Эпизоды

После выполнения полётов днём меня подозвал Чебыкин.

- Стас! Твоему экипажу нужно будет подзадержаться. Позвонили из штаба группировки, сейчас привезут «двухсотых», надо будет перевезти их на «Грозный-Северный», завтра прилетит «Чёрный Тюльпан», заберёт их в Ростов.

- Юрий Николаевич! Да я уже на ногах еле держусь, сегодня налетали шесть часов!

- Ничего! Потерпи! Больше некому выполнить задачу. Из оставшихся на аэродроме, ночью допуск только у тебя, остальные все уже спят.

Я обречённо вздохнул и остался ждать.

Через двадцать минут на дороге появились два КАМАЗа и медленно проплыли мимо нас на стоянку вертолётов.

В нос сильно ударил резкий, тошнотворный трупный запах. Меня потихоньку начало "выворачивать"!

Видя это, Чебыкин открыл дверь в свой вагончик и молча указал рукой:

- Заходи!

Я зашел в тёмную комнату и встал у входа. Командир молча подошёл к стоящему в углу холодильнику и, открыв его, достал оттуда бутылку водки. Затем, сняв с маленькой полочки, стакан и раскрыв бутылку, налил его почти полный.

- Пей! - протянул он мне его.

Я с удивлением смотрел на командира, ничего уже не понимая.

- Пей, я сказал! И давай сюда свой платок!

Я залпом выпил содержимое стакана и медленно снял с шеи камуфлированный платок, который мы, как шарфики-косынки повязывали на шею, чтобы не натирать её об воротник от постоянного кручения головой.

Он взял его и, сложив его в несколько раз, обильно полил, стоящей там же на полке, туалетной водой. Затем протянул мне.

- Одевай как маску! Может хоть немного поможет. Всё! Иди... - с какой-то болью посмотрел он на меня.

На ватных ногах, выйдя из вагончика, я с тоской посмотрел на загружающийся вертолёт, не желая двинуться с места.

Вонища распространилась уже по всему нашему лагерю. Всё пространство вмиг опустело!

В свете фар стоящего вплотную к борту "КАМАЗа" я увидел солдата в плаще от общевойскового защитного хим.комплекта, который помахал рукой в резиновой трёхпалой перчатке и запрыгнул в машину. "КАМАЗ" резко дёрнувшись и обдав стоящего борт.техника белым дымом, рванул подальше от вертолёта.

- Погрузка закончена! Теперь никуда не деться! - подумал я, и поплёлся к борту, завязывая на лице платок.

Следом, с неохотой, шел Андрей.

Я махнул борт.технику, подзывая к себе.

- Та-а-ак мужики! Сейчас делаем таким образом. Борт.техник запускает "АИ-шку"(АИ-9 - вспомогательная силовая установка, для запуска основных двигателей), затем двигатели. Ты Андрюх, сразу, как только пойдёт винт, заскакиваешь в кабину, ноги на педали и вводишь коррекцию. Затем я..., и сразу, выруливаем!

Через три минуты, вертолёт молотя винтами и смешивая зловоние с чистым воздухом, уже был готов к взлёту. Я бегом заскочил в кабину, и чуть не споткнувшись о лежащий прямо у входа, полуоткрытый целлофановый мешок, наполненный невообразимыми останками, стал протискиваться в кабину. Уже зайдя в нее, оглянулся и посмотрел в открытую грузовую кабину, дверь которой была подпёрта двумя огромными целлофановыми мешками, лежащими друг на друге. Ужас, липким холодком, разлился по всему моему телу!

Мешки, тускло поблескивая, занимали весь вертолёт, в некоторых местах лежа один на одном. Вонь стояла такая, что резало глаза!

- Да какой там платок с одеколоном! Тут противогаз не спасёт!

Андрюху уже выворачивало через открытый блистер. Борттехник сидел на своем месте, опустив голову на колени и закрыв лицо и рот руками, тоже еле сдерживаясь. Я и сам был уже на пределе, рвотные импульсы уже подкатывали к горлу.

- Всё! Медлить нельзя! Взлетаем прямо отсюда! Уже не до выруливания.

Энергично оторвав машину и развернув левым бортом на курс взлёта, я начал разгонять скорость, продолжая удерживать вертолёт на траектории с небольшим скольжением, чтобы потоком воздуха, через открытые блистера, хоть как то его проветривать. Но сделал только хуже. Завихряясь в грузовой кабине, он начал раздувать мешки, которые с шелестом разрывались и разлетались по кабине, прилипая к бортам, оголяя при этом своё содержимое. Холодный пот лился по спине! Непроглядная темень впереди, тусклые циферблаты приборов, подсвеченные кроваво-красным светом, бледные лица экипажа, с наполненными ужасом глазами, и полный вертолёт трупов, если такие останки можно было так назвать!

- ГОСПОДИ!! За что! За что нам всё это!

Через несколько минут показался красный огонёк аэропорта "Северный Грозный".

- "Эрмитаж"! 711-й вошёл к третьему на "триста", заход!

- 711-й выполняйте заход! Включу посадочную полосу на несколько секунд по вашей команде - ответил уже ожидавший нас РП аэропорта.

Ничего не видя впереди, только на каких-то внутренних ощущениях своего местоположения мы начали строить заход на посадку, плавно гася скорость и снижая высоту.

- 711-й на прямой, к посадке готовы, включайте...!

- 711-й выполняйте посадку к первой РД, ветерок попутный, до одного метра.

И тут же, из под нас, пробежала короткая вереница огоньков боковых ограничений взлётно-посадочной полосы и сразу погасла.

- 711-й полосу наблюдаю, выполняем посадку к первой РД. Андрюха! Фару!

Андрей быстро выключил посадочную фару, и мы сходу, с небольшой поступательной скоростью приземлились.

- Гаси свет!... А то снайпера только и ждут нас. Мы сейчас для них как новогодняя ёлка! Так! Теперь быстро зарулить! А-а! Вон нас уже и встречают - заметил я силуэт, стоящего у полуразбитого здания аэропорта, "ГАЗ-66" с тентом.

- 711-й полосу освободили, заруливаем, встречающих наблюдаем.

Мы подрулили поближе к машине, у которой стояли два бойца в замызганых больничных халатах с носилками. И как только мы остановились, они бегом помчались к вертолёту для его разгрузки.

- Да-а! Это дело, наверное, затянется! Спят все, кажись. Или не хотят выгружать «ТАКОЕ»!

Но через минуту, откуда-то из темноты, выскочили ещё два солдатика и разгрузка пошла энергичней.

- Стас! Смотри! - позвал меня Андрей.

Я посмотрел на него, а затем, проследив за его взглядом, опустил глаза себе под кресло. Резкий озноб, как острие ножа, прошил всё тело!

Прямо в проходе в пилотскую кабину лежал полуоткрытый блестящий мешок, а из него на нас смотрели стеклянные глаза молоденького, рыжего мальчишки, широко открытые, как будто в изумлении. Часть кожи с короткими волосами на его черепе просто обвисла из-за отсутствия костей. На руке толстой бечевкой была привязана бирка с фамилией и номером части.

Я отвернулся и, закрыв лицо руками, стиснув зубы, упёрся в ручку управления. Мысли перемешались!

- ГОСПОДИ!! Ну ты же всё видишь! Ведь он совсем ещё ребёнок! Для чего нам всё это!!! За что?

Через минуту мешок плавно скрылся в грузовой кабине, и в проёме появилась голова "бортача".

- Командир! Закончили! Можно выруливать.

Я с грустью посмотрел на загружаемые останки наших пацанов, и, введя коррекцию, порулил вертолёт на старт.

Тут от машины в нашу сторону побежал боец, размахивая руками, показывая нам, чтобы мы остановились.

- Что там ещё? - зажал я тормоза.

- Наверное, что-т забыли - поднявшись со своего места, ответил борттехник, и пошел открывать дверь.

Подбежавший боец быстро заскочил в вертолёт, пробежал через грузовую кабину и, вытащив из-за дополнительной топливной бочки небольшой блестящий пакет с биркой, выскочил обратно.

Мы с изумлением смотрели на всю эту картину!

- Ну вот и всё что достанется чьей то мамке! - подумал я.

Взлёт произвели в полной темноте и помчались домой. Через пять минут мы уже заруливали на стоянку. Там нас уже встречали техники и инженеры эскадрильи.

Выключив двигатели, мы обессиленные, вылезли из кабины. Техники с жалостью глядели на нас. Кто-то поднёс мне алюминиевую кружку, наполненную водкой.

- Стас! На выпей! Полегчает!

Но я только отстранил руку и, опустившись на колени начал рвать в траву.

- Командир! Может воды?

Я махнул рукой, через несколько минут поднялся, и уже полностью обессиленный, поплёлся в палатку для лётного состава.

Но и там меня не ждало ничего хорошего.

Только я зашёл в палатку, и в темноте попытался найти свободную кровать, как из темноты раздались сонные голоса.

- Кто здесь лазит? Что от тебя так прёт "дохлятиной"? Иди отсюда! Дай поспать народу!

- Вы что мужики? Куда я пойду? Три часа ночи!

- Да хоть куда! Воняешь как.....!

Я вышел из палатки. Комок подкатил к горлу. Я поднял руку и понюхал рукав, затем провёл по волосам ладонью. Трупный запах был очень сильным. Он буквально пропитал всю мою одежду, волосы, кожу. Идти было некуда, помыться тоже негде. Присев на ящики от боеприпасов, подняв глаза в звёздное небо и обхватив голову руками, я тихонечко завыл.....

Очнулся от сильнейшего озноба, пробиравшего всё тело. Посмотрел на часы - половина шестого утра. Восток, багровея, занимался утренней зорькой. Вдалеке, то тут, то там слышались автоматные очереди и ухающие звуки разрывов. Просыпалась Чечня, просыпался аэродром.

Пронизывающий холодный утренний воздух пробирал до костей! Я медленно встал и с отрешённым взглядом поплелся, куда глядели глаза.

У вертолётов кипела работа, "восьмёрки" загружались, "двадцатьчетвёрки" заряжались снарядами. У моего ночного борта уже стоял пожарный автомобиль и зелёный, обшарпанный, видавший виды фургон, с надписью на борту - "Хлеб".

Подойдя ближе, я увидел, как через широко открытые грузовые створки фюзеляжа пожарный расчёт поливал внутренности вертолёта мощным напором воды.

На встречу вышел инженер эскадрильи.

- Чего не спится Стас?

В ответ я только махнул рукой и заглянул в открытую дверь грузовой кабины. Глаза широко открылись от изумления.

Сильный напор воды вымывал, из под неровностей дюралевого пола, толстых, белых червяков, жутко извивающихся, вперемешку с красновато-багровой жижей!

- Это именно то, о чём ты думаешь! - послышался голос инженера из-за спины.

- Да нет! Я думаю о другом. Сколько-ж этим мальчикам пришлось пролежать на улицах Грозного под тридцатиградусной жарой, что от них осталось только это!

- А это что за "барбухайка"? - указал я на фургончик.

- Так нам задачу поставили ещё час назад! Отмыть вертолёт, загрузить хлебом и продовольствием, и он, с разведчиком погоды пойдёт по площадкам и блокпостам, там выгружаться и забирать оттуда раненых и убитых, что "накрошили" за ночь!

- А что? Получше борта не нашлось?

- Э-эх! Борисыч! У нас так каждое утро! Сил уже нет, на всё это смотреть!

- Ага! А ещё всё это нюхать - с болью в голосе ответил я, и развернувшись пошёл подальше от этой картины.

*     *     *

31 июля 1996 года. Моему экипажу дали немного отдохнуть.

Отдых заключался в нахождении на аэродроме и выполнении дежурства по поисково-спасательному обеспечению боевых вылетов. Можно было немного поспать.

Но через час после начала полётов прозвучала команда:

- Экипаж ПСС! Первая готовность!

Я подбежал к открытому окошку КП.

Там уже начиналась какая-то суета. Меня заметил дежуривший в этот день оперативный дежурный майор Завгорулько и подошёл к окну.

- Стас! Подбили борт Хомутова, сел на «вынужденную», сейчас загружаешь спецназ и летишь в район Ялхой-Мохк. Вытаскивать их. Там сейчас работает кочующая группа «спецназёров», позывной «Искра 25», они везли им боеприпасы. Пока только такие сведения. «Прикрытия» пока нет! Взлетишь один, а через минут пять поднимем за тобой пару «двадцатьчетвёрок». Всё! Давай на борт!

Через минуту я уже сидел в кабине вертолёта, связываясь с руководителем полётов:

- 711! Экипаж ПСС, запуск! Группа на борту.

- 711-й! Вам ждать!

- Не понял? Как ждать?

- 711-ть! Вам ждать 901-го!

«901-й» - это был позывной начальника вертолётной группировки генерала Самарина.

- Понял ждать! А сколько?

- Не знаю! Они уже выехали, загрузишь ещё инженеров.

- Понятно! Жду!

Прошло ещё пятнадцать минут. К вертолёту подъехал УАЗик Самарина. С ним из машины вышли инженера управления авиагруппировки.

Я услышал команду Самарина:

- «СПЕЦНАЗ» свободны! Летим без вас!

- Как без «СПЕЦНАЗа»? - удивлённо посмотрел я на Самарина.

- Всё! Запускаемся! - только ответил он.

Теперь мы остались на борту без боевой поддержки.

- Ладно! Запускаемся! А там посмотрим. И так уже много времени упустили! Надо срочно в район аварийной посадки.

После взлёта мы, установив максимальную скорость, помчались в предполагаемый район поиска. Я вышел на связь с авианаводчиком группы «Искра 25» и уточнил их координаты. Через семь минут мы были уже на месте.

Вертолёт Хомутова мы увидели сразу. Он, как-то нелепо накренившись, безжизненно свесив лопасти, стоял на склоне горы с большим креном, недалеко от Ялхой-Мохка.

Сходу стали строить заход на посадку.

И тут по фюзеляжу вертолёта что-то начало колотить. Звук был похож на удары молотка по консервной банке.

- Мать твою! По нам работают! – выкрикнул борттехник.

Откуда стреляли, определить было невозможно, везде был лес. Следом за нами уже шла пара «двадцатьчетвёрок» прикрытия.

В шлемофоне послышалась команда ведущего:

- Зелёный! По тебе работают сзади! Отходи влево! Начинаем атаку!

Выполняя отворот, я заметил, как по дороге внизу, на большой скорости, в направлении села Бельты, мчался трактор "Беларусь", без прицепа, нелепо мотаясь и подпрыгивая на ухабах.

В голове пронеслась мысль:

- Да куда же он дурень несётся?

Но мысль не успела закончиться, как я увидел, что там, где только что мчался трактор, будто кто-то вывалил ведро с золой и горящими головёшками. Всё накрылось огромным морем дыма и огня, и лишь только огромные колёса трактора, всё также подпрыгивая на ямах, продолжали катиться по дороге.

- Господи! Да зачем же ты так убегал? - только подумал я, - Да остановился бы ты, и всё бы закончилось по-другому!

Но дело было сделано, и только нелепые останки железной машины, догорали внизу.

В наушниках послышалась команда "прикрытия":

-"Зелёный" заходи на посадку, глиссада чистая!

Теперь уже без проблем я зашёл на посадку. И ещё более удручающая картина предстала перед моими глазами.

Вертолёт Хомутова, с большим креном на уклон, стоял на склоне горы, с огромной зияющей дырой в носовой части кабины фюзеляжа. Вокруг суетились бойцы СПЕЦНАЗа.

Чуть поодаль стоял танк, лупивший, куда то вниз, в сторону деревни, из своего орудия.

Как только я произвёл посадку, как к нашему вертолёту побежали бойцы с носилками.

На них, в куче каких то тряпок, окровавленных бинтов, прикрытый грязной плащ-накидкой, лежал без сознания борттехник из моего штатного экипажа Олежка Шаплов. Одна его рука безжизненно свисала с носилок.

- Господи! Да что же это такое! "Студент"! Во что тебя превратили!

Бойцы быстро заскочили в грузовую кабину и поставили носилки на пол.

Вся инженерная бригада уже суетилась вокруг подбитого вертолёта.

Тут в кабину заглянул, забежавший в вертолёт, лётчик-штурман Хомутова, Толя Иванов.

В его стеклянных глазах было видно одно только безумие и страшная боль!

Я с изумлением посмотрел сначала на абсолютно целого, без единой царапины, Толю, а потом на зияющую дыру в кабине изуродованного вертолёта, в то место, где было его рабочее кресло.

-Толя! Да как же ты то уцелел?

Толя ничего не ответил, лишь только как-то обмякнув, опустился на кресло в грузовой кабине, рядом с Олегом. Со стороны моего блистера подошёл Хомутов, и сквозь рёв движков, прокричал:

- Стас! Инженеры сказали, что основные агрегаты не пострадали, сейчас подлатают, и я попробую взлететь! Мне нужно прикрытие!

Я оглянулся в кабину. Там лежал Олежка, жизненные силы которого таяли на глазах. Я вновь посмотрел на Хомутова. В его глазах читалась такая мольба, боль и безысходность, что у меня мороз пробежал по коже! Я медленно покачал головой.

- Я сейчас вернусь!

Потом опять обернулся в грузовую кабину.

- Я сейчас вернусь! Я вернусь! - уже кричал я, зная, что делать.

*     *     *

Как то, уже летая испытателем на авиазаводе, я провёл испытания и перегнал гражданский вертолет в аэропорт местных воздушных линий. Там я встретил старого знакомого пилота. Мы долго беседовали, делились впечатлениями о полётах, лётных законах, и т.д. И он, как-то произнес, что авиазаконы гражданской авиации намного жёстче законов военной авиации, в плане перевозки пассажиров. Что они несут огромнейшую ответственность за перевозимых пассажиров.

На что я ему ответил просто.

- У нас ответственность была не меньше, а то и больше! За свою лётную работу я перевёз не меньше людей. И не просто пассажиров, а таких же живых душ, как и простые граждане. Но только мои подопечные должны были выполнить ещё и боевую задачу, остаться в живых, и которых я, не взирая, ни на что, должен был забрать из таких мест, что и представить страшно, а ещё и доставить обратно домой!

Мой коллега тогда, после долгой паузы, пристально посмотрев мне в глаза, промолчал, а затем, протянул руку и пожал мою. И, так ничего не ответив, развернулся и ушел.

*     *     *

Тогда ещё, в далёком 88-ом году, молодым лейтенантом, я стоял перед Командующим Воздушной Армии, и просил, чтобы меня направили в Афганистан, вместе с моими друзьями-однокашниками. С которыми я прожил четыре интереснейших курсантских года в Сызранском вертолетном училище.

Да! Я не мог тогда поступить иначе!

Но больше всего мне хотелось попасть на войну просто для того, чтобы понять, почему же оттуда возвращаются совершенно другими людьми. Причём, АБСОЛЮТНО другими! С другим отношением к жизни, друзьям, семье, людям.

И только по прошествии многих лет, когда я побывал на ещё более нелепой войне, понял!

С ВОЙНЫ УЖЕ НЕ ВОЗВРАЩАЯЮТСЯ! Даже если ты вернулся оттуда живым!

С войны возвращается только твоё физическое тело. А душа, мозг, мысли, НАВСЕГДА остаются ТАМ!

ВОЙНА - это как кол, вколоченный на всю жизнь в твоё сознание, на неизвлекаемость!

Поствоенный синдром! Это всё полная ФИГНЯ! Простите за простоязычие. Но иначе не выразиться.

ВОЙНА - это ПРИГОВОР судьбы! Жестокий и безумный! Приговор, постигший большинство моих боевых друзей.

Простите меня РЕБЯТА! Простите меня мои БЛИЗКИЕ! Прости меня МАМА! Но это так!

Я постарался написать всю правду о войне, или о небольшой её частичке, которую мне пришлось прожить.

Да! У каждого из нас была своя ВОЙНА. Но, то были МОИ ВОЙНЫ! Пожирающие всё живое, и самое страшное - ДУШУ!

А теперь я хочу ВСЁ ЭТО ЗАБЫТЬ! Замуровать, запихнуть в самый дальний уголок своего сознания всё, что связано с ними.

И никогда! НИКОГДА, ОБ ЭТОМ НЕ ВСПОМИНАТЬ!

ЧЕСТЬ ИМЕЮ.

Штинов Станислав Борисович, полковник в запасе, ветеран боевых действий