СЕЛЬДЬ ИВАСИ
 |
Рассказ-былинка Мне позвонил дежурный по части: - Товарищи полковник, на центральном КПП какой-то Никифоров из города просит разрешения пройти в штаб, чтобы встретиться с Вами. - Пропустите. Пусть посыльный проводит его. Я знал этого человека: неделю назад он был у меня в кабинете, мы беседовали минут тридцать, и нежданный посетитель ушёл тогда вроде бы довольный результатами нашего общения. Только что наступило календарное лето 1995-го. После гражданской войны, огненным катком прокатившейся два с половиной года назад по югу Таджикистана, страсти межнациональной розни и борьбы за власть заметно поутихли. Но развал Союза ССР больно ударил по экономике ставшей самостоятельной, суверенной республики. Действовавшая прежде система обеспечения населения промышленными товарами и продовольствием перестала существовать, новая создавалась с большим трудом, и люди выживали, как могли. Не были исключением и жители Пянджа, в котором базировался наш пограничный отряд – маленький «островок» дружественного, братского, но теперь уже другого государства – России. Один из старейших в Центральноазиатском регионе Пянджский пограничный отряд сохранял полный нейтралитет при междуусобных разборках, не раз принимал на своей территории и спасал от угрозы уничтожения тысячи горожан и селян Пянджского района. И теперь оставался лучом света, лучом надежды, что на политую кровью многих невинных жертв многострадальную землю вернутся мир и благополучие. Особо тёплые чувства к российским пограничникам испытывало старшее поколение пянджцев, многие из которых наивно верили, что «парад суверенитетов» не на долго, что Советский Союз обязательно восстановят и люди снова будут жить дружной интернациональной семьёй. Тем более, что Таджикистан не был инициатором ликвидации СССР - в марте 1991 года на известном референдуме о судьбе Союза абсолютное большинство граждан республики выступили за его сохранение. Первый президент Таджикской ССР Махкамов, ещё будучи кандидатом на этот пост, доступно и понятно объяснял причины такого единодушия: годовой бюджет республики, например, в «предреферендном» 1990 году составлял 11, 5 млрд рублей, из них собственные доходы - лишь 3, 5 млрд, остальное – больше 2/3 - дотация от общесоюзной госказны. Зная об этих скупых, но о многом говорящих цифрах, население не нуждалось в дополнительной агитации, как и за что голосовать. В середине 90-х таких дотаций не стало, выстраивавшиеся десятилетиями хозяйственные связи с другими республиками бывшего СССР прервались, бюджет не наполнялся и наполовину прежних собственных доходов. Мизерные зарплаты, крошечные пенсии – вот что получил таджикский народ того периода времени. Молодая чета Никифоровых прибыла в Таджикистан из Центральной России по распределению незадолго до начала Великой Отечественной войны. Он – инженер-строитель, она – учительница начальных классов. Тогда остро стояла задача всемерно поднимать уровень промышленного, социального и культурного развития национальных окраин до средне-союзного уровня. Вот они с тысячами таких же сверстников и поднимали. И обжились, и прижились. Им повезло: с фронта он вернулся почти невредимым. Народили, как водится, детишек, вырастили, и те, получив образование, нужные стране специальности, разъехались по всей нашей необъятной Родине, обзавелись своими семьями. К годам пресловутой перестройки Никифоровы-старшие остались одни и уже давно были пенсионерами. В таком положении и застала их катастрофа некогда великого и могучего государства. С началом межэтнического конфликта, кровавой борьбы за власть дети стали звать к себе, в Россию. Но вырваться даже без домашнего скарба, с которым тоже тяжело было бы расстаться, из той бучи уже не получалось: транспортное сообщение в южных областях оказалось парализованным. И, главное, врачи не рекомендовали: более чем за полвека в местном климате в их организмах произошли необратимые изменения, резкая смена места жительства могла иметь для обоих фатальные последствия. Поскольку в том году в республике пенсии вообще не платили, ветераны приспособились понемногу приторговывать самогонкой. Спрос на самодельный домашний «арак»*) был. Но и риск попасть в неприятную ситуацию тоже имел место. Да ещё какой! Незадолго до начала боевых действий на многочисленных местных фронтах нам в отряд на пополнение - взамен вывезенных весной 1992 года на родину украинцев и белорусов - прислали российских десантников. Отдельные из них, к сожалению, не отличавшиеся крепкой дисциплиной, достаточно быстро узнали адрес «торговой точки» (благо дом, в котором на втором этаже жила чета Никифоровых, располагался всего в пятидесяти метрах от внешнего ограждения территории нашего гарнизона) и иногда тайком по вечерам, уходя в «самоволку», наведывались туда, чтобы наполнить солдатские фляжки свежим первачом. А когда война закончилась и всеобщее напряжение стало постепенно спадать, такие посещения участились. Пресечь их удалось не сразу и, к нашей беде, не обошлось без трагического случая. Как-то наличности для оплаты очередной, уже добавочной, порции зелья у его любителей не нашлось и они решили взять нужное им даром. Выломали глубокой ночью у стариков, не открывавших столь поздним клиентам, входную дверь, отвесили хозяину пару тумаков, чтобы не мешал задуманному, забрали наспех найденную полную трёхлитровую банку и ретировались. За всё, как известно из народной мудрости, приходится платить. Они и расплатились. Только друг с другом: перепились, и в ходе пьяной ссоры один из компании был убит, ещё один – ранен. Информацию о происшествии, как положено, донесли командованию Группой войск. Из Душанбе прибыл на «вертушке» военный прокурор, совместно с которым мне пришлось разбираться в сути дела. Вот при таких тяжёлых обстоятельствах тогда, летом 1993 года, и познакомился с пожилой четой Никифоровых. После того инцидента мы не встречались. Жизнь в Пяндже понемногу возвращалась в мирное русло, налаживалась, ветераны начали получать скудную, но относительно регулярную пенсию и торговать самогонкой, насколько знаю, перестали – городская милиция присматривала за этим. И вот, спустя два года, глава семьи, причастной к едва начавшей забываться трагедии, пришёл ко мне на приём. Предположил, что с какой-нибудь жалобой. У нас к тому времени уже служили прапорщики и контрактники из числа местных, жившие с жёнами и детьми вне гарнизона – мало ли что могло произойти или случиться. Я исполнял тогда обязанности командира соединения полковника Лобова Алексея Викторовича, убывшего в очередной отпуск, и просто обязан был владеть всей полнотой информации, в том числе - от «первоисточника». Но в предположении ошибся: Никифоров пришёл с просьбой. Изложив свою жизненную эпопею, убелённый сединами, с глубокими морщинами на лице от преклонных лет и пережитых невзгод ветеран долго не решался перейти к этой просьбе. Понятно, что стеснялся: советская власть учила и приучила жить своим трудом, не унижать себя просьбами. Но потом всё-таки отважился: - Товарищ полковник, говорят, у вас в части есть селёдка иваси*), в жестяных таких банках. Нельзя ли «разжиться» хоть одной баночкой. В городских магазинах ничего подобного давно нет. А моя жена так любила селёдочку прежде, когда её можно было купить. Да и я не прочь отведать. Пожалуйста, если можно… Признаться, селёдка меня совсем не интересовала. Ни солёная, ни маринованная, ни копчёная. Когда-то, во времена далёкого детства, в деревню, где родился и вырос, в сельмаг привезли бочку солёной селёдки – в конце сороковых - начале пятидесятых это была исключительная редкость. Как позже рассказывали старшие, я «управился» с целой рыбиной и… наелся на-всег-да. С того момента организм даже дух селёдочный не переносил. Потому и с возрастом остался равнодушен к этому широко распространённому в последующем, доступному и любимому в народе дару моря. А о канале «утечки» сведений об ассортименте продуктов в отряде можно было не спрашивать – те же семьи прапорщиков и контрактников, проживающие в городе и получающие ежемесячно продовольственный паёк. Позвонил начальнику склада. Тот подтвердил наличие сельди, и я попросил его доставить в кабинет пару банок – мне по норме офицерского пайка она тоже была положена, только эту норму ни разу не выбирал. Минут через десять заказ – две аккуратные круглые жестяные коробки с анодированным защитным покрытием и с соответствующими наклейками сверху - лежал на моём рабочем столе. Когда передал их сидевшему напротив посетителю, радости того не было предела. Он буквально сиял, светился улыбкой – надо же, такое богатство попало в руки! - Большое спасибо за Ваше внимание и Вашу щедрость, товарищ полковник! Нам с женой месяца на два хватит, а то и больше. Простите, что отвлёк от служебных дел. Но нам, оставшимся здесь русским старикам, теперь просто не к кому обратиться. Спасибо, что вы есть, что продолжаете, как и прежде, охранять границу! Пока вы здесь, мы чувствуем себя в безопасности, уверены, что не дадите нас в обиду… И вот недавний визитёр снова направлялся ко мне. Неужели опять что-то просить? Но я, как и в прошлый раз, не угадал, ошибся. После взаимных приветствий Никифоров принялся восторженно благодарить за полученную селёдку. - Моя супруга так обрадовалась, так обрадовалась! Мы на рынке купили немного молодой картошки, сварили и с таким удовольствием в тот же день поели с селёдкой-то – за ушами пищало! Прямо-таки душу отвели. И тут она меня «запилила»: говорит – иди и отблагодари начальника! А чем отблагодарить – сама не знает. Неделю думали – ничего не могли придумать. Вы уж не погневайтесь на старого, вот, что я принёс. Тут он аккуратно достал из небольшой холщёвой сумки газетный свёрток, развернул и подал мне литровую, с завинченной алюминиевой крышкой, наполненную прозрачной жидкостью стеклянную бутылку. - Не побрезгуйте – это самогонка. Выдержанная, очищенная. Давно уже не делаем, даже аппарат продали. Из старых ещё запасов сохранилась. Иногда, очень редко, по великим праздникам, сам рюмочку употреблю. Но в основном для растирания используем. Мне было неловко. Это «добро» терпеть не мог. Помнится, на проводах в армию попробовал у родственников, не понравилось, и с тех пор зарёкся. Да и ни к чему должностному лицу при исполнении служебных обязанностей принимать такой подарок. Но с другой стороны: отказаться – кровно обидеть пожилого человека, ветерана войны и труда. Он ведь принёс «от чистого сердца», «чиниться» тут вроде бы не совсем уместно. И что посланец супруге своей скажет? Отвергли, мол, не по чину… Начнут искать другой подарок? При их-то нынешних материальных возможностях! И опять будет добиваться встречи… Пришлось принять столь необычное подношение. У Никифорова, судя по его довольному виду, отлегло от сердца и он, ещё раз поблагодарив за внимание, тут же распрощался, словно боялся, что передумаю. И больше, вплоть до моего назначения представителем Пограничных войск Российской Федерации в Республике Таджикистан на Памирское высокогорье, не приходил.
Виктор АБРАМОВ, полковник в отставке.
*) Пояснения: Иваси(яп.- ма-иваси) – сардина. Арак(тюрк.) – крепкий спиртной напиток. Бахшиш(перс.) – имеет много значений, в данном случае: сувенир, подарок. |
Едрёный «бахшиш»*) пролежал больше полгода в нижнем ящике моего рабочего стола. А при отъезде из Пянджа передал его своему преемнику, предоставив тому право распорядиться судьбой этого чисто русского знака благодарности. Прибывший с Дальнего Востока офицер не причастен к данной истории, он, слава богу, не был свидетелем недавних страданий простых советских людей, ставших в одночасье вдали от родных мест заложниками политических игр, а также личных амбиций могильщиков величайшей в мире страны, и у него, полагал, не будет никаких двойственных чувств, сложных эмоций, когда займётся в служебном кабинете ревизией полученного «наследства». У меня же не нашлось времени, как говорят - «руки не дошли»… 
