ВЕРА

Блики памяти

    Человек помнит свое детство по самым ярким   событиям  и  эпизодам  -  смешным, трагическим, поучительным  Для меня же они, как репейник: вцепились в память и душу – не отдерешь. Сижу вот перед листом бумаги и вспоминаю самые живые картинки детства и юности, складываю из них прошлое.  

Ирина Костина       

С КАКОГО возраста дети начинают помнить себя? Верочка помнила с двух с половиной лет. С того момента, когда мама стояла на коленках, застегивала  на ней  серую мутоновую шубку и такую же шапочку с помпонами. Помнила, как дед доставал с антресолей синие войлочные сапожки с черным лакированным перфорированным грибочком на боку. И все казалось радостным, сплошной  нежностью, которая кружилась вокруг Вероньки, единственного тогда ребенка в большой семье.

В тот день дома наряжали  елку. Родители ругались громко и ожесточенно. Из комнаты доносились нападающие крики мамы и отбивающие резкие оправдания  папы. Девочка испугалась, забилась в угол на кухне, где бабушка, сжав губы, сосредоточенно раскатывала скалкой тесто для пирога. Она никогда не вмешивалась в отношения молодых, никак их не комментировала. Мир, добрый и розовый, рушился.

Видя страх в глазах ребенка, бабушка с дедом срочно отправили Веру гулять. Дворы были тихие, все дружили друг с другом, ходили по праздникам в гости, в будни -  за солью и сахаром. Вера была внучкой замполита части, все это знали, деда, бывшего чекиста, побаивались.

Девочка легко согласилась прокатиться с соседской девочкой на автобусе в отдаленный район, небольшой поселок, прилегавший к их городку, любопытно было попутешествовать. Страха не было. Потом - пустота. Она не понимала, отчего сидит у стола в булочной. Люди входили и выходили, смеялись, разговаривали, топали ногами, отряхивая снег с валенок. Никто не обращал внимания на тихо сидящего ребенка. Мало ли?

- Ты что здесь делаешь? – наклонился к девочке крупный мужчина. – Как она оказалась здесь? – повернулся он к продавцу. – Я знаю ее. Она с Семерки…

- Да полдня сидит, - равнодушно ответила бесформенная в своем белом халате  продавщица. – Греется, наверное.

-Ну что же вы? Ведь она малышка совсем! Надо же что-то делать. Давайте я ее отвезу домой.

Женщина пожала плечами. Мужчина купил хлеб, положил его в сетку-авоську, протянул Вере руку. Девочка  почувствовала себя спокойно, как дома. Ухватившись за мужчину,  пошагала к остановке.

Дома  ей показалось, что взрослые  не заметили ее побега, во всяком случае,  не ругали за долгое отсутствие.  Она  тихо подошла к матери, обняла ее колени и уткнулась в подол  платья.

Елка осталась в тот день не наряженной. Под самой макушкой ели, обняв бревно, сверкал только серебристый стеклянный мишка, а рядом - часы, стрелка которых всегда показывала без пяти минут двенадцать.

 Став взрослой, Вера долго не могла понять, почему не любит солнечных летних дней, когда в городе пусто и радостно. Потом наступило прозрение. Ей было  пять лет. В тот июльский день солнце было изнуряюще жарким. Мама забрала ее из детского сада после обеда, сказала, что папа хочет попрощаться.  Сердце сдавил холодный железный круг. Ноги не слушались. Идти не хотелось. Зачем идти, все и так понятно. Исправить ничего нельзя. Подталкивало любопытство: сможет он или нет уйти от них?

- Верушка… Ничего не изменится. Я тебя люблю. Ты у меня одна. Я буду жить в другом месте, но видеться мы будем часто, - ласково сказал он.

Наклонился и  поцеловал дочь  в щеку, потом потер двумя пальцами кончик ее носа. Легко подхватив вещи, молча вышел из комнаты. Мама проследовала на кухню. Запахло табачным дымом. Веру затошнило. Она стояла, не шевелясь, на том месте, посреди комнаты, где ее оставил отец. Хотелось закричать, бежать вслед за ним, ударить, чтоб ему тоже было больно. Но она не сделала этого. Девочка захлебнулась немым криком.  Она вдруг поняла, что надо делать. Надо широко открыть глаза, потом зажмуриться. И  улыбнуться. Даже если слезы сами текут. Обязательно улыбнуться.

Потом  она каждое лето ездила в Харьков к родным отца: бабушке, ее мужу, которого считала дедом, тете. Вера любила лазать на чердак флигеля. Там было много книг и журналов. Она сидела, свесив ноги на лестницу и читала.. читала... читала.  Фазиль Искандер, Дина Рубина… Поэзия… Сколько всего!!! Новый мир, чьи–то выдуманные и невыдуманные жизни, стройно выложенные в строки, как мозаика. Здесь  можно  было думать о чем угодно, когда дома пусто, можно уехать далеко в город, гулять по паркам, просто ходить по улицам, посидеть в кафе-мороженое. Это была ее тайная жизнь. Когда тетушка узнала, как далеко девочка уезжает, в доме несколько секунд молчали. Потом решили, что раз уж ездит, значит, все знает и понимает, ничего не случится. Ее оставили в покое. И славно! Когда ей исполнилось одиннадцать, папа взял ее с собой в Гурзуф. Он ехал с женой и ее младшей дочерью.

НЕ влюбиться в Крым невозможно. Дорога по серпантину сводила с ума головокружительным  ужасом, испанский дрок слепил глаза золотом, воздух был горячий, соленый  и сладкий. Сняли квартиру на одноименной улице. Это был старый горный квартал: одноэтажные домики, похожие на флигели, сырые, с низкими потолками, они были освещены окнами только утром.

Одновременно с ними приехала тетушка, папина сестра, с украинским народным хором «Визерунок», «узор» по-нашему, очень известным во всей Украине, и не только в ней. Каждое лето их приглашали  на гастроли в какой-нибудь крымский город, тетя часто брала племянницу  с собой. Вера с трех лет ходила с  ней на репетиции хора, сидела на стуле  сбоку часами. Замерев, слушала, что говорит Иван Васильевич со  смешной фамилией Бидак, как поправляет ошибки певцов. Он был рыжим кудрявым кудесником и волшебником, обладал потрясающим музыкальным чутьем, знал, как спеть, чтоб внутри все таяло и ныло сердце. Украинские песни завораживали, и сама Украина казалось чудесной сказкой, тоскующей песней, хотелось плакать от счастья. Она знала все  песни репертуара наизусть, чувствовала, как надо, понимала, о чем говорит Иван Васильевич, и пела их всегда незаметно вместе со всеми.

В Крыму времени на репетиции почти не было: певцы загорали и купались весь день, ходили на экскурсии. А по вечерам - концерты. Таких роскошных, настоящих украинских костюмов, как у них, расшитых вручную,  потом больше Вера никогда ни у кого не видела. Это был, безусловно, лучший украинский хор, великолепные  голоса, выращенные Бидаком, выпускником консерватории, у которого в жизни, кроме хора, не было ничего. Он был и его радостью, и болью, и заботой, и семьей.

Начинал запевать обычно костяк - тетушкины друзья: Анатолий, Виталий, Валя, тетя Нина. Постепенно выходили из воды, вставали с полотенец и подсаживались к ним другие   - тенора, альты, сопрано, басы… Хор крепчал. Становился мощным и глубоким, стелился по берегу, и море его не заглушало, а, казалось, становилось только тише, не разрушая протяжную, как степь, украинскую песню. Пляж замирал, завороженно слушал.

- Ух ты… Ну вы, ребята, даете… Спасибо, - решался, наконец, выдохнуть кто-то из отдыхающих.

Сотни людей,  объединенные совместным переживанием, становились тише и добрее, как всегда от соприкосновения с чем-то прекрасным. Вера была горда, что тоже имеет отношение к этой красоте, в такие минуты она особенно нежно относилась к тете, лучшему альту, солистке хора  и ее друзьям. Она знала, что тетя, работая всю жизнь на ХТЗ, таская тяжелые болванки для тракторов, эту другую сторону своей жизни считала настоящей.

Аю-даг сверкал изумрудной зеленью, доверчиво дотягивался мордой до воды, пытаясь напиться из моря. Вере всегда было его жаль - эту его жажду, которая никогда не заглушалась. Его охраняли сотни лет братья-близнецы,  скалы Адалары. Вера, прищурившись, прикидывала: можно ли до них доплыть. Решительно – нет! Плавать начала она только в прошлом году. Но любой решительный запрет всегда хотелось так же решительно нарушить. А как же дикая собака Динго?  Вере во что бы то ни стало хотелось доплыть до них и обнять их гладкие бока, поросшие скользкой зеленью липких водорослей. И ценности жизни тогда еще не понимала. Спрашивать разрешение у отца она не стала: вдруг не доплывет, чтоб никто не был виноват. Так далеко она не плавала никогда раньше. Она вообще не плавала дальше бассейна. Стараясь быть невидимой, тихонько подошла к морю, разводя руками холодную воду. Нагретое тело долго привыкало к ней. Она всегда боялась холодной воды. Заходила в три приема: сначала до бедер - передышка, потом - по пояс, ежилась, останавливалась, в конце – концов - до плеч  и сразу окуналась с головой. Все. Можно плыть. Она чередовала: то царапалась по воде по - собачьи, то плыла кролем, равномерно через три взмаха выдыхала в воду, то рыбкой, повторяя движения дельфина.

- Ты красиво плаваешь, - сказала ей однажды женщина на берегу. Вера улыбнулась в ответ. На похвалу никогда не отвечала.

Отдыхала на воде. Переворачивалась на спину, раскидывалась звездочкой, как на матрасе. Очень удобно! Так она иногда могла лежать тридцать-сорок минут, пока не ловила себя на мысли, что засыпает. Тогда надо было плыть. До скал оставалось очень далеко. Цель была бессмысленной, но очень желанной. Зачем? Просто знать, что добьется всего, чего захочет. И все. Она загадала, что прикоснется к холодным скользким бокам этих глыб, которым все равно, кто хочет их обнять и рассказать, как нелегко было до них добраться, сколько страха натерпелась, когда ноги щекотали откуда-то взявшиеся на такой глубине водоросли. Словно железный круг обхватывал пояс, и плечи обнимал мертвенный страх. Интересно, отец будет ее искать?

Взобраться на скалы тоже было трудно. Она подтянулась на скользких камнях, села, отдышалась. Медленно легла, подставляя лицо, живот обжигающему солнышку, замерла. Немного трясло от страха и напряжения.  Теперь все в жизни у нее сбудется. Она сумеет добиваться своего и не сломается. Она - почти герой.

Плыть обратно было еще страшнее. Видишь, сколько еще осталось, чувствуешь упругие волны и понимаешь, что тягаться с морем невозможно, что силы неравны. Да и возвращаться на многолюдный пляж совсем не хотелось. Но море внезапно помогло. С каждым гребком она чувствовала, что волна ее подхватывает и подталкивает к берегу.

Солнце уже садилось, когда вернулась домой.

- Ты пришла? – равнодушно спросил отец,  не взглянув на нее. Тревоги в голосе не было. – Где была?

Не дожидаясь ответа, перевернулся на живот. Он  не понял, что она пришла с моря, а не с набережной. Вера и не собиралась отвечать. Хвастаться тем, что она преодолела то, что преодолеть ребенку нельзя, абсолютно не хотелось. Слезы обожгли веки. Она почувствовала, что обида лишь не надолго кольнула в живот, там сразу расползлась дыра. Но она тут же  заполнилась теплом. Уже ничего не страшно, она научилась справляться со всем сама. Первый раз она стала понимать свою уверенность, умение ловить тепло и равновесие. Она научилась находить помощь у себя. Равнодушие к себе и предательство отца, его внимание к новой жене неожиданно притупилось  в ней и перешло в стадию ремиссии… Вера разложила полотенце и легла, закрыла лицо соломенной шляпой, чтоб никто не видел ее лица, катящихся слез.

 ОНА влюбилась в него сразу. Он, наверное, еще не был их классным руководителем. Вера  математиком  была никаким, да и физиком никаким. Все, что рассказывал  Владимир Сергеевич, было непонятным, трудным, оттого сам он казался просто жрецом, великим ученым.

Сентябрь был золотым, ярким и радостным, пахнувшим по утрам уходящим летом и  тонким морозцем, подкрадывался к ушам, цеплял за сережки, которые Вера по требованию Владимира Сергеевича снимала перед школой и складывала в нагрудный карман черного фартука.

Жизнь стала ровной, понятной, абсолютно счастливой, наполненной им. Он заменил весь мир. Он был для нее всем: самым умным, самым красивым, самым интересным, самым-самым. Она дышать не могла, когда он был рядом, глаз поднять на него не смела, когда он подходил к ее парте и что-то ей говорил.  Все, где не было его, стало бессмысленным и пустым. Школа перестала быть зданием, это было место, где она каждый день могла видеть его.

Вера незаметно оглядывала своих одноклассниц. По сравнению с девчонками она была самой некрасивой. До осознания, что ее сила не во внешности, а в чем-то другом, было еще далеко.  Иринка- самая изящная, у Галинки – спокойная, ровная красота, у двойняшек Светы и Иры - лучшие спортивные фигурки, Юлька - самая милая и смешливая. Но самой эффектной была Таня: тонкая высокая точеная фигура, темная коса, большие, внимательные карие глаза. «А я …никакая…». Тягаться с ее восточной красотой было просто нелепо. На нее Владимир Сергеевич обращал внимание больше, чем на всех остальных. Вера перехватывала строгий взгляд учителя, опускала глаза. В этот момент она уже ничего не слышала и не понимала, что говорит учитель. Холод от беспомощности и безнадежности полз по спине к плечам. Знакомое чувство – жестко обнимающий холод, когда сделать ничего не можешь, холод – когда не скажешь никому, как страшно и одиноко.

Вера прослушала, что Владимир Сергеевич объяснял про задачи из сборника господина Сканави, столь любимого им. Такого домашнего задания она, безусловно, сама не выполнит.  Надо было принимать  меры, срочно что-то предпринимать. Она оглянулась, остановила выбор на соседях – друг детства Вовка сделает физику,  задачки она спишет  у Юры,  химию – у Игорька. Как только им об этом сообщить? Начнет с Юрика. Девушка облокотилась, положила голову на руку, заглянула Юрке в глаза и улыбнулась:

- Юра, - тихо проговорила она, ласково заглядывая  парню в его карие, с поволокой глаза.  – Я сегодня допоздна буду в музыкалке и не успею решить задачки, - Вера поправила и распушила волосы, с которых предусмотрительно сняла бархатную резинку, от них запахло луговыми цветами. Она дотронулась до его руки и почувствовала, как рука задрожала. – Может, дашь завтра задачки списать?

Юноша судорожно вдохнул открытым ртом, отвел глаза, но руку не освободил. Только утвердительно кивнул.

- Есть! Сработало! - удовлетворенно подумала Вера.- Ну, вот и пускай мои красотки решают сами.

Теперь Володька  с физикой…. Она посмотрела вправо через проход, дала понять другу, что им предстоит разговор. С ним проблем не было. Он свой в доску. Немного влюблен, немного снисходителен, немного манерен… Всего в меру. С Игорем вообще не заморачивалась. Просто подходила близко – близко, дотрагивалась до рукава синего школьного пиджака, понижала слегка и без того невысокий  голос и  ласково, но безапелляционно просила списать. Тем более, что про музыкальную школу она сказала правду: Вера готовилась к выпускному экзамену по скрипке. Учитель по скрипке, действительно, закрывала ее в классе на ключ и оставляла заниматься часа по три- четыре. Вера слегка наигрывала, потом смотрела через темнеющую улицу в окна дома напротив, считала зажигающиеся на ее глазах огни… А потом начинала работать. Что еще делать? Эти занятия стали наркотиком, потребностью, играть хотелось всегда. Но только чтоб ее оставляли в классе одну. Это была ее радость, ее мир, где она не стеснялась рассказать скрипке, как она любит и как невозможно счастлива сейчас. И скрипка благодарно пела. Это постоянное желание играть она могла потом сравнить только с одним чувством в жизни.

ЗИМА успокоила снегом и ослепила белизной и чистотой. Бабушка разрешала приходить в сад, топить печку. Вера приходила в воскресенье днем, сидела у открытой печи, смотрела, как языки пламени облизывают березовые полешки. Тогда она решила, что камин в ее доме будет обязательно, и обязательно с березовыми дровами. У березовых поленьев особый запах – уютный, здоровый  и дурманящий. К нему примешивался запах стареющего дома, сухих семян, мяты и почему-то корицы. Вера брала сухие бобы, снимала с них кожуру, разгрызала ядро и долго держала во рту, пока оно не становилось сладким. Потом запивала крепким чаем с медом. Зеленый пузатый чайник был любимым ее собеседником в эти дни. Он пыхтел, отвечая что-то на  ее мысли, или молча соглашался. Никогда не критиковал и не осуждал за лень и несобранность мыслей. Мы любим тех, кто поддерживает нас даже в нашем молчании…

    Никогда ни о чем конкретном не думалось. Только плыли  разрозненные строчки чего-то непонятного, от чего сладко трепетало сердце. Что-то сочинялось, но никак не могло оформиться ни в текст, ни в стихи. Не хватало чего-то: знаний-ли, опыта-ли. Или просто было так хорошо, что лучше отдельных красивых строк ничего было сейчас и не нужно. За большим окном, с мелкими, узорчато вставленными стеклами летел  обычно снежок, легкий  и пушистый. От размеренности его падения создавалось ощущение безвременья.

   Вере было уютно и спокойно одной.  Было ощущение дома.  Если б она знала, что через несколько лет этот ряд садов снесут, и именно на этом месте, будет стоять угол ее дома. И  квартира - как раз угадает – угловая на первом этаже, на месте того самого, их  сада, с видом на когда–то соседские участки!!! …

  Каток - дело святое. Это и ритуал, и забава, и особого рода долг перед собой! Вечера субботы и воскресенья отдавались катку, чтобы ни случилось. В субботу Вера, сидя в оркестре, без конца поглядывала на часики: сколько еще осталось до конца урока? Но Юрий Сергеевич ни разу не закончил занятие вовремя. Слаженность большого оркестра давалась с большим трудом.  То труба фальшивила, то скрипки вступали с опозданием, то вообще все играли сами по себе - все куда-то торопились. Все, кроме Юрия Сергеевича. Все отсчитывали минуты. Самые положительные были виолончелисты - ученики самого дирижера. Им попадало реже, отчитывали их мягче. Хотя Юрий Сергеевич всегда был корректен. Вера уважала его и после окончания школы за профессионализм, интеллигентность и исключительную воспитанность. 

Но репетиции всегда когда-то заканчивались. И Вера вприпрыжку бежала домой переодеваться. В этот раз Вера с Галинкой первый раз решили накраситься  не по-детски. Мамы, безусловно, были против таких экспериментов, поэтому ущерб лицам наносился у Веры  в ванной при закрытых дверях. Молча и быстро. Девочки помнили, как полгода назад, на выпускном вечере в 8 классе, одна из старейших учителей школы Маргарита Александровна заставила умываться их подружек. Все стояли  в туалете в группе поддержки и очень сочувствовали. Час назад Вера собственноручно делала им макияж у Гали в комнате. Сама Вера тихонько, отвернувшись  к окну, подтирала едва заметные стрелки на глазах. Железная Марго их не приметила, и позор ее миновал.

  Акт вандализма совершился быстро. Бирюзовые польские тени, выразительные польские же подводки, чуть французской ланкомовской туши, розовая помада, тональный крем ЖеМэ… Все, самое лучшее, что было в магазинах того времени, что так любовно, тайно  и подолгу подбиралось, на что экономились деньги от школьных обедов для первых попыток шопинга. Все самое модное! Вера тихо открыла задвижку ванной комнаты, Галинка сразу проскользнула в прихожую. Вера заглянула  в комнату. Мама лежала в кровати, читала книгу.

  - Мам, мы пошли, - быстро сказала она, опустив глаза. Почему-то она считала, что если опустить глаза и не  видеть собеседника, то и собеседник не увидит тебя, твоих накрашенных глаз…

 - Да... Давай, но  не долго, - не отрывая глаз от странички, дежурно ответила мама. Потом, подумав, проявила заботу:

 - Не мерзни.

Вера закрыла за собой дверь. Ответ не предполагался.

ВСЕ стало как-то неожиданно радостно в конце февраля. И солнце теплее пригревало щеки и нос, и запах влажного снега, и участившиеся улыбки прохожих – все было необычным и приятным. А самое ценное приобретение – тревожное, нервное  и теплое ожидание МАРТА. Вера и ходить стала как-то прямее и легче, невесомее, будто летела куда-то, к кому-то.

Друг Андрей теперь чаще звал гулять, ему тоже, видимо, передавалось это ожидание весны. В школе как-то все пошло проще. Владимир Сергеевич добродушно посматривал на Веру, словно удивляясь, почему это она перестала робко и тихо проходить мимо него, почему ее взгляд теперь смелее и увереннее. Однажды они встретились долгим взглядом. Она рассматривала его  в упор, не отрываясь, проговаривая про себя медленно и четко: «ВСЕ… ОТПУСТИЛО».  И тут заметила горькую усталую усмешку в его прокуренных усах. Его спина обмякла. Он, умный и чуткий, понял: весеннее сердечко Веры греется уже не от НЕГО.

    Восьмое Марта – праздник, переставший носить политическую подоплеку, давно воспринимается женщинами,  как символ их женственности и очарования. Сам праздник растянулся на два дня.  7 – го  одноклассники собирались на квартире, чтобы поздравить  девушек, а 8-го – пикник на даче у школьного товарища , который на год был старше, Андрея Рулева.

 В классе мальчики сосредоточенно перешептывались, по-мужски серьезно решая вопрос: Сколько брать?? Девочки обсуждали наряды. Вопрос архиважный!! Никто не выдавал секрета, в чем будет, но всем, тем не менее, хотелось быть в рамках, не выделяться. Такой прозаической задачи Вера никогда перед собой не ставила: выделялась она всегда. Особенного наряда у Веры не было, в таких случаях выручала мамина сестра Татьяна.

Тетя принесла с утра три платья на выбор:  ярко-красное; нежное с розами,  элегантное бирюзовое платье-футляр. Что выбрать юной девушке среди такой красоты?  Решено было устроить торжественный выход каждого платья.

Красный цвет ей шел безумно! В красном она чувствовала себя очень смелой, яркой, невообразимо интересной. Такой, какой хотела быть!.. Если бы она только решилась! Но, нет. Чересчур. Она подумала, что потом, когда-нибудь, у нее обязательно будет такое ярко-красное платье и юбка, и блузка!!! Обязательно. Потом.

Платье с нежными розовыми розами было просто роскошным! Это то, что нужно для нее, то, как она себя ощущала, какой была на самом деле. Гармония и нежность! Вот чем веяло от этого платья. Не одежда, а волшебная детская сказка.  Надеть его – значит, показать себя всем, обнажиться перед одноклассниками, потому, что в нем она даже вела себя тихо, нежно и светло. Выбор мамы и тети остановился на нем. И снимать его не хотелось. Вера подошла к большому зеркалу  в прихожей, повернулась боком,  долго гладила  шелк на бедре… Розы под ладонью были гладкими и холодными. Она вздохнула, опустила руки на подол и стала снимать с себя свое волшебное состояние цвета чайной розы. И  розы… будут. Потом. Обязательно.

Третье платье – футляр бирюзового цвета плотно и красиво облегало точеную фигурку, все юные, чистые изгибы ее тела. Никаких украшений на нем не было, никакого рисунка. Просто, элегантно, достойно. Точный цвет, точные линии. Как сейчас модно говорить, правильное платье!

«Футляр! - подумалось Вере. – Чеховский футляр! Идеальное платье для тех, кто хочет показать фигуру и спрятать душу…Что ж, славный вариант для вечера в кругу друзей. Шокировать их она любила. Делала это часто и со вкусом.

 - Пусть  все передохнут. Пусть просто спокойно посмотрят на мою… попу», - решила она, плавно репетируя перед зеркалом наиболее удачные движения заявленной выше частью тела, и объявила ожидавшим решения женщинам, что наденет бирюзовое. Увидев недоумение в их глазах, повернулась и прошла в прихожую. Мама и тетя пожали плечами, всем видом показывая, что не понимают  Вериного отказа от  постоянной провокации, и отправились на кухню ставить чайник и секретничать.

Провокация все же состоится. Вера наклонилась, подцепила мамины туфли на невообразимо  высоком, агрессивном каблуке. «Чересчур???!!! - Ну и что! Экстравагантно? - Ну и пусть! Платье «без всего», пусть туфли будут «на отрыв башки!!!» 

В дверь постучали, Вера глянула в «глазок» и обомлела.  На площадке стоял Сергей Панарин, мальчик, который нравился ей, но которому нравилась ее лучшая подруга Галинка. Серега был на два года старше. Вера гуляла с Сергеем пару раз, один раз он приглашал ее на чай к себе домой.  Один раз был у нее. Но она знала, что Сергей относится к ней снисходительно, подсмеиваясь и осуждая. Ему не нравилось в ней многое: то, как она выглядела, как резко и смело себя вела, как критично высказывалась. К тому же он  считал ее глупой. Этого она ему не прощала. Некрасивая - пусть. Это очевидно. Но не глупенькая... Тогда зачем он пришел?? Ноги на безумных шпильках отказывались нести к двери, она не могла сделать  шаг. Но он чувствовал, видел, что его разглядывали в глазок, надо было открывать. Вера распахнула  дверь,  вопросительно улыбаясь. Сергей покраснел. Он всегда мило краснел, отчего волосы его становились рыжими. Он   стеснялся своего покраснения, не понимая, что это делало его очень трогательным. Он распахнул полы  пальто и достал оттуда пять нежно – алых нераспустившихся тюльпанов..

 - Я поздравлю тебя с Международным женским днем! – тихо, но отчетливо проговорил он официальным тоном, каким можно было, по мнению Веры, поздравлять только Клару Цеткин и Розу Люксембург.

Но это были тюльпаны!! Первые в ее жизни серьезные цветы. Самые первые подарил ей сосед, который тоже учился в их школе, он был на четыре года старше. Но тогда это были сиреневатые подснежники-ветреницы.

 - Спасибо, Сережа! – восхитилась девочка. – Как красиво! Мне никогда не дарили таких цветов! Ты войдешь? Хочешь чаю?

Мама с тетей высунулись из кухонного проема, полюбопытничали и скрылись. Сережа вежливо поздоровался.

- Нннет. Мне нужно идти.

Разговор от неловкости не получался. Он был смущен. Она – сражена неожиданностью и благодарностью за это его первое мужское проявление по отношению к ней. Она закрыла за ним дверь, облокотилась на нее и легонько уткнулись в  цветы. От них пахло влагой, свежестью, весной.

- Ну?! Что?! Сергей не прошел?! Тебе вазу?! Хрустальную?! Керамическую?! Возьми сама! – на ходу скороговоркой частила мама, доставая чайные чашки.

Вера подумала и взяла из «стенки» невысокую коричневую керамическую вазу. Еще подумала и решила, что первые в ее жизни красивые цветы должны стоять в хрустале. Она сняла с полки самую красивую резную вазочку. Вера плавно двигалась по комнате, боясь спугнуть и рассыпать свое первое женское счастье, как хрупкие лепестки тюльпана.

Вечеринка начиналась в 18 вечера. Но девочки договорились прийти на полчаса раньше  - строгать салаты. Вера редко приходила вовремя. Опоздала  на полчаса, но немедленно  все наверстала. Сменила на кухне подружек, быстро дорезала, уложила все по тарелкам.  Болтать не хотелось  - ее состояние не совпадало с приподнятым настроением девочек. На душе было тихо, легко и радостно. У нее была тайна.

 - Чего молчим? – шепотом спросила Галинка, наклонившись, - Вера была самой маленькой в классе. – Все хорошо?

 - Да, -   коротко ответила Вера.

Мальчики что-то химичили в другой комнате, заходили туда по двое-трое, выходили  веселые. Вера сидела в кресле и наблюдала весь этот цирк. Все думали, что тайна соблюдена. На самом деле это была тайна полишинеля.  Мальчишки  в другой комнате пили вино!  А потом выходили оттуда с покрасневшими щеками, гордые, одуревшие от своего внезапного взросления.  Наиболее «галантные» стали  приглашать девочек попробовать с ними выпить, так сказать, приобщиться. Вера никогда не думала, что ее мудрая, благоразумная Галя согласится. Но Галинка решительно вошла в спальню, выйдя оттуда через секунду такой же собранной и сосредоточенной, словно решавшей сложную задачку. «Вот это да! - пронеслось в голове Веры, - значит, все хочет попробовать». Вера пить не собиралась. Что такое вино, она прекрасно знала. Во время отдыха   в Крыму с тетиным хором она постоянно находилась со взрослыми: на пляже, на репетиции, на концертах, в ресторане. Папа с тетей с 11 лет давали попробовать и хорошие крымские вина, и коньяк «Наполеон», и шампанское, и настоящий тогда еще,  ароматный вермут. Не тайком из общего стакана, а за безупречно сервированным столом и из красивых бокалов. Запретов не было, потому и интереса к этому не было. Так что тяжелый портвейн из магазина «Молодежный» не был сейчас ее мечтой.

 Все ждали танцев. Уже не было сомнения, что танцы будут, что мальчишки  уже  не стесняются. Танцы в любой компании, как потом однажды скажет ее взрослый сокурсник в университете, - это официальный повод пообниматься. А зачем еще-то? Вере сегодня не хотелось, чтоб ее трогали ни за плечи, ни за талию. Как только ребята погасили свет, она, тихо проскользнув под музыку, вышла на кухню.

 - Ты куда??? -  двигаясь в паре с Радиком, спросила Галя

 - Я чайник поставлю, - лишь бы что-то ответить, сказала Вера.

 - Чайник??..

Она проходила мимо танцующих, отмечая взгляды на своей округлой… на том, что и хотела подчеркнуть  в платье. «Сработало!» - слегка повела головой, приподняв брови, победно подумала она.

  Вера взяла спички с подоконника,  потрясла коробком. Окна выходили торцом на угол улиц  Орджоникидзе и Белинского, в сторону городской поликлиники. За окном было совсем темно. Улица Белинского освещалась тускло. Она смотрела на проезжавшие машины,  на светящиеся буквы АПТЕКА. Из открытой форточки доносились голоса и смех, запах мокрого снега. Праздник. Она включила плиту, поставила чайник, села за стол.

 - Пойдем, потанцуем?

Вера повернулась. В дверном проеме стоял Алешка. Он наклонился над ней.

 - Пойдем, потанцуем? – снова тихо спросил он.

 - Не хочется, Леш.

 - Пойдем! Потанцуем!  - уже решительнее сказал он.

 - Алеш, я чайник поставила.

Алешка прошел по кухне, выключил газ, взял ее за руку и повел в комнату. Там никто не обращал внимание на прибывших - убывших. Все танцевали друг с другом по очереди, никого не обижая, но активно подыскивая себе постоянную пару, чтобы остаток вечера танцевать только с ним – только с ней. Вера и на каблуках была ниже Алешки значительно. Он вел ее под песню группы АББА, стараясь двигаться  к концу комнаты, к окошку, где никого не было. Его рука скользнула по талии,.. по бедру. Он наклонился, коснулся носом ее уха , что-то сказал.

 - Не надо, Леш…, - подняв голову прямо к его наклоненному лицу, тихо  сказала она. – НЕ НА-ДО.  Руки его ослабли.  – Я сейчас. Я на кухню..

Из комнаты она свернула не налево, а направо, к входной двери. В темноте сняла пальто с вешалки , подхватила сумку с сапогами и шапкой, беззвучно открыла замок и выскользнула  за дверь. Замок щелкнул незапланированно громко. Вера метнулась по ступенькам не вниз, а вверх, она была в туфлях.

 Через секунду стукнула дверь, кто-то пронесся вниз. Стук подъездной двери. Алешка! Алеша обнаружил ее побег!  Она тихо надела сапоги, застегнула пальто, подождала. Медленные шаги прозвучали вверх до квартиры. Мальчик вернулся. Вера победно тряхнула головой:

 - Знай наших! - и сбежала по ступеням.  С тех пор побег был ее спасением. Всегда, когда не знала, что делать и когда страшно. До дома она шла, пританцовывая, Улыбаясь и чувствуя  себя хитрой и продуманной. Завтра к Андрею Р. на дачу…

Это был просто пикник. Дача на 42 квартале принадлежала родителям Андрея  Рулева. Место под сады было прорублено в частой лесной полосе, отчего образовалась как будто чаша. Только кромка леса узкой лентой поднималась немного вверх. Здесь, с краю, у самого леса находился дом Рулевых.  С утра светило ослепительное мартовское солнце - специальный бонус женщинам. Потом  прогретое до пронзительной  голубизны небо помрачнело, покрылось плотными облаками без просветов.  Оно теперь походило на качающееся серое море, укрывающее всю эту огромную тарелку с дачными домиками и заснеженными огородными грядками. Как множество рождественских пирожных, покрытых белой шоколадной глазурью, разложенных на праздничном блюде.

Вера была приглашена за компанию. Девочек было две: она  и Иринка   Баранова, самая близкая подруга ее троюродной сестры. Андреев было несколько: Рулев, Андрей Герасимов, Андрей Котов -  ее друг. С Рулевым, который на год был постарше,  она училась в одной школе. Герасимова знала давно,  Котова помнила столько, сколько помнила себя, с детства, их мамы еще девочками жили в одном доме. Было еще два Андрея - один, фамилию которого она так и не вспомнила,  и друг Ирины – Андрей, мальчик с родинкой на щеке..

В центре комнаты на первом этаже стоял огромный круглый стол, застеленный гобеленовой скатертью, куда ребята  составляли разнокалиберные  тарелки, вилки, ложки, стаканы, - все, что по обычаю, хозяйки раньше не выбрасывали из дому, а везли в сады: там пригодится все. Рулев интеллигентно командовал девочками: что куда выкладывать, где что взять. Ирина  с Верой быстро ориентировались в предложенном им дачном пространстве.

Еда не была главной целью. Спиртное, кажется, тоже. Во всяком случае, так же, как и ее одноклассники, мальчики делали  ЭТО  не очень открыто, не афишируя. Вера сравнивала этих взрослых мальчиков со своими мальчишками. Эти были более интересными собеседниками,  гораздо остроумнее, шутки их были более точными. Не было в них детского дурачества, которое в этом возрасте так раздражает девочек, и … они были все КРАСИВЫЕ! Все. Особенно один… с родинкой на щеке…

Она все про себя поняла сразу, с одного взгляда. Безотчетно жалобно заскулило Верино сердечко. Он красивей всех смеялся, был всех веселей. Было видно, что куража ему добавляет присутствие его девушки. Он старался понравиться ей еще больше, демонстрируя свою мужскую привлекательность. Он наклонялся  к ее уху, что-то шептал и заглядывал в глаза, ища ответ на свой вопрос,  свободно   обнимал ее за плечи, по-хозяйски и ласково смотрел на нее. А Ирина радостно и беззаботно прижималась  к его плечу. Вера почувствовала  знакомый  холодный обруч, который сжал грудь, от жестокого объятия его  невозможно было дышать.

После обеда солнышко выглянуло снова! Милое, горячее. Захотелось выйти  на улицу. Кто-то надел куртку, Вера пальто не надела, выбежала в джинсах и свитере. Местами снег лежал твердой коркой, обламываясь четко по краю ноги, царапая через джинсы голень острыми ровными краями, а где-то влажный, воздушными крупинками, похожий на мокрый сахар. Вера подцепляла ладошкой холодный снег,  подбрасывала вверх, разглядывая, как он искрится  в полете. Через плечо увидела, как Андрей Вишнев наклонился, захватывая  снег, смял из него комочек и бросил в Ирину. Второй снежок полетел в Веру.  Внимание из вежливости, - отметила про себя она. Девочка снова зачерпнула снег и стала рассыпать  его крупинки. Подбежали остальные. Снежные брызги летели со всех сторон! Девочки визжали, мальчишки победно рычали. Эхо делало этот детский гомон и в два раза громче  и увеличивал их количественно, будто ребят было намного  больше.  Вера смотрела вполоборота на НЕГО, отмечая, сколько раз он мог бы посмотреть на нее, но не посмотрел, равнодушно скользя  мимо. Она надела дежурную улыбку, скрывая свое женское поражение.

На столе в центре комнаты на первом этаже стоял кассетный магнитофон «Романтик», мальчики пытались раскочегарить его, всем хотелось музыки. Из бесперспективно хрипящего динамика неузнаваемо тянулись знакомые песни АББА, Бони М, Квин и еще что-то из тяжелого рока. Все на вкус юношей.  Ирина с Верой быстро устали от  этих технических разминок. Вера ничего не понимала в технике и не заморачивалась на этот счет, абсолютно справедливым считала  это мужской  прерогативой. Они сели в кресла и разговорились. Ирина начала рассказывать  о своем молодом человеке, и Вера потеряла ко всему интерес. Она не хотела слушать «Историю одной любви».  Железная игла сидела в груди  и с каждым словом поворачивалась, делая больно.  Вера оглянулась, провела глазами поверх голов ребят, «запустивших шарманку» и оживленно галдящих, в сторону двери. Предвкушение танцев …. «Как же отсюда выбраться???» - лихорадочно думала она.  Побег был предопределен. Излюбленный прием решения проблем. Убежала - и  проблемы нет. Не видишь, не думаешь, и ты уже вне ситуации.

 А  в это время тихо, но внятно пошла музыка. Иринку  уверенно поднял за руку Вишнев. К Вере подошел Котов: «Пойдем?»… Вера молча встала. Больше двух этих пар никого не было. Девушки «закончились». Пары танцевали рядом на небольшом пятачке в центре комнаты, иногда касаясь плечами друг друга. Плечо Вишнева обжигало мимолетным касанием спину и руку Веры.  Она чувствовала себя как в том нежно-розовом платье: нежно, тихо и… бесполезно. Жуткая тоска  вытягивала последние силы. Надо было на что-то срочно  решаться, не давать себя терзать.  Этот танец пронесся  в голове определенно сформулированной фразой. Вера поняла, что вот так вот будет  всю жизнь… НЕ С ТЕМ   и   НЕ С ТОЙ…

Что-то сказав Ирине, Андрей подтолкнул ее  к лестнице на второй этаж. Они неловко поднимались, делая вид, что идут просто так, посмотреть  с высоты второго этажа на дачные просторы…. «Тааааак. Отлично!» -  Вера села в кресло. Глаза были на мокром месте. 

 - Ты  в порядке? – спросил подошедший Рулев.

 - Да. Конечно, - спокойно произнесла Вера.

 Как она могла объяснить, пусть даже себе, почему ей так больно от того, что ЧУЖОЙ мальчик, на которого она не имеет никакого права, обнимает ее приятельницу? Ответа не было абсолютно. Все поднялись посмотреть, что там происходит наверху. Одного взгляда  хватило Вере, чтоб оценить ситуацию: там только что целовались. Она легко вприпрыжку спустилась.

Мальчишки собрались вокруг стола. Вера снова загнанно оглядела входную дверь. Ее  черное пальто было завешано куртками, берет лежал на тумбочке.. Оценив шансы отхода, она незаметно встала, на ходу взяла берет. А пальто… потом... никуда не денется.

Проскользнув в проем, она только  в свитере побежала по тропе к дороге,  короткой дорогой по сугробам  рванулась  к лесу, чтобы  быстрее спрятаться  за деревья, а там… между елей выйти на дорогу до города….

За спиной она услышала частое дыхание и хруст  ломающегося наста. Погоня!  От страха холод пронзил спину, ноги перестали слушаться.  Она резко повернулась   и села в снег… Андрей  Герасимов  схватил за руку и выдернул из сугроба, в котором она утонула по пояс.

 - С ума сошла? Снег мокрый. Ты почему без пальто?  -  задыхаясь, закричал он. -  А ты вообще…

 - Да, голова разболелась. Домой, наверное, пора... – неуверенно начала  Вера.

 - Ну да…Поэтому ты без пальто… и бегом, - сделал вывод Андрей. – Давай-ка вернемся. Нехорошо как-то. Что Рулев скажет?

 «Сорвалось!!! Первый раз в жизни - СОРВАЛОСЬ!!! Это было ТАК важно - сбежать СЕГОДНЯ!»

 -  Как ты меня?

 - Из окна увидел.

 - Давай никому не скажем? – попросила она .

Герасимов кивнул головой.

Все  сидели  уже внизу, на первом этаже.  Вера опустилась на диван. Она была  беспомощной, захотелось спрятаться за спины мальчишек, чтобы не видеть ЕГО и чтоб ОН не замечал ее.  Беседа продолжалась.

Когда стало смеркаться, приехал отец Рулева, погрузил в машину, кого смог. Веру он оставил на остановке у кинотеатра, сказав, что скоро подойдет нужная ей «четверка». Вера прождала целый час, автобус не пришел, видимо, потому что были праздничные дни. Она пошла пешком почти через весь город.  Добралась до квартиры около часа ночи. Мама двери не открывала.

 - Мам, ну мам…,  - позвала Вера.  – Открой. Я устала. Я шла пешком.

 - Иди туда, где шлялась, - через закрытую дверь ответила мама.

 - Мам, - Вера пыталась смягчить каменное сердце.  – Мам, открой. Я замерзла, промокла.

За дверью было тихо. Мама ушла в комнату.

Вера не чувствовала себя гулящей девкой. Ей не было стыдно за свое поведение. Ничего плохого она не совершала, кроме того, что влюбилась сегодня по-настоящему и навсегда…

Она спустилась, села на ледяную ступеньку, прислонилась к мертвой стене, обняла себя руками за плечи. Закрыла глаза.

НЕ ТОТ…и ... НЕ с ТЕМ… навсегда… Родинка… Вишнев… Как вишенка. Из закрытых глаз потекли слезы. Но в сердце вместе с безнадежностью была такая пронзительная нежность!  Такой сумасшедший март!!

 Вера заснула… Она улыбалась.

 Ирина Костина