себе представляли. У него был один друг – от студенческой скамьи до последнего дня. О существовании этой верной дружбы не имели и понятия многочисленные «друзья», число которых сейчас, после смерти поэта, невероятно возросло.

       Откуда взялся этот хриплый рык? Эта лужёная глотка, которая была способна петь согласные? Откуда пришло ощущение трагизма в любой, даже пустяковой песне? – Это пришлось от силы. От московских дворов, где сначала  почиталась сила, потом – всё остальное. От детства, в котором были ордера на сандалии, хилые школьные винегреты, бублики «на шарап», драки за штабелями дров.

       Волна инфантилизма, захлестнувшая в своё время всё песенное творчество, никак не коснулась его. Он был рождён от силы, страсти его были недвусмысленны, крик нескончаем. Он был отвратителен эстетам, выдававшим за правду милые картинки сочинённой ими жизни. Помните: «А парень с милой девушкой на лавочке прощается»? Высоцкий – «Сегодня я с большой охотою распоряжусь своей субботою». Вспомните: «Не могу я тебе в день рождения дорогие подарки дарить…» Высоцкий – «А мне плевать, мне очень хочется!»

       Он их шокировал и формой, и содержанием. А больше всего он был ненавистен эстетам за то, что пытался говорить правду, ту самую правду, мимо которой они проезжали в такси или торопливым шагом огибали её на тротуарах. Это была не всеобщая картина жизни, но  этот кусок был правдив. Это была правда его, Владимира Высоцкого, и он искрикивал её в своих песнях,  потому что правда эта была невесела.

       Владимир Высоцкий страшно спешил. Будто предчувствуя свою короткую жизнь, он непрерывно сочинял, успев написать что-то около шестисот песен. Его редко занимала конструкция, на его ногах скорохода не висели пудовые ядра формы, часто он только намечал тему и стремглав летел к следующей. Много россказней ходит о его запоях. Однако мало кто знает, что он был рабом поэтических «запоев» - три-четыре дня, запершись в своей комнате, он писал как одержимый, почти не делая перерывов в сочинительстве. Он был во всём сторонником силы – и не только душевно-поэтической, но и обыкновенной, физической, которая не раз его выручала и в тонком деле поэзии. В век, когда песни пишутся «индустриальным» способом: текст-поэт, музыку – композитор, аранжировку – аранжировщик, пение – певец, -  Владимир Высоцкий создал совершенно неповторимый стиль личности, имя которому он сам и где равно и неразрывно присутствовали голос, гитара и стихи. Каждый из компонентов имел свои недостатки, но, слившись вместе, как три кварка в атомном ядре, они делали этот стиль совершенно неразрываемым, уникальным, и многочисленные эпигоны Высоцкого постоянно терпели крах на этом пути. Их голоса выглядели просто голосами блатняг, их правда была всего лишь пасквилем.

      Однажды случилось странное: искусство, предназначенное для отечественного уха, неожиданно приобрело валютное поблёскивание. Однако здесь, как мне кажется, успех меньше сопутствовал артисту. Профессиональные французские ансамблики никак не смогли конкурировать с безграмотной гитарой мастера, которая то паузой, то одинокой семикопеечной струной, а чаще всего неистовым «боем» сообщала нечто такое, чего никак не могли выговорить лакированные зарубежные барабаны.

       Владимир Высоцкий испытывал в своём творчестве немало колебаний, но колебаний своих собственных, рождённых внутри себя. Залётные ветры никак не гнули этот крепкий побег отечественного искусства. Ничьим влияниям со стороны, кроме влияния времени, он не подвергался и не уподоблялся иным бардам, распродававшим чужое горе и ходившим в ворованном терновом венце. У Высоцкого было много своих тем, море тем, он мучился скорее от «трудностей изобилия», а не от модного, как бессонница, бестемья.

       Ему адски мешала невиданная популярность, которой он когда-то, на заре  концертирования, страстно и ревниво добивался и от которой всю остальную жизнь страдал. Случилось удивительное: многие актёры, поэты, певцы, чуть ли не ежедневно совавшие свои лица в коробку телевизионного приёмника – признанного распространителя моды, ни по каким статьям и близко не могли пододвинуться в популярности к артисту, не имевшему никаких званий, к певцу, издавшему скромную гибкую пластинку, к поэту, ни разу (насколько я знаю)не печатавшему свои стихи в журналах, к киноактёру, снявшемуся не в лучших лентах. Популярность его песен (да простят мне это мои выдающиеся коллеги) не знала равенства. Легенды, рассказывавшиеся о нём, были полны чудовищного вранья в духе «романов»  пересыльных тюрем. В последние годы Высоцкий просто скрывался, репертуарный сборник Театра на Таганке, в котором печатаются телефоны всей труппы, не печатал его домашнего телефона. Он как-то жаловался мне, что во время концертов в Одессе он не мог жить в гостинице, а тайно прятался у знакомых артистов в задних комнатах  временного цирка шапито. О нём любили говорить так, как любят говорить в нашем мире о предметах чрезвычайно далёких, выдавая их за легкодостижимые. Тысячи полузнакомых и незнакомых называли его Володей. В этом смысле он пал жертвой собственного успеха.

       Владимир Высоцкий всю жизнь боролся с чиновниками, которым его творчество никак не представлялось творчеством и которые видели в нём всё, что хотели видеть, - блатнягу, пьяницу, искателя дешёвой популярности, кумира пивных и подворотен. Пошляки и бездарности издавали сборники и демонстрировали в многотысячных тиражах свою душевную пустоту, и каждый раз их лишь легко журили литературоведческие страницы, и дело шло дальше. В то же время всё, что делал и писал Высоцкий, рассматривалось под сильнейшей лупой. Его неудачи в искусстве были почти заранее запрограммированы регулярной нечистой подтасовкой, но не  относительно тонкостей той или иной роли, а по вопросу участия Высоцкого в той или иной картине. В итоге на старт он выходил совершенно обессиленный.

       В песнях у него не было ограничений – слава богу, магнитная плёнка есть в свободной продаже. Он кричал свою спешную поэзию, и этот магнитофонный крик висел над всей страной – «от Москвы до самых до окраин». За его силу, за его правду ему прощалось всё. Его песни были народными, и сам он был народным артистом, и для доказательства этого ему не нужно было предъявлять удостоверения.

       Он предчувствовал свою смерть и много писал о ней. Она всегда представлялась ему насильственной. Случилось по-другому: его длинное сорокадвухлетнее самоубийство  стало оборотной стороной медали – его яростного желания жить.

                         *     *     *

          «Я свою норму сегодня перевыполнил…»

            ( несколько стихотворений В.С.Высоцкого)

               О фатальных датах и цифрах

Кто кончил жизнь трагически, тот – истинный поэт,

А если в точный срок, так – в полной мере:

На цифре 26 один шагнул под пистолет,

Другой же – в петлю слазил в «Англетере».

А в 33 Христу – он был поэт, он говорил:

«Да не убий!» Убьёшь – везде найду, мол.

Но – гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил,

Чтоб не писал и чтобы меньше думал.

С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.

Вот и сейчас – как холодом подуло:

Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль,

И Маяковский лёг виском на дуло.

Задержимся на цифре 37! Коварен бог –

Ребром вопрос поставил: или – или!

На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо,

А нынешние – как-то проскочили.

Дуэль не состоялась или – перенесена,

А в33 распяли, но – не сильно,

А в 37 не кровь, - да что там кровь! – и седина

Испачкала виски не так обильно.

«Слабо стреляться?!» В пятки, мол, давно ушла душа! _

Терпенье, психопаты и кликуши!

Поэты ходят пятками по лезвию ножа –

И режут в кровь свои босые души!

На слово «длинношеее» в конце пришлось три «е»,-

Укоротить поэта! – вывод ясен,

И нож в него – но  счастлив он висеть на острие,

Зарезанный за то, что был опасен!

Жалею вас, приверженцы  фатальных дат и цифр, -

Томитесь, как наложницы в гареме!

Срок жизни увеличился – и, может быть, концы

Поэтов отдвинулись на время!

Да, правда, шея длинная – приманка для петли,

А грудь – мишень для стрел, - но не спешите:

Ушедшие не датами бессмертье обрели –

Так что живых не слишком торопите!

                   Я не люблю

Я не люблю фатального исхода,

От жизни никогда не устаю.

Я не люблю любое время года,

Когда весёлых песен не пою.

Я не люблю холодного цинизма,

В восторженность не верю, и ещё –

Когда чужой мои читает письма,

Заглядывая мне через плечо.

Я не люблю, когда – наполовину

Или когда прервали разговор.

Я не люблю, когда стреляют в спину,

Я также против выстрелов в упор.

Я ненавижу сплетни в виде версий,

Червей сомненья, почестей иглу,

Или - когда всё время против шерсти,

Или – когда железом по стеклу.

Я не люблю уверенности сытой –

Уж лучше пусть откажут тормоза.

Досадно мне, что слово «честь» забыто

И что в чести наветы за глаза.

Когда я вижу сломанные крылья -

Нет жалости во мне, и неспроста:

Я не люблю насилье и бессилье, -

Вот только жаль распятого Христа.

Я не люблю себя, когда я трушу,

Досадно мне, когда невинных бьют.

Я не люблю, когда мне лезут в душу,

Тем более – когда в неё плюют.

Я не люблю манежи и арены:

На них мильон меняют по рублю, -

Пусть впереди большие перемены –

Я это никогда не полюблю!

        Баллада о бане

Благодать или благословенье

Ниспошли на подручных твоих –

Дай нам, бог, совершить омовенье,

Окунаясь в святые святых!

Исцеленьем от язв и уродства

Будет душ из живительных вод,-

Это – словно возврат первородства,

Или нет – осушенье болот.

Все пороки, грехи и печали,

Равнодушье, согласье и спор –

Пар, который вот только наддали,

Вышибает, как пули, из пор.

Всё, что мучит тебя,- испарится

И поднимется вверх, к небесам.

Ты ж, очистившись, должен спуститься –

Пар с грехами расправится сам.

Не стремись прежде времени к душу,

Не равняй с очищеньем мытьё,-

Нужно выпороть веником тушу,

Нужно выпороть смрад из неё.

Здесь нет голых – стесняться не надо,

Что кривая рука да нога.

Здесь – подобие райского сада,-

Пропуск тем, кто раздет до нага.

И в предбаннике сбросивши вещи,

Всю одетость свою позабудь –

Одинаково веничек хлещет,

Так что зря не выпячивай грудь!

Все равны здесь единым богатством,

Все легко переносят жару,-

Здесь свободу и равенство с братством

Ощущаешь в кромешном пару.

Загоняй поколенья в парную

И крещенье принять убеди,-

Лей на нас свою воду святую-

И от варварства освободи!

            *     *     *

                 (без названия)

Корабли постоят и ложатся на курс,-

Но они возвращаются сквозь непогоды…

Не пройдёт и полгода – и я появлюсь,-

Чтобы снова уйти,

Чтобы снова уйти на полгода.

Возвращаются все – кроме лучших друзей,

Кроме самых любимых и преданных женщин.

Возвращаются все – кроме тех, кто нужней,-

Я не верю судьбе,

Я не верю судьбе, а себе – ещё меньше.

Но мне хочется верить, что это не так,

Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.

Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в делах,-

Я, конечно, спою – не пройдёт и полгода.

Я, конечно, вернусь – весь в друзьях и в мечтах,-

Я, конечно, спою,

Я, конечно, спою – не пройдёт и полгода

На фотографиях:

1. Владимир Высоцкий

2. В.Высоцкий. Крик души

3. Юрий Иосифович Визбор