131-й ХАНКАЛИНСКИЙ ГОСПИТАЛЬ
    |
Архангел Рафаил и Пречистая Дева Мария! Во Имя моего Могущественного Азъ Есмь Присутствия я обращаюсь к Вам, имея чистые намерения, осознанно создать образ Божественной Медицины и претворить его в нашу жизнь на планете. Врачи наши земные – суть сострадающие Души, имеющие Великий Дар божий – исцелять тело наше и успокаивать Души наши. Дайте же им Сил Ангельских и Терпения, Мудрости Божественной и Честности Врачебной, чтобы они смогли в полной мере выполнить своё Божественное Предназначение. Во Имя моего Божественного Азъ Есмь Присутствия. Аминь. 131-й ханкалинский госпиталь – это вообще отдельная тема для написания книги. То, что в Чечне делали военно-полевые медики, начиная от простого, рядового медбрата, любого боевого подразделения, заканчивая военно-полевыми хирургами, анестезиологами и медсёстрами батальонных, полковых, дивизионных мед.подразделений и МОСНов (медицинских отрядов специального назначения), вообще не поддаётся пониманию и описанию! Вот уж точно они творили ежедневный подвиг, полностью сравнимый с их работой во времена Второй мировой войны. У них уж точно не было ни минуты отдыха! И понять какими жизненными ресурсами должны были обладать эти люди, мы совершенно не могли. Иногда казалось, что мы выполняем работу только на них, ну и ещё на скорбные холодильники-рефрижераторы, которые стояли на запасных путях бывшей ж.д. станции Ханкала, работая как не останавливаемый ни на минуту, страшный конвейер по поставке человеческого мяса. Слава Богу, мне не пришлось побывать и, посмотреть на их работу в самой простой «больничке», как её ещё называли рядовые солдаты, обыкновенной полевой палатке с красным крестом на брезентовой крыше, где-то в забытом Богом месте временного базирования роты, батальона, полка, где порой самые первые тяжелейшие операции делали стоя по щиколотку в грязи. Мне хватило приёмного отделения ханкалинского госпиталя. Хватило на всю оставшуюся жизнь! К концу горячего, в прямом смысле, августовского месяца, моральные, да и физические силы личного состава нашей авиагруппировки, были на исходе. Давали «перебои» даже самые сильные мужички. Вот и мой второй пилот, Андрюха Васьковский, практически на грани нервного срыва, от недосыпа, недоедания и постоянного физического напряжения, да ещё в тяжелейших условиях быта, если вообще таковой можно было так назвать, где-то основательно промёрз и подхватил какую-то инфекцию. С каждым днём полёты давались ему труднее и труднее. И когда уже боли, достигли своего физического предела, он «сдался»! - Всё, Борисыч! Не могу! Да я и сам всё это видел, как каждый полёт он, скрипя зубами, практически «долётывал». Сначала решили обойтись «местным лечением», чтобы надолго не выбиваться «из колеи». Но наш полковой «медицинский светило» в очередной раз, лишь разведя в стороны руки, «признался в своей профессиональной непригодности». Ничего не оставалось делать, как идти на поклон к нашим, уже практически друзьям, ханкалинским госпитальным врачам. Андрюху сначала никто не осматривал. Загруженность врачей в этот день, как всегда, была предельной. Раненых пачками, подвозили не только мы на вертолётах, но и любым наземным транспортом. Бои, даже в непосредственной близости от аэродрома, не прекращались ни на минуту. В конце концов, в общей суматохе, его увидел и узнал наш общий друг, хирург Эльбрус Фидаров. Бегло осмотрев его, он только махнул рукой, и сказал, что сейчас им займётся вновь прибывший из Москвы, новый хирург, с не меньшим опытом. Еще, через какое-то время, к Андрею подошёл уставший врач, в синей медицинской униформе, испачканной пятнами крови, быстро его осмотрел, и кивком головы указал на кровать-каталку, в это же время подбирая хирургический инструмент на стоящей рядом кушетке. Андрюха, посмотрел на него с недоумением, но его немую команду всё же выполнил, с трудом взгромоздившись на каталку. Дальнейшее он вспоминал отрывками. Подошедшая на оклик хирурга, бальзаковского возраста с броско накрашенными глазами, медицинская сестра помогла ему раздеться. - Ой! Да кто тут у нас? – с поставленной улыбкой защебетала она, - К нам лётчиков попутным ветром задуло! Как зовут-то? Красавчик! - Старши-и-ий лейтенант Васьковский, - прикрыв глаза и сжав зубы от подступившей боли, шёпотом процедил Андрюха. - А меня Венера! Андрей, с удивлением, приоткрыл глаза: - Милосская, что ли….? Закончить вопрос ему не дал быстро подошедший хирург с инструментом, и так же быстро начавший что-то над ним «колдовать», шепча себе под нос: - Давай-давай! Зубоскаль «небожитель»! Счас мы посмотрим……. Медсестра, только прихватив голову пациента обеими руками и, навалившись большой, мягкой грудью, стала сдерживать его от непроизвольных движений. Резкая боль, как острие кинжала, вогнанное между лопаток, вырубила Андрюху мгновенно. Обрывки фраз и воспоминаний, как что-то жидкое и липкое где-то на теле, потекли холодно и тягуче. Проблески света и длительные интервалы темноты менялись между собой тяжело и медленно. Единственная и чёткая мысль проскакивала постоянно и надрывно: - Да они же без обезболивания! Сво-о-о…! В себя Андрей пришел только через пару дней. Чёткость сознания медленно возвращалась откуда-то из глубины, подстёгиваемая резкой, пульсирующей болью во всём теле. Над головой нависал низкий, обшитый оргалитом и окрашенный в бежевый цвет, потолок. Белая простынь закрывала его разгорячённое от подскочившей температуры и покрытое каплями пота тело до подбородка. Палата была полностью заставлена простыми солдатскими кроватями, со скрипучими панцирными сетками. Все они были заняты. Андрюха, через сизую пелену возвращающегося сознания, с трудом пытался разглядеть своих соседей. Кто-то лежал перебинтованный от кончиков пальцев на ногах до макушки, с проступающими через бинты жёлто-красными пятнами, кто-то лежал совершенно голый, с обугленной и, местами отошедшей и свёрнутой в комочки, кожей. Тихие надрывные стоны доносились с каждой кровати. И лишь одна, аккуратно застеленная кровать, сиротливо стояла в дальнем углу палаты, скорбно дожидаясь очередного «постояльца». Входная дверь, тихо скрипнув петлями, широко распахнулась, и в палату, тяжёлой походкой, вошел всё тот же уставший хирург, который несколько дней назад устроил «экзекуцию» Андрею, и медсестра, ассистировавшая ему, с блестящим лотком, на котором возвышалась гора ваты, бинтов и баночек с какими-то жидкостями. Они медленно подошли к кровати у окна, на которой неподвижно лежал обгоревший боец. Хирург, присев возле него на корточки, аккуратно положил пальцы на его запястье и прислушался к пульсу. Кивком головы он указал медсестре, давая только им понятную команду. Затем, поднявшись, подошёл к Андрею и, склонившись над ним, с лёгкой улыбкой, произнёс: - Ну что, Орёл! Крылья ещё не отвалились? Андрюха, только сжав зубы, в ответ выдавил: - Что ж вы сволочи…делаете? Как можно без обезболивания то? - Ну, ну, ну! Тихо-тихо! Ты у нас самый лёгкий. Да и времени тогда у нас не было на рассусоливания. А если учесть, что в тот день привезли практически «не жильцов», то анестезия, в первую очередь была необходима им! Так что не обижайся! Тебя буду наблюдать я, подполковник Бирюля, звать меня Александр Александрович. Ну а с помощницей, - он оглянулся с улыбкой к медсестре, - Ты уже познакомился. Андрюха отвернулся к стенке, дав понять, что настроения и сил на общение у него нет. Да и доктор не стал настаивать на диалоге о самочувствии, понимая его состояние. У нас же боевая работа продолжалась. На время вынужденного отсутствия одного члена экипажа, за мной закрепили лётчиком-штурманом Сергея Дятлова, практически по той же причине оставшегося без командира экипажа. Серёга был в нашей эскадрильи штурманом звена и считался хорошим лётчиком. Родом с Волги, он обладал настоящим, отчаянным волжским характером. Даже говорок его был настоящий, волжский! Поэтому, в необходимой слётанности экипажа, не было никакой нужды. Начав с ним летать, мы так же стали понимать друг друга с полуслова и полувзгляда. Работа кипела всё с той же напряжённостью и интенсивностью, боевые вылеты выполнялись днём и ночью, на горные и равнинные площадки, на Каспий и на «Большую землю»! После очередного боевого дня, нашему новому экипажу в последующий день дали отдохнуть. Ранним вечером после полётов, переживая за своего правака, я решил проведать Андрюху и заскочил в госпиталь. На госпитальном крылечке, раскинув руки, меня встретил всё тот же бойчишка-дневальный, как оловянный солдатик, преградив путь, но, узнав меня, вежливо посторонился, пропуская внутрь хирургического блока. Навстречу вышел врач, в синей медицинской униформе, с глазами, наполненными огромной усталостью: - Дежурный хирург подполковник Бирюля! Куда путь держите? – выдохнул он устало. - Командир вертолётного звена майор Штинов, – изобразив строевую стойку, вытянулся я, придерживая одной рукой за спиной автомат и сумку со шлемофоном и запасом боеприпасов. - Чем обязаны летунам? – в ответ, изображая суровый взгляд и продолжая преграждать путь, спросил доктор. - Да я это…. Правак у меня тут лежит! Бирюля поднял брови. - Ой! Лётчик-штурман мой у вас! Андрей Васьковский! - А-а! Правак…..левак! Я и не могу понять о каком контрофакте идёт речь, - улыбнулся он, махнув нелепо стоящему по стойке «Смирно» бойчишке. Тот, поняв, что всё нормально, шмыгнул за дверь. - Ну, заходи! Нормально у него всё! Но полежать ещё придётся. Вас что там, не кормят совсем? Что ж вы все такие обессиленные и исхудавшие! Авитаминоз жесточайший! – наконец отодвинулся он в сторонку и, повернувшись, пошел по коридору, рукой пригласив меня следовать за ним. - Есть такое дело! Баланда из гречки с тушенкой, да подкрашенная вода, «типа чай»! Интенданты на любой войне своей выгоды не упустят. Даже лётчики им не авторитет! Как всегда говорит мой Андрюха – «Кому война, а кому мать родна»! Бирюля, в знак согласия, кивнул головой. Мы медленно двигались по коридору, подходя к двери в палату. - Ну, ничего! Выспится здесь, откормим, чем сможем! Хотя и у самих не изобилие, но хоть отдохнёт, - развёл он руками, входя в палату. Крайнюю фразу расслышал, лежащий на кровати, у противоположной стенки, Андрей. - Ага! Отдохнешь тут! – кивнул он в сторону раненых соседей. - Ну, вам номера люкс подавай, «белая кость»! Что уж имеем! Так сказать – чем богаты! – прошел Бирюля вдоль всех кроватей, и остановился возле Андрея, - Полежишь ещё денёк, а завтра вечером можно уже будет погулять. Но не долго! Я присел на край кровати, глядя на бледное лицо Андрея. - Ну как? Тяжко? - Да вроде нормально! Только «отходняк», после этих врачебных «опытов» без наркоза, что-то не очень мягкий, как и сама операция! - гневно глянул Андрей на доктора. - Ладно-ладно! Не злись! Мы не в санатории, сам понимаешь! - в ответ улыбнулся хирург Андрею, положив руку на моё плечо, - Пошли майор, пусть он отдыхает, набирается сил, да отъедается. Ну а я приглашаю тебя к нам, в ординаторскую. Не часто у нас такие гости! Пожав Андрею руку, и пообещав заходить почаще, я двинулся вслед за выходящим из палаты хирургом. Ординаторская находилась рядом с выходом из хирургического модуля. Да и привычную больничную ординаторскую она ни чем не напоминала. Несколько таких же солдатских кроватей для отдыха медперсонала, пара шкафов и длинный стол, на котором стояли тарелки с незамысловатой едой, а скорей закуской – пара банок тушенки, глубокая миска с горой нарезанного хлеба. За столом сидели, такие же уставшие медики. Но в глаза сразу бросилась стоящая на нём, опираясь на крыльчатку, осветительная парашютная минометная мина 82 миллиметра с вкрученным в неё взрывателем и колпачки взрывателей крупнокалиберных снарядов вокруг неё. Без лишних предисловий доктор указал на свободный стул и потянулся за стоящей миной. Я с изумлением смотрел на его действия, и когда он медленно вывернул взрыватель и поднёс наклонённую мину к ближайшему колпачку, удивился ещё больше! Из настоящей боевой мины в емкости на столе потекла прозрачная жидкость. В нос ударил знакомый запах медицинского спирта. - Как зовут майор? Давай знакомиться! - протянул он мне поблёскивающий золотом колпачок с наполненной почти до краёв жидкостью. - Я, с нескрываемым удивлением, вертя в руке поднесённую «рюмку», инстинктивно кашлянул и, не отрывая от неё глаз, выдохнул: - Стас! - Давай! – еле сдерживая смех, махнув рукой, скомандовал другой, сидящий напротив медик, - За авиацию! Непобедимую и легендарную! И я, под общий хохот, поднеся колпачок к губам, опрокинул содержимое. Резкий, солоновато-сухой напиток обжог язык и горло. Закрыв глаза и зажав нос, я зашелся кашлем: - Чи-иистый что-ли? – только и смог просипеть я. Медик, продолжая хохотать, протянул большой кусок хлеба. Прикрыв рот рукавом комбинезона, отдышавшись, я опять просипел: - Мы после первой не закусываем! – и опустился на стул. - О-оо! Узнаём авиацию! – послышались одобрительные голоса. Перед глазами появился тот же кусок хлеба, но уже со слоем белого жира и кусочков мяса, извлечённого из банки тушенки. - Держи авиация! Отведай нашего деликатеса! Я, нехотя взял протянутый хлеб, подержал его несколько секунд, крутя в руке: - Эх, мужики! Эти «деликатесы» мне уже в горло не лезут! Второй месяц – это наша основная пища, и мы уже забыли, как выглядит настоящая! - Э-ээ, брат! А мы-то думали, что это только у нас «не всё сладко» и, что вы там «измучены» шоколадом и «Нарзаном»! А у вас – как у нас! Я медленно обвёл всех усталым взглядом, опустил голову, сцепив пальцы на руках: - А у нас ещё хуже! – прошептал сквозь зубы. В ординаторской повисла тягучая тишина. Медики, не отрываясь, смотрели на меня. А я, опустив голову, смотрел под стол. Желваки на скулах, сами собой, сжимались в такт моим мыслям. Дверь ординаторской резко и широко распахнулась. Женщина в синей униформе, задыхаясь, почти прокричала: - КАМАЗ и «шестьдесят шестой». Полные! Почти все тяжёлые! Медики, как по команде, все подскочили и кинулись к выходу. В коридоре уже слышалась громкая толчея, резкие выкрики команд и стоны раненых. Я ещё несколько секунд сидел на стуле, не решаясь встать и выйти в коридор. Внутренний голос не просто подсказывал, кричал: - Не ходи! Но сидеть одному в ординаторской этого скорбного заведения было ещё невыносимей! Я всё понимал! Происходит что-то страшное. В коридор быстро заносили одни носилки за другими. Разобрать, что лежало на них, было практически невозможно. Куча грязных плащ-палаток, ржаво-красные бинты, обрывки одеял с крупными кусками грязи, нелепые тела с фрагментами рук и ног, свисающих на одних сухожилиях и остатках мышц….. Коридор в районе входа быстро заполнялся носилками, и я, успев выйти из ординаторской, отскочил вглубь коридора прижавшись к стене. Не замечая меня, врачи и медсёстры, быстро перемещаясь между носилками, скидывали грязные «накидки» с раненых, одновременно прощупывая пульс, пальцами приоткрывая глаза и всматриваясь в зрачки, осматривая количество и тяжесть ранений. Грязные вещи летели в одну сторону возле входа, а раненые быстро укрывались белыми простынями. Команды отдавались слаженно и чётко, каждый двигался между носилок так, как будто он делал это с самого рождения. Весь центральный проход хирургического отделения уже был, практически, заставлен. С каких-то носилок доносились протяжные стоны и крики, а на некоторых не было ни какого движения. Врачи, передвигаясь от носилок к носилкам, ещё раз осматривали раненых, отдавали быстрые команды. То с одной стороны коридора, то с другой, поднимались носилки, и перемещались вглубь другой его части, туда, где находились операционные. Но, всё больше и больше носилок закрывались белыми простынями. Я продолжал стоять у стены, боясь пошевелиться. Время, как резиновый эспандер, растянулось и, буквально осязаемо, потянулось густой массой. В воздухе, превратившемся в тягучее желе, от запаха крови, смрада пороховых газов, соляры и грязи, витала смерть. Боже духов, и всякия плоти, смерть поправший и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый, Сам, Господи, упокой души усопших рабов Твоих в месте светлее, в месте злачнее, в месте покойнее, отнюдь дуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание. Всякое согрешение, содеянное им, делом или словом или помышлением, яко Благий Человеколюбец Бог прости: яко несть человек, иже жив будет и не согрешит, Ты бо Един кроме греха, правда Твоя правда во веки, и слово Твое истина. Яко Ты еси воскресение, и живот, и покой усопших рабов Твоих, Христе Боже наш, и Тебе славу возсылаем, со безначальным Твоим Отцем, и Пресвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь. Сколько я так стоял, десять минут, двадцать, а может полчаса, я так и не смог вспомнить. Тело колотилось в ознобе, которое я не мог сдержать. Ватные ноги сами понесли меня к освободившемуся выходу. Скрипнув входной дверью, я вышел и с жадностью набрал полную грудь свежего воздуха. Было уже темно. Вокруг одинокого фонаря на столбе крутились мотыльки, из травы доносился треск цикад. Мозг отказывался отчётливо соображать. Резкий скрип тормозов ударил по нервам. Я вздрогнул! Захлопали двери автомобильных кабин, послышались резкие, непонятные команды. Из темноты быстро приближались силуэты людей. Кто-то из них по одному, другие по двое несли на руках обмякшие и свисающие тела. Я снова заскочил внутрь помещения и постарался занять то же место, где я никому не мешал. Всё повторилось с той же последовательностью, за исключением отсутствия вносимых носилок. Врачи так же быстро перемещались между уложенными прямо на пол ранеными, отдавали команды, натянуто общаясь с доставившими раненых людьми. В тёмной вечерней суматохе я не сразу обратил внимание на зелёные повязки на их головах с отчётливой арабской вязью написанных на них слов. В голове всё перемешалось. Прислонившись к стенке слабо освещённого коридора, я медленно сполз вниз и поджал колени, обняв их руками. Обрывки мыслей и только что увиденные сюжеты, перемешавшись в клубок, с большой скоростью мелькали в сознании. Разум отказывался выстроить всё это в логическую цепочку и осознать всё происходящее! В висках с грохотом железнодорожного экспресса неслась кровь, в ушах колоколом стучал набат. По коридору, абсолютно не обращая на меня внимания, туда-сюда бегали люди в белых халатах, бойчишки в замасленных пижамах и бородатые мужики с зелёными повязками на головах, с закинутыми за спину автоматами Калашникова. Я уже не мог на всё это смотреть и, увидев напротив себя дверь ординаторской, ввалился туда. Света в комнате не было и я на ощупь добрался до ближайшей кровати, повалившись на неё, практически сразу же забылся. - Стас! Стас! – тряс за плечо меня Бирюля. Я медленно открыл глаза. Тусклый свет лампочки мягко освещал пространство ординаторской. - Пошли в другую палату. У нас есть свободное местечко, тем более там твой Андрюха. Сегодня все выжившие, пока в реанимации, так что переночевать ты спокойно сможешь там. Сейчас наши мужички начнут возвращаться с операций. Им тоже надо где-то отдохнуть. Тихонько войдя в палату, где лежал Андрей, Бирюля указал на ту самую, свободную кровать. В голове только промелькнуло: - Ну вот и «дождалась очередного постояльца»! Сил уже не было и я, прямо в одежде, завалился на неё и уснул. Истошный крик «подорвал» меня, как взрыв фугаса под ногами! В тёмной палате, освещённой только пробивающимся светом от уличного фонаря и занимающимся рассветом, ничего невозможно было разглядеть. С кровати, стоящей в районе окна, надрывно стоная, изливая ненормативную лексику, кричал раненый. Его крик от нестерпимой боли выворачивал всё моё нутро наизнанку. Что в этом случае делать, куда идти, или чем помочь, я не знал. Ощущение какой-то безысходности щемило в груди. Захотелось, просто зажав ладошками уши, убежать отсюда «куда-подальше». В палате проснулись все. Даже обгоревший и голышом лежащий мальчишка, приподнял руку. Проснувшись и приподнявшись, Андрюха громко крикнул в темноту: - Слыш, Танкист! Хорош орать! Сейчас сестра придет и обезболит. Вторую ночь не даёшь поспать! Я же тебе говорил, что водка не обезболивает, от неё ещё хуже! И уже, повернувшись ко мне, продолжил: - Борисыч! Уже не вмоготу! Вторую ночь такая фигня. Ладно днём, там хоть все врачи и сестрички на месте. Так нет! Он откуда-то достанет водяры, макнет на ночь, а потом всю ночь орёт. Хоть гранату на его койку кидай! Хотя, ему своего фугаса хватило. Вон, собрали по кусочкам! На крик прибежала дежурная медсестра, и принялась быстро что-то колдовать над раненым. Ну а я, уже не желая продолжения всех этих событий, быстро попрощавшись с Андреем, с нескрываемой горечью смотря на него, направился к выходу. Выйдя в коридор, моему взору добавилась ещё более удручающая картина. Два безумно уставших хирурга, с которыми я только познакомился вечером, еле волоча ноги и обеими руками держась за стену, гуськом продвигались со стороны операционных, в сторону ординаторской. В их глазах читалась не просто усталость, а какая-то тяжелейшая боль. Взгляды в пустоту абсолютно ничего не выражали. Они были где-то в другом измерении. Где-то очень далеко! Было понятно, что отдыха у них не было много суток. Комок подкатил к горлу. Быстрым шагом, не оборачиваясь и не прощаясь, я выскочил из хирургического отделения. Да и прощаться в этом случае было «не с кем»! С перемешанными в огромный, «дымящийся клубок», мыслями, я даже не заметил, как добрался до нашего фанерного модуля. И, так же, не раздеваясь, завалился спать, практически мгновенно погрузившись в беспокойный сон. Спустя какое-то время на аэродром пришли мои друзья-врачи Эльбрус Фидаров и Сан Саныч Бирюля. Как уж и через кого они узнали, что я лечу во Владикавказ, но подошедший ко мне Эльбрус сразу взмолился: - Стас! Дружище! Возьми нас с Бирюлей. Вот здесь уже это мясо! - провёл он рукой по горлу, - Хоть на пару часов развеяться. Да и «Владик», мой родной дом. Я ведь родом оттуда! Я даже не раздумывал: - Эльбрус! Дорогой мой! Даже не продолжай! – обнял я его за плечо и рукой указал на загружающийся ранеными вертолёт, приглашая его в кабину, - Будем считать, что вы сопровождающие! Произведя загрузку и вырулив на полосу, мы аккуратненько, чтобы не растрясти «бесценный груз», взлетели и стали набирать высоту. Обойдя стороной развалины Грозного на безопасной высоте, мы встали на курс, в сторону Алании. Стоящий за спиной у борттехника Эльбрус, протиснулся в кабину, и прокричал мне в ухо: - Дружище! Слушай! Машиной управлял, «бэтээром» управлял, «бээмпухой» тоже. Не сочти за наглость! Дай «попробовать» твою «птичку»! Переглянувшись с борттехником и Серёгой Дятловым, я улыбнулся. Серёга всё понял и, отстегнув привязные ремни, встал с кресла, пропуская стоящего в грузовой кабине, с готовностью рысака Эльбруса на своё рабочее место. Фидаров со знанием дела, аккуратненько перенеся ногу через ручку управления, плавно опустился на чашку второго пилота и поставил ноги на педали. Кивком головы я указал ему на рукоятку. Доктор с некоторой боязнью, легонечко взялся за органы управления, перевёл взгляд за остекление кабины и, напрягшись, замер. Убрав руки с управления и подняв их вверх, я показал ему, что вертолёт полностью в его руках. Эльбрус, кратковременно взглянув на меня, опять перенёс взгляд на закабинное пространство, задержал дыхание. Взявшись двумя пальцами за ручку управления, я легонечко отклонил её вправо, а затем влево. Вертолёт послушно качнул бортами. Эльбрус кивком головы дал понять, что всё понял, и аккуратно воспроизвёл движения. Вертолёт чуть глубже повторил манёвры. - Ух! Красота! – расплылся в улыбке Фидаров, - Как всё просто! - А так? – я легонько толкнул ручку вперёд. Вертолёт, клюнув носом, упустил кабину вниз, горизонт в остеклении нырнул вверх. Эльбрус сжался и откинулся на спинку, запрокинув голову. Указывая рукой, я кратенько рассказал ему, по каким приборам надо контролировать положение вертолёта в пространстве, и дал ему возможность, минут десять, насладится управлением многотонной машины. Потом, кивнув головой и скрестив запястья, дал ему понять, что упражнения с пилотированием можно заканчивать, да и в сизой дымке, уже отчётливо вырисовывались очертания приближающегося Владикавказа. Фидаров закивал с благодарностью головой и, отстегнувшись, уступил законное место правому лётчику. Возвращаясь вечером домой, я дал попробовать пилотирование смотрящему на меня с такой же мольбой в глазах Сан Санычу Бирюле, и у него тоже получилось вполне профессионально. После посадки, отойдя в сторону, я провёл с ними краткий «разбор полётов»: - Ну что? Практикующая братия! Я вами доволен! После небольшой тренировки, мы вас «можем привлекать» в виде посильной помощи! – и мы вместе рассмеялись, обнимаясь и, похлопывая друг друга по спинам. Ну а в дальнейшем, как бы меня не пытались зазвать мои друзья-врачи к себе в гости, я старался обходить госпиталь стороной, с постоянными воспоминаниями от увиденного и пережитого. Под «занавес» нашей боевой командировки я лишь сходил за выписанным из госпиталя Андреем, по дружески тепло попрощавшись с теперь уже ставшими нам настоящими боевыми друзьями, врачами-труженниками, врачами-спасителями! Сан Саныч Бирюля! Наш добрый и надёжный дружище, которого «за глаза» ещё называли «медвежонком». Война и его не пощадила. Спустя десяток лет он, совсем ещё молодой, с бесценным опытом практикующей хирургии, не дожив даже до пятидесяти пяти лет, покинул нас.
Штинов Станислав Борисович, полковник в запасе, ветеран боевых действий
На фотографиях: 1. Штинов А.Б. - автор статьи 2. Бирюля Александр Александрович 3. Владикавказ 4. Бирюля А.А., особист 205 бригады (фамилии не помню), Васьковский А.И., Штинов С.Б. |
