Не узнает Юлька, нет…
 |
Иван на ходу выгребал из котелка бруснику вперемежку с пьянкой и, роняя, заталкивал в рот. Думалось ему плохо. Всё жальче и жальче было себя: пропащий он в этой жизни, вряд ли дойдет до своих и, если сгинет, то, где и как, не узнают ни домашние, ни друзья... и Юлька не узнает... Светало. Перед ним, над горизонтом – Венера, под ногами – просёлочная дорога, и вела она, подныривая, к спасительному лесу, . . . уже различаемому под оживающим небом. Издалека увидел свет одинокой фары, отошёл в сторону, снял вещмешок и прилег за гребнем травы на границе вспаханного поля. Расположившись вчера после полудня на опушке и планируя переход, заметил, ближе к лесу видны были крыши маленькой деревеньки. Свет мотоциклетной фары – скорее всего, им он и был – появился ниоткуда, выходит, из той деревни, значит, там могут быть немцы. Коль деревню пришлось бы обходить, то тёмного времени точно не хватит. Лёжа головой к дороге, виском на скрещенных кистях рук, как в неласковую чёрную пустоту, смотрел он на пашню позади себя. Мотоцикл был уже близко и внятно тарахтел, добавляя вздохи и скрипы на выбоинах. Мечущийся свет фары временами выхватывал из ночи ряд столбов с проводами, и видно было тогда, что у основания каждого, как вздёрнутая к небу седая растрёпанная борода, стоял пышный бурьян, нетронутый плугом. Подумал: «А что если переждать день под одним из них?.. Ладно, посмотрим...» Подождал, пока мотоцикл не удалится, встал и пошёл к намеченному столбу. Измельчённая бороной пашня от вчерашнего дождя разбухла. Увязая и приклеиваясь к земле, Иван добрёл до зарослей. Обошёл столб и, аккуратно ступая и поправляя за собой сорняки, встал за ним. Обломал бурьян на месте будущей «лёжки», устелил им её, бросил в головах постели вещмешок, рядом опустил стволом на дорогу винтовку, уселся спиной к столбу, взял котелок и доел ягоды. Лёг, передвинул кобуру с командирским пистолетом по ремню до пряжки и укутался в шинель. Потёртые и натруженные ноги в сапогах начали нестерпимо гореть. Здесь разуваться нельзя: а если вдруг бежать, то не в одних же портянках погибать! Лежал и глядел в небо... Отсюда, с земли, весь мир представляла одна звёздная картина, убранная с четырёх сторон обтрёпанными занавесками из колючего бурьяна. Повернулся на правый бок, свернулся калачиком вокруг столба, пожелал себе спокойной ночи да не в дождливый день и уставился на дорогу, с трудом разлепляя тяжёлые веки. «А жрать-то как хочется! И когда ж всему этому придёт конец!.. Да хоть какой...» – подумал он и… тут же проснулся. Открыл глаза. До восхода осталось одно мгновение. Но главным было не то: боком к нему, в пяти метрах от столба, сидел заяц, подёргивая усами (принюхивался!) и порознь шевеля длинными ушами (прислушивался!). Вдруг русак высоко и косо отпрыгнул к столбу и мягко приземлился собранными в кучку лапками в точку на границе бурьяна. Прополз под ним, развернулся и с торчащими ушами лёг светлым хвостиком к Ивану, а мордочкой к дороге: на ветер и на свой след, чтоб видеть, слышать и чуять. Послушал, послушал и постепенно, раз за разом всё ниже и ниже опуская, прижал уши к курчавой тёмно-коричневой спинке – заснул! Но глаз не сомкнул! Заметно было по видимым сзади ресницам и отражению первого лучика в левом карем глазу. «Смотри-ка, как напитался я запахами полей, лесов и болот: зверушка меня или не чует вовсе, или за своего принимает! Эх, братишка! Доживем ли мы с тобой до зимы, горемычные!» – проникся чувством Иван, разучившись, так ему казалось, внятно думать, и тут же дал себе наказ не тревожить сон своего серого брата. А ведь сколь дней в его голове мысли только о еде топчутся... Сон прервал визг тормозов: на дороге, проскочив немного, остановился мотоцикл. Двое немцев, не слезая с сидений, повернувшись, разглядывали что-то на пашне, а третий, что в коляске, разворачивал пулемёт. «Мои следы!» – похолодел Иван. Двое сошли, один махнул другому, чтоб тот взял в сторону, и стали медленно приближаться. Определив, куда вели следы, указали пулемётчику на столб, под которым лежал Иван. Притормозил попутный грузовичок, из кабины вышел, поёживаясь, офицер, крикнул что-то своим под тентом. Несколько солдат нехотя перепрыгнули через задний борт, лениво разбежались в цепь, позванивая подковками, и взяли оружие наизготовку. «Что ж, всему бывает конец», – обречённо решил Иван и потянул к себе приклад. Тут же, как выстрел в упор, сердце ударило в грудь – это заяц, давно готовый соскочить с лёжки, напуганный движением Ивана, выпрыгнул на пашню и, запутавшись в страхах, помчался, подбрасывая зад, в сторону приближающихся немцев. Те двое, не готовые к такому повороту, пропустили его между собой, развернулись и открыли стрельбу вслед. На дороге заулюлюкали. Далеко убежать косому не удалось, он перевернулся через голову, закричал, как дитя, несколько раз подпрыгнул... Немцы засмеялись, снимая напряжение, тем же ответили с дороги, один подошёл к зайцу, взял за задние лапы. Русак вяло извивался. Немец приподнял его и ударил ребром ладони сзади под основание ушей – всё!.. Вернулись к мотоциклу, отвечая на шутки, летевшие от грузовика, закинули косого в коляску, уселись, весело переговариваясь, и поехали добытчики и зрители каждые своей дорогой. Им и в голову не пришло, что за зайцем мог кто-то ещё прятаться. Иван был потрясён, и состояние это не покидало его долго: несчастный заяц сохранил ему жизнь. И думал, кого же ему благодарить: себя ли за то, что не спугнул зайца, или судьбу, а может, случай... * * * Хвойный боровой лес сменила золотисто-белая берёзовая роща с невысоким подлеском из ёлочек. Иван прислушался. Канонада, хоть и далёкая, гулко перекатывалась на востоке. Немного грома добавилось южнее. А будто бы, ближе стало? «Раз-два... Странно: в сентябре и вдруг – кукушка! Сколько она мне нагадает? Три-четыре... Неужели всё! А впрочем, хватит: до победы доживу и домой вернусь, погуляем. Хорошо бы, чтоб на груди сияли «Красная Звезда» и «За Отвагу». Пацаны их особо уважают: на них – с винтовкой и в будёновке красноармеец в металле, он Родину защищает. А Юлька увидела б и ахнула. Научиться бы ещё на гармони играть, начать-то начал, да не успел. Дядю Матвея попрошу: у него и инструмент, и лучше его в батальоне никто не играет. И добрый он. Но почему только четыре, и от чего ж умру? От тока? Так не хватайся за провода голыми руками. Утону? Так не напивайся! Нет, кукушечка, шалишь!» – рассуждал Иван. Ещё минут десять шёл, прислушивался, надеясь на добавку... – Стой! Руки вверх! – Ребята! – Ивана зашатало, закрутил головой по сторонам, задрал руки вверх и закричал простуженным голосом, с трудом отклеивая, казалось бы, навсегда потерянный язык: – Я свой! Свой я, свой, товарищи... Из-за ёлок, не опуская винтовок, вышли красноармейцы. Линия их зашевелилась, и вперёд выбрался коренастый бородатый боец, присел, заглянул Ивану в глаза, смахнул с головы расправленную и до бровей похабно натянутую пилотку, закричал: – Ванька! Ты ж убитый остался! По нам колотят, а я ж всё равно подбегал. А ты весь в крови, и голова, и грудь, ни чувств, ни дыхания... Ты ж седой весь стал, мать т-твою!.. А борода откуда? Чёрт! Помнишь, Вань, смеялись мы, что пушок твой можно полотенцем брить? – Обернулся к своим. – Глянь, ребята, весь, как во мху, можно вместо компаса брать: всегда север покажет. Красноармейцы сменяли на лицах выражение своих чувств с угрюмых на радостные и наоборот и смеялись дружно... – Дядя Матвей! Я ж чуть не пропал... – Ничего... Ну, ну, успокойся, сынок, всё позади. Вот опоздал бы чуток, тогда б точно пропал. Знать, не судьба! Жить будешь долго. Недалеко пропела кукушка, Иван машинально прибавил себе четыре года. – А что кукушка-то кукует? Осенью вроде не должна. Я и не знал. – То наша разведка с той стороны фронта. Мы четыре дня назад на них наскочили. И чуть не перестреляли друг друга. Если б не матюком, то не признали бы ни мы, ни они, что все русские. Пообещали на обратном пути нас забрать и через фронт провести. Вот мы и дождались, и ты нас догнал. Скоро здесь будут. Собираться пора. А тебе-то и не надо: готовый, весь в сборе, на ходу. Повезло на зависть всем... Извини, Вань... – А я что, я понимаю. Смотри, дядя Матвей, вот улыбаюсь. – Изобразил губами. – У меня книжки бойцов. Собрал на высоте. И нашего младшего лейтенанта сумка, в ней документы и карты. Вот бинокль его, пистолет, компас. – Доложишь потом командиру батальона. Правильный ты солдат, знал я, товарищей помнишь. – Забыл, вот наган погибшего летчика, а по номеру можно узнать всех в экипаже, – и, покончив с главным, вспомнил о своём, о сокровенном: – А научи меня, дядя Матвей, на гармони играть. – Научу, найдём время. Вот выйдем к своим, так и начнём... Ух, сынок, как хорошо-то всё вышло! – Счастливый Матвей потряс невесомого Ивана за плечи. – Трошки опоздал бы и... – А про кукушечку знаешь? – Так сразу и не скажу. Повспоминаем, поищем, поспрашиваем. Не найдем, так сами с тобой и сочиним... * * * Ночь, яркая луна, на лесной поляне в ожидании часа перехода линии фронта – красноармейцы. Некоторые, свернувшись калачиком, спали. Разведчики, собравшись в кучку, обсуждали вполголоса план действий. Старший разведгруппы встал, посмотрел на часы, встали и другие. Старший оглядел своих: – Семён, сгоняй на пост за Борисом. – Разведчик бесшумно исчез в глубине леса. Старший повернулся к поляне и протянул тихо: – Подъё-о-ом! Красноармейцы завозились, начали собираться. Построились, образовав квадрат. Вернулись Семён с Борисом. Старший сформировал группы, впереди каждой поставил разведчика. Начал проводить инструктаж: – Проходить будем на стыке двух частей. Окопов не будет, но будут посты, дозоры и прочие радости. Что бы ни случилось, пока не обнаружили – ни звука! Помните, от каждого из нас зависит жизнь товарищей. Повторяю: ни звука! – Сделал паузу. – Даже если голову оторвёт... – Всё стерплю, а здесь могу закричать, товарищ лейтенант, – послышалось из шеренг. Красноармейцы сдержано засмеялись. Лейтенант одобрительно улыбнулся: – Молодец, боец. Такой товарищ рядом всегда нужен. – Поднял руку, дождался тишины. – Порядок следования будет такой: уходит очередная группа, через десять минут – следующая. Проходите двести метров, пересекаете овраг и ложитесь. Далее – ползком. Поддерживать визуальный контакт. Более чем на три метра не отставать. – Выдержал паузу, подумал. – Часам к пяти будем у своих. Вопросы?.. Вопросов нет. До опушки идём вместе. На опушке встанем. – Оглядел всех. – Первая, за ней – вторая и так далее. Вперёд! Вышли на опушку. Впереди, немного слева и справа взлетали ракеты. Изредка доносились гулкие разрывы, вызывающие отсветы на небе. Стрельба воспринималась, как постукивание. Старший сверил с положением звёзд направление по компасу. Все встали в круг. Старший уточнил: – Направление движения будет от Венеры вправо две ладони на вытянутой руке. Уточняю: Венера – это звезда. – Показывает на небе. – Вправо – это наше право. – Проводит перед собой слева направо и хлопает себя по правому плечу. – Вот так. То есть Венера чуть левее. Иван полз предпоследним в группе. Переднего видел, часто оглядывался и видел заднего. Ползут... Трассеры близко. Бывает, пролетают над головой. Рядом, в стороне, Иван услышал немецкую речь. Повернул голову – над небольшим возвышением заметил силуэты касок, а из возвышения торчал ствол пушки. С бревном не спутать: выдаёт дульный тормоз. «Главное, ни звука! – вспомнил Иван». Пополз осторожно… Вдруг рядом выстрелила пушка. Спустя секунды, из-за линии фронта – в ответ. Неожиданно Иван провалился руками и грудью в яму, ноги остались снаружи, и в тот же момент близкий разрыв накрыл Ивана. Боль пронзила тело. «Главное, ни звука!» – заставил себя Иван и услышал, как хрустнули зубы. Перевернулся на спину, посмотрел на ногу – её нет вместе с сапогом, только белая полоска – кальсоны. Быстро подтянул тело, выхватил из кармана шинели обрывок верёвки. Не думая о боли, перетянул ногу под коленкой. Расстегнул ремень, снял нож, вместе с ножнами подложил под верёвку, заметил палку, заменил ею нож и скрутил жгут. Повесил нож на ремень, откинулся на спину... Прошло время, приподнял голову, нашёл Венеру, перевернулся на живот и пополз к ней, отталкиваясь одной ногой. Через час изнурительной борьбы Иван заметил, что осветительные ракеты подвисают на траверзах, догадался, что выполз на нейтральную полосу. Огляделся, отметил, что ему повезло: она местами покрыта толи бурьяном, толи низким кустарником. Теперь, когда ракеты гасли, он вставал на четвереньки и карабкался к Венере, когда взлетали, падал. И так – много раз. Иван остановился, посмотрел вперёд – горизонт посветлел. Сделал ещё одно движение и скатился в глубокую воронку от авиабомбы. Превозмогая боль, перевернулся на спину, увидел перед собой яркую звезду и потерял сознание... С нашей стороны донеслись частые выстрелы. Иван открыл глаза. Над ним посвистывали пули, другие чиркали, сбрасывая песок. Стреляли в его сторону. Послышался шорох, и на фоне рассветного неба появился силуэт головы. В воронку быстро заползли два немецких разведчика с автоматами и в маскхалатах, заметили Ивана и тихо заговорили по-немецки: – Придётся нам до вечера с мертвецом сидеть. Тесновато... Давай наружу вытолкнем? Что скажешь, Бруно? – Не стоит. Он станет хорошим ориентиром для русских, – ответил Бруно, осмотрел Ивана. – Судя по всему, он здесь недавно. Осень, прохладно, запаха нет... Думаю, до вечера не прибавится. – Бруно вздрогнул. – Ральф! Он моргнул. Ральф ещё раз внимательно оглядел Ивана. – Он уже нежилец. Жаль, совсем мальчишка. Ты, Бруно, поглядывай пока в сторону русских, только не высовывайся, иначе составишь ему компанию. Бруно снял каску и поправил на ней маскирующую мишуру, потянулся к каске Ральфа, вынул веточки и закрепил на своей. Надел и, улыбаясь, показал на себя: – Флора! – И уточнил: – Боттичелли: «Рождение Венеры». Бруно полез к краю воронки, занял удобную позицию и приступил к наблюдению за русскими позициями и за нейтральной полосой. Ральф посмотрел на Ивана. – Да, Иван, долго ты не протянешь. Прости. – Ральф нахмурился, сжал челюсти, пододвинулся к Ивану и достал кинжал. Навалился, прижал предплечье к его рту и коротко ударил кинжалом. Подождал, отодвинулся. На лице Ивана ничего не изменилось, он по-прежнему смотрел вдаль. – Будь она проклята эта война! – выругался Ральф и оглянулся на Бруно. Тот, как казалось, был занят наблюдениями. Разведчик вытер лезвие о полу русской шинели, затем многократно – о свои штаны, рукав. Бруно обернулся и решил спуститься. Оба уселись поудобнее, достали по банке тушёнки, вскрыли каждый своим кинжалом. Приступили к еде, поглядывая на Ивана. Ральф потянулся и срезал флягу. Жевали молча тушенку, запивали из фляги, думали. Ральф поднял голову и посмотрел на небо, вздохнул, двинул носом, опустил голову и произнёс вполголоса: – Будь ты проклята... Бруно, соглашаясь, покачал головой, не поднимая глаз. Иван по-прежнему смотрел вдаль. Появились только алая капелька крови в углу рта и капли дождя на каске и на лице. * * * Колонна рейхстага. Духовой оркестр исполняет марш «Прощание славянки», шум толпы, крики. Солдатская рука старательно выводит на колонне: «Мы дошли до Берлина!» Пауза. Рука ищет в строке место – в начале или в конце – выбирает сверху. Дописывает: «Ваня!». Спустя несколько секунд появляется и доминирует исполняемая на гармони мелодия к припеву «Кукушки». Гармонист допускает ошибки, но старательно доигрывает до конца.
Виктор Калинкин, полковник в отставке, кандидат технических наук город Тверь |
