Уцелеть от любви

Стихи любезно предоставлены нам московской поэтессой, членом МГО Союза писателей России Александрой Ирбе.    

     Уцелеть от Любви 
 
Уцелеть от любви!..
Так от войн выживали когда-то.
Сколько хочешь, звони,
не вернусь в твой таинственный дом.
 
Может ты виноват,
может я за двоих виновата,
но мы больше не будем,
мы больше не сможем вдвоем.
 
Уцелеть от Любви -
это странная в жизни наука;
точно горы нести,
точно вальс по стеклу танцевать,
 
будто выдохнуть все
из груди до последнего звука,
перейти через ад
и на землю вернуться опять.
 
Но ни греет земля:
нет в ней прежней тревоги и страсти,
и устали глаза
от безвыходной серости лет.
 
Здесь не сыщешь меня,
от меня на земле только части:
странный робот с душой,
как у самых холодных планет.
 
               *     *     *
 
Так услышьте же, Вы,
кто любовь каждый вечер пытает,
кто пытается с ней
воевать, ревновать, говорить,
 
что Любовь – не гора,
и от пыток таких исчезает.
Она - самая тонкая,
самая ломкая нить.
 
А еще полбеды,
если б только любовь исчезала,
но - страшнее всего -
вместе с ней растворяемся мы,
 
превращаемся в страшные,
странные груды металла,
а весь мир превращается
в злое подобье тюрьмы.
 
                Мой город 
 
«Не понимаю, что со мною сталось…» Е. Евтушенко
 
Не понимаю, что со мною сделалось.
Быть может, виновата я сама,
что слишком на случайности надеялась,
не ведая восторгов мастерства.
 
Невзрачные из слов лепила домики,
угрюмые проспекты, ночники,
что думала, пусть близкие не поняли –
поймут все те, кто нынче далеки.
 
Я строила большие крыши серые –
в минор вступали серые слова.
Не знаю, что они со мною делали,
но звуком их я жизнь была жива.
 
Теперь иду – молчат громады темные,
сместились крыши, рухнули мосты.
и вдаль бегут мои проспекты сонные,
безжалостны, безлики и просты
 
Души не встретишь в их объятиях каменных,
куда-то делись прежние слова.
Все, что горело раньше ярким пламенем,
теперь от скуки теплиться едва.
 
Не появилось тех, кто б град мой поняли.
Не важно, что и как им говори.
Они уже давно, наверно, померли,
в десятом веке - в веке «двадцать три».
 
И вот теперь я строю город заново
в тяжелом пониманье мастерства:
чтобы тебя не закопали заживо,
должны звучать отчетливо слова.
 
Их чтобы все в округе нужно поняли,
а не сумбурный кто-то где-то там.
Да, были символисты… нынче померли…
Теперь все непонятное есть хлам.
 
Я снова возводя свой город песенный;
сильней и проще делаю мосты.
Пускай звучит теперь легко и весело,
чтобы проспекты не были пусты.
 
В его садах везде расставлю лавочки,
чтоб было где уставшим отдохнуть,
чтоб хочешь, так взмахни волшебной палочкой,
и тут же мрачный
станет светлым путь!
 
     Тверской бульвар. 24.03.2012 
 
Шумит-гудит расторженный бульвар
на «за» и «против». Прочь литература!
Здесь зреет политический скандал,
здесь снайпера шатается фигура.
 
Усталый Пушкин сумрачно глядит…
Да и кому теперь сей Пушкин нужен?!
От всех домов «За выборы» галдит,
а от друзей – «не вышло бы что хуже!».
 
С собачкой ходит хлюпенький доцент,
историк хмурый с фотоаппаратом.
От Пушкина летит «мы их процент»
и сквозь гудки в ответ отборным матом.
 
Здесь было б что Есенину сказать,
да занесло беднягу снегом сизым.
«Россия-мать!»… Москва ведь тоже мать,
вскормившая всех нас остывшим телом.
 
                     Монета 
 
Мне непонятно почему зима
в один момент перевернулась в лето,
мне непонятно почему сама
похожа я на древнюю монету.
 
И с новым приближением весны
не становлюсь, как прежде, серебристей.
Оковы бесполезны и тесны.
Еще тесней и бесполезней - мысли.
 
Монета с потускневшим серебром.
В ней больше весу - прелести все меньше.
Ее берут все чаще не с добром -
с корыстью, как и всех усталых женщин.
 
Ее катить - она не так легка,
не с первого мгновенья познается,
и на нее не сыщешь дурака,
к ней только умный взглядом обернется.
 
Доцент – очкарик, бывший педераст,
живой мертвец – венец пути земного.
Вот так вот жизнь закончится на раз.
И, может быть, не повториться снова.
 
           Странный вечер 
 
Не расставанья и не встречи -
а увяданье и покой!
Какой простой и легкий вечер!
Уже когда-то был такой.
 
Какое тонкое молчанье 
и разговоры ни о чем!
Меня тобою примечанье:
рукой касание… плечом…
 
Мое тобою удивленье!
C двадцаток рук,
с десяток глаз
вокруг устроили круженье -
сближенье нас.
 
Какой простой и чудный вечер!
Уже когда – то был такой.
Единственно – мне стало легче
с тобой сродниться, 
как с тоской.
 
Теперь чудес не ожидаю.
Зачем мне в мире чудеса?
Ты не смотри, что я рыдаю,
что я - не та.
 
Что от твоей невольной власти
к другому больше не лечу.
Я знаю, в ней не будет счастья!
Я не хочу.
 
Какой простой и странный вечер!
Уже когда-то был такой.
Рука твоя 
мне сжала плечи,
как шар земной!
 
 Рассуждение вечером на балконе 
 
Ты можешь, что угодно говорить!
Со мной о чем угодно можешь спорить!
Одно не смеешь только - не любить
и никогда меня не беспокоить!
 
Мне все равно на все твои грехи,
долги, измены, совести уродство,
на все твои запреты и замки,
на все твои судейства-пароходства,
на белый лист, что на твоей стене
заплаткою в давно забытом доме
и на трамваи, что плывут в окне,
и на Москву, что блещет на ладони.
 
Мне все равно 
на то, что ты жесток,
что не такой, как все, солидной масти.
Меня пьянит твой внутренний восторг,
твое недосягаемое счастье.
 
Твое уменье жить со всем в ладу -
скрипят в пустынном доме половицы -,
бродить холодной ночью на ветру
ни потому, что ты сумел влюбиться,
а просто, наслаждаясь тишиной,
круженьем улиц, жаждущих рассвета.
Мне только жаль, что это не со мной,
вернее - мне совсем не важно это. 
 
Теперь я знаю - жить хочу как все,
или, как ты,
всем сущим наслаждаюсь,
но только силы мне даны не те:
я каждый вечер в пропасти врываюсь
своих видений, ритмов, неутрат,
спадающего лавой песнопенья.
Мне очень жаль, что ты невиноват
в моих тревогах и в моих мученьях.
 
Мне очень жаль и непонятно мне
откуда это странное виденье:
что образ твой стоит в моем окне,
что ты ко мне приедешь в Воскресенье.
 
   Не говори мне больше про стихи 
 
Я всю себя вложила в позвонки
тревожных строчек, став неинтересной.
Так не тверди мне больше про стихи!
Они – мой взлет замедленный над бездной.
 
Они – мое отчаянье, мой страх!
Я только в них не смею притворяться!
Они меня и носят на руках,
возьмут в охапку и по ветру мчатся.
 
Они меня терзают, манят, бьют!
Я не в ладах сегодня со стихами!
Они теперь не плачут, не поют,
лишь лязгают своими позвонками.
 
Не говори мне больше про стихи!
Меня в них прежней все равно не сыщешь.
Зачем тебе снимать мои замки
их позвонков?
Без них я стану нищей.
 
Без них я потеряюсь. Не стерплю
задумчивого с жизнью разговора.
Я, может, только в них тебя люблю,
а наяву и не узнаю скора.
 
  "В этом доме, который во мне..." 
 
В этом доме, который во мне,
как моченая груша.
Все сомненья мои
и все звуки тяжелые глушит.
 
В этом доме, где я вместе с «я»
очень редко встречаюсь,
где, как сыр в холодильнике,
просто и глупо кончаюсь.
 
Где меня разъедают
по маленьким, желтым кусочкам.
где не пишется больше ни рифмы
особой, ни строчки.
 
где за шторами дней
все бледней мои чувства и мысли.
И другая теперь
проживает меня в моей жизни.
 
                       ____
 
Если в дом мой войдешь,
знай, меня в этом доме не встретишь.
Там живет моя ложь,
растворенная в муже и детях.
 
Там все страхи мои,
все сомненья, грехи проживают.
А любовь и стихи
этот дом не приемлют, не знают.
 
А любовь и стихи,
и ушедшая я незаметно
заблудились в глуши
закоулков московских и ветра.
 
Им теперь все равно:
все, что с ними на свете случится.
Раз им в доме темно -
в доме новая жизнь не родится.