П Р И В А Р О К
 |
Отрывок из повести Немцы появились неожиданно. Словно выросли из тумана, серыми клочьями нависшего над стылой весенней хлябью в этом проклятом болотном краю. Здоровенные сытые, довольные. Как на подбор. В камуфляжах. Они дружно, как жеребцы, загоготали, глядя на онемевшую от смертельного ужаса троицу, сгрудившуюся у чахлого костерка на дне траншеи. Они не боялись и не таились, сознавая свое полное превосходство над доходягами. Они явно куражились от пьянящего чувства легкой добычи. - Хенде Хох! Старший из «камуфляжников» что-то рявкнул своим подчиненным и те ловко соскочили в траншею, устремляясь к дверям землянок, где спали, забывшись тяжелым сном, остатки поредевшей в последних боях стрелковой роты. - Шнель! Шнель! – поторапливал солдат рослый горбоносый детина. _ Ахтунг! Фойер! – и лихо срезал короткой очередью одинокую фигуру, замаячавшую в конце узкого прохода. Фигура в серой замызганной шинели, впитав горячий свинцовый шквал, рухнула замертво кулем. Затихла. «Видно, кто-то из наших в сортир ходил», - мелькнуло догадкой в голове Иваныча. – «Вот и отходился, бедолага. Нда-а, дела!» - билась, пульсировала мысль. -«Паскудные. Дальше некуда. Но где же смена? Где?... Неужели порешили мужиков?...». В общем, его предположения были недалеки от истины… …Полчаса назад, когда они с Колькой-одесситом варганили «приварок», несколько немецких солдат на нейтралке, бесшумно скользя между воронок, подкрались к секрету. Сон сморил двух немолодых пехотинцев, задремавших в этот предрассветный час, несмотря на несусветный холод и сырость. Бр-рр-ррр! Сил не было. Какие уж там силы от бескормицы. И стали солдатики легкой добычей острых немецких ножей. Сняли секрет по классической схеме: дерзко, бесшумно, внезапно. Мастерски… Туман зарождающегося хмурого дня, укрыв нейтралку, стекался предательски к позициям роты, густо лип, цепляясь за бруствер, и, прорвавшись через пехотные укрепления, полз дальше и дальше в наш тыл. Это и позволило немецкому отряду беспрепятственно совершить свой дерзкий рейд. Вот же как бывает на войне! Нежданно – негаданно. Хотя… Хотя сильному и удачливому всегда везет больше. Такова непреложная закономерность на войне. - Чисто архангелы! - процедил Колька-одессит, хмуро глядя на направленные в их сторону немецкие автоматы. – Капец полнейший нашему «приварку»! – А у самого зуб на зуб не попадает от жуткого страха. – Влипли, как кур во щи, едрён-батон!... Еще час назад, когда они сменились с боевого охранения и, размазывая грязь, ползком опустились в траншею. – Фу-уу! Все! Долгожданный отдых. Зима закончилась, а с ней и запасы дохлой конины. А вот суслики еще были. «Приварок» из них не ахти какой, конечно, мясо жесткое. И расшатанными, кровоточащими от цинги зубами не прожуешь. Но это мясо! Мясо! В нем спасение. А на гнилых, заплесневелых пшенных концентратах ноги протянешь после долгой лютой зимы. Эх-х, едрёна - корень! Тут уж не до разносолов. Быть бы живу. - Слышь-ка, Иваныч! - все равно нам не спать еще два часа. Давай-ка, я тут припас кое-что. – Колька заговорщически подмигнул ему, извлекая из широченных, облепленных грязью галифе заплесневелый кусок «пшенки». Было бы предложение! А уж согласие… - А, этот, с нами? – связист кивнул на невысокого молодого солдата, державшего за хвост очередную степную живность. - Да куда от него деться, - одессит мотнул головой неказистому. – Давай Мелешко, оприходуй тушку. Нож есть? - Есть. Есть, - обрадовано засуетился замухрышистый пехотинец, утирая обильные сопли. – Я щас, щас, братцы. Мигом! Одна нога здесь, другая… - Ишь, ты, прыткий. - сплюнул небрежно «шеф-повар» Колька. – Закурить бы сейчас… - Что там у вас? - Из офицерской землянки вылезла невзрачная рыхлая фигура политрука. Месяц назад его назначили взамен тяжело раненного командира роты. Офицеров не хватало, вот и «сосватали» к ним на передовую первого подвернувшегося в штабе полка. Лучшего видать уже не было. На безрыбье, как известно, и рак… Вся его нестроевая, несуразная фигура как-то не вязалась со всей их бесхитростной, завшивленной жизнью. Да и косился новый ротный на их затеи с «приварками» с откровенной брезгливостью. Хотя, никогда вслух ничего не говорил. Но воспитывать любил, к месту и не к месту, читая бесконечные нотации. Зудил. - Что там у вас? – кривясь, повторил он вопрос, укутывая короткую шею, тряпкой, наподобие шарфа. - Серегин вернулся? - Я здесь, тов-сташ-тенант, - затараторил курносый веснушчатый молоденький офицер. – Здесь… Несколько минут назад взводный свалился с бруствера, осыпая комки глины и грязи чуть ли не в их варево, вернувшись ползком с нейтралки, где проверял секрет. Он закинул ППШ, один из немногих в их роте, за плечо. - Боевое охранение проверял… Все спокойно… - Чаще надо проверять, спать любят, хлебом не корми - назидательно констатировал рыхлый политрук, брезгливо поджал губы, завидев «приварок» и окровавленные руки Мелешко. - Да кого там… Заснешь в такую-то холодрыгу, как же… - Серегин, ежась, повел узенькими мальчишечьими плечами. - Знаю я их. Спят даже стоя, - заворчал политрук, неуклюже ныряя бочком, бочком в узкий проход землянки. – Отдыхайте. - Есть отдыхать! Пока… - вслед ему устало отрапортовал «младшой», но старался держаться молодцевато перед солдатами, неловко топтавшимися у почерневшего от копоти котелка. - Все! Я – спать… - Серегин, пошатываясь от усталости, двинулся к землянке. «Приварок», как правило, устраивали в эти ранние часы нарождающегося дня. В другое время никак нельзя. И бывший ротный запрещал строго-настрого, помахивая иногда нешуточно своим ТТ под носом непонятливого. Да и сами соображали: легкий, вроде бы незаметный дымок - и все. Капут! Ты легкая и, главное, желанная добыча для дежурных немецких минометчиков, запросто пристрелявшихся к позициям их роты за долгие месяцы осады. И не раз и не два такое бывало. Научены горьким опытом… Куда уж больше… Кровушкой такой опыт дается. Ей самой… Потому трое и торопились, поглядывая с нескрываемым вожделением на плотное покрывало тумана. - Успеем! Самый раз. Неплохой сегодня «приварок» выходил. Неплохой… И до первого обстрела успевали… Но, к несчастью, неожиданно появились немцы. Один из них, увидев варево, по-хозяйски шагнув к костерку, дотлевавшему слабым безжизненным огнем, пнул сладострастно сапогом котелок. Бульон зашипел серой, грязноватой пеной, растекся бурым пятном по земле. Хороший был «приварок». Был да сплыл. Нет его. - Ко-о-ом! - заорал немец на выглянувшего из землянки политрука.– Ком-мм! Шнель! И тут… Тут произошло непредвиденное. Один из доходяг - красноармейцев, издав какой-то нечленораздельный звук, бросился на здоровяка - немца, вцепившись в его громадную ладонь, густо поросшую рыжеватыми волосами. - А-аа, скотина! На-аа-ааа! – истошно проорал он, впиваясь в живую плоть гнилушками зубов. Волчонок!... Да нет, не волчонок. Волк. Зверюга. Пошатываясь, рыхлый политрук устремился к подчиненному. Ухватив его за туловище, попытался оттащить, твердя, как заведенный. - Не надо… не надо… Нас порешат… Нас же всех… Но наш пехотинец, забыв обо всем на свете, лишь мычал, повиснув гирей в узком проходе на «камуфляжнике». И на за что не отпустит, хоть убей его!... - А-аа! А-аа – взревел от страшной боли верзила. – А-аа! И пытался, но никак – никак! Не мог освободиться, избавиться сиюминутно от звериной хватки доходяги. Бесполезно! Увидев эту картину, другой боец рванул у ближайшего к нему немца винтовку с примкнутым штыком. Тот опешил. Но силы неравные. Да и немец, видать, не лыком шит. Крепко держится на ногах. Тогда он пошел на маленькую хитрость: чуть ослабил хватку и немец, не ожидая подвоха, зашатался на ногах. Удалось!.. Этого ему было только и надо! - Ах, ты, сволочь фашистская! - выдохнул связист и, что есть силы звезданул кулачищем в ненавистное лицо. – Получай, гадина! Хоть и ослаб от цинги крепыш, но видно, вложил в удар немало силы, помноженной многократно на лютую ярость. Противник оседал от нокаута, не ожидая такой прыти и мощи от доходяги. По его лицу, на котором застыл в немом ужасе вопрос: - Как?! Почему?! – густо текла кровь. Исход схватки, а по большому счету неравного поединка, решил отчаянно смелый поступок мальчишки-взводного. Молодчина!...Истошно вопя срывающимся фальцетом: - Дави их, гадов! Ах, вы …! – Серегин неожиданно, сходу, врезался в группу верзил-камуфляжников, кубарем свалившись им под ноги. Помирать, так с музыкой! Секунда, другая… И… И все! Куча мала. Поди, разберись: где свои, где чужие. В такой сплошной неразберихе, кошмарном хаосе, автомат, будь он хоть трижды распрекрасный «Шмайссер», - вещь бесполезная. Своих очередью покосишь. Нещадно. Дело случая, но именно он сыграл злую шутку с немецким отрядом. В образовавшейся сутолоке они стали сечь кинжальным огнем всех подряд. Своих тоже. Опомнились. Ё-моё! Но исход скоротечного боя был предрешен не в их пользу. В неразберихе, известное дело, легко сломить моральное превосходство противника. В считанные секунды рушится былое величие врага. Раз и готово! Было и нет его уже… Тут иногда не в счет даже явное численное преимущество. Казалось еще несколько минут назад покорные русские доходяги, безропотно поднявшие руки по первой же команде, вдруг на глазах превращались в диких необузданных зверей, готовых затоптать их. Разорвать зубами и руками. Рукопашная… Здесь любого оторопь возьмет. Жуть! Тут уж кто кого!... - А - аа, коз-лы-ы!... хрипел связист, ухватив винтовку за ствол, как дубину, врываясь в гущу свалки. - Ну-уу, дер-рр-житесь, твари-и-ии-иии! Эх-хх-ма-аа!...!!!... Несколько камуфляжников, в секундном замешательстве топтались на месте, мешая друг другу в невероятной сутолоке. Все!... Этого было достаточно для решающего броска. Забыв обо всем на свете, солдат обрушил на их головы свое страшное орудие. Хрясь! И что-то липкое, теплое, жидкое брызнуло ему в лицо. Утереться бы!... Но ему было уже не того. В нем проснулся зверь. Зверь! Лютое чудовище! Хрясь! – и еще один здоровенный немец ничком свалился от смертельного удара. Хрясь! – и другого постигла та же участь. Да и как тут увернуться?! Как?!..???!! Хрясь! Хрясь! Хрясь! – не головы это вовсе, а какие-то жалкие тыквы-арбузы… Бумс-сс! И напополам! Как орех… Пещерный человек не знал пощады. Не ведал. Выжить бы с а м о м у! Убей врага на мгновение раньше, иначе он убьет тебя! Размахивая своим безотказным орудием-дубиной направо-налево, он с упорством одержимого пробирался к худощавому молодому немцу. Тот дергал и дергал с отчаянием обреченного затвор. Изрыгавший смерть «Шмайссер» захлебнулся, замолчал, словно раз и навсегда перепугался этого страшного русского мужика, от которого так невыносимо смердило. Дерг! Дерг! А если еще разок?!...?!... - но затвор, будто заколдованный, упорно не хотел подчиняться своему повелителю. Заклинило… Надо же!... - А-аа! А-аа! – озверел крепышок. – А-а-ааа! Русское дерьмо не хотите нюхать?! Западло вам, твари?! Западло?! Щас, нанюхаетесь!... – И достал-таки, достиг своей желанной цели, сокрушая прикладом такую податливую и такую почему-то, беззащитную голову врага. Хруст размозженной головы потонул в безумном крике и рёве рукопашной. «Я убил его! Убил! – ликовала разъяренная кровью душа. - Ах-х, едрена вошь! Всё!» Колька-одессит лихо, в броске, подмял, оседлал дюжего немца, прижав его спиной к брустверу, намертво ухватившись обеими руками за уши ефрейтора вермахта. Бугай злобно ревел, изрыгая потоки слюны. Одессит расстарался вволю: одно ухо было оторвано наполовину и кровь заливала лицо поверженного, мешая ему сбросить тощего русского. Невероятным усилием он одолел Кольку, меняясь с ним местами. Теперь у ротного весельчака возникла перспектива остаться без ушей. Хорошенькое дело! Но если бы только Колькины «вареники» интересовали озверевшего бугая!.. - …гите-е-ее! – полузадушенно завопил солдат, осыпая под собой комья земли с бруствера. –Е-ее! А лишенный уха гигант тянулся и всё никак не мог дотянуться до пояса. Нож, который сделал сегодня своё черное дело с задремавшим секретом на нейтралке, должен прирезать проклятого русского! Колька отчаянно барахтался, не позволяя себя прижать одной рукой. - По-мо-ги-те-еее! Это и спасло его. «Младшой» подлетел вовремя! - схватил заученным приемом – Ра – аз-з! Два – а! – в «тиски» мощную шею, ломая, сокрушая податливые позвонки. –Три – ии! Че – ты – ре! Туша ефрейтора глыбой полетела в грязь. Делов-то всего… Раз плюнуть! Готов!.. Еще один… А Колька с Серегиным, перепачканные чужой кровью, в расхристанных, разодранных гимнастерках мчались по траншее на помощь другим. Только бы успеть! Ну, гады, держитесь! Мы вам, твари позорные, маленький Сталинград устроим среди этих поганых болот! Устроим! Мы вам щас покажем грёбаный «Хенде Хох!». И устроили… Да еще какой! Один из немцев попытался сбить мощным ударом кулака крепыша-связиста. Попытка не пытка! Но не тут-то было!.. Бывший первый драчун и забияка на слободке ловко увернулся, и рука опытного боксера, описав в воздухе дугу, внезапно безжизненно упала, будто перешибленная обухом. Связист, забыв о своем страшном орудии, врезал немцу снизу коротким ответным ударом прямо в квадратную челюсть. Хук! Схватил чемпиона Берлина за горло, ощущая в ладонях твердый, твердый, как камень, кадык. – Задушу, гада! Казалось, всё – противник повержен! Не подняться ему больше… Ан нет! Не вышло! Здоровяк очухался и отчаянно замолотил своими ручищами – кувалдами. Ему, профи-тяжеловесу, такой удар крепыша – что? Семечки!... Еще чуть-чуть, еще два – три хлестких удара и добьет солдата. Покалечит насмерть. Жуткая боль разозлила крепыша – Неужто германец одолеет?! – и он, извернувшись, шокировал тяжеловеса, чиркнув его зубами, как кинжалом, по горлу. Вот это да! Человек рвал врага зубами. Зубами! Господи, что же ты делаешь с людьми проклятая война!... Нда… Слабый запах цветочного одеколона пьянил его, наливая пещерной кровожадной мутью и бешенством ярости глаза. - Тварь! Ах ты, козлина позорная! Надухарился, сволочь немецкая! Издав первобытный рык, подобно лютому хищнику, он рвал и рвал остатками зубов - «гнилушками» - неподатливое упругое горло, жарко дыша в онемевшее в предсмертной тоске холеное лицо врага вонючим махорочным перегаром, настоянном на густой вони сгнивших цинготных зубов. - Скотина! Скотина!... - О-оо, майн Гот! - издал предсмертный вздох немецкий лейтенант и алая пена запузырилась, стекая из уголков красивых губ на хорошо выбритый подбородок. - …йн Гот… Гретхен… - Убегают, убегают фашисты! – истошно орал чей-то знакомый голос, - У-б-е-г-а-ю-т!... Естественно, орал и пришлый политрук. Серегин тут же обложил его трехэтажным матом - Чего стоишь как истукан?! – Собирай остальных! Организуем преследование, иначе нам всем хана!... Штабник с трясущимся подбородком затоптался на месте, плохо соображая, однако подобострастно закивал головой: - Понял… Исполню…» - Да в батальон… В батальон кого-нибудь пошли! Пусть подмогу посылают, мы контратакуем!..
Любушкин Юрий Павлович – поэт, прозаик, пенсионер МВД г. Николаевск-на-Амуре, Восточное Поморье, Россия. |
